Корабль ночи

Кип помог Муру закрепить веревку, потом пропустил другой ее конец у себя под мышками и завязал узлом на груди.

– Дэвид, будь осторожен, – повысил он голос, чтобы перекричать рев океана.

Мур кивнул и вышел из рубки в ненастье. Его тут же окатило брызгами и едва не сбило с ног, но он сжал зубы и, цепляясь за планшир, медленно, дюйм за дюймом, двинулся вдоль правого борта на нос. Кип, одной рукой ухватившись за балку у себя над головой, уперся ногами в дверную раму и начал стравливать линек. На «Гордость» наискось обрушилась грохочущая волна; она ударила в Мура, и он уцепился за кабестан, чтобы не упасть. Палуба уходила из-под ног.

Он высматривал предательские коралловые глыбы. Слева по борту лежало целое плато; Мур махнул рукой вправо, «Гордость» повиновалась. Море всколыхнулось, впереди из-под воды показались новые верхушки рифа. Мур отчаянно замахал рукой. Вдруг послышался протяжный скрежет – днище траулера задело одну из них, но Чейну удалось пройти опасно мелкое место, и после этого Мур, как ни напрягал глаза, не мог разглядеть ни единого каменного клыка, ни единой гряды. Он остался на носу траулера. Руки ныли, грудь тяжело вздымалась, отцеживая воздух от мельчайших горько-соленых брызг. Внезапно зеленая волна приподняла траулер, и Мур упал на колени. Веревка больно врезалась в тело. С пронзительным стоном, не похожим ни на что, слышанное им раньше, море расступилось. «Гордость» стремительно понеслась вниз, в черную расселину, и тут же волна подхватила ее и вновь швырнула наверх.

Мур держался. Внезапно на нем очутился желтый дождевик; вокруг грохотала и ревела вода, пронзительно выл ветер. Он лежал на корме, пытаясь справиться с рулем, и уповал на чудо – что ему все-таки удастся успеть в бухту и внезапно налетевшая буря не поглотит яхту. В нем поднималась паника. «Держи руль, – кричал он себе. – Ради Бога, держи руль!»

– ДЭВИД! – послышался от сходного трапа отчаянный крик его жены. Они стояли там, оба, и смотрели на него – белые как мел лица, застывшие взгляды.

– УХОДИТЕ! ИДИТЕ ВНУТРЬ! – заорал он. Ветер подхватывал слова, кружил их у него над головой.

– ПОЖАЛУЙСТА!.. – беспомощно прокричала она.

Кровь застыла у Мура в жилах: он увидел у жены за спиной огромную черную волну, закрывшую небо, стену бурлящей воды, грозившую обрушиться на них. Он открыл рот, чтобы закричать, потому что знал – она ничего не видит, но из горла не вылетело ни звука. «Держи руль! – беззвучно закричал он. – Пусть волна разобьется о нос, пусть, черт с ней, главное, держи руль! Она высоко поднимет яхту и кувырком сбросит в громадную пропасть, но ты НИ ЗА ЧТО НЕ БРОСАЙ РУМПЕЛЬ!»

Он смотрел, как волна приближается, не в силах заговорить, не в силах дышать, не в силах думать. Они не сводили с него глаз.

За долю секунды до того, как ударила волна, он, повинуясь инстинкту самосохранения, выпустил румпель, с отчаянным криком закрыл лицо рукой и в тот же миг понял, что совершил роковую, бессмысленную ошибку. Яхту завертело, черная волна обрушилась через борт и накрыла «Баловня судьбы», но одинокий крик успел пронзить Муру сердце: «ДЭВИД!..»

Вновь потянувшись к румпелю, он обнаружил, что румпеля нет; он был замурован в водяной могиле, волны вертели его, швыряли, бросали. Захлебываясь, он ушел под воду, хватаясь то за окружавшую его пустоту, то за обломки, в которые превратился «Баловень судьбы». Он на один– единственный миг потерял управление яхтой, и этого хватило, чтобы их навсегда унесло от него. Он подвел их, подвел, когда они доверили ему свои жизни.

На ныряющем носу «Гордости» Мур усилием воли вернулся из путешествия по волнам ярости и горечи, из темных пещер своей души. Он ноющими от боли руками вцепился в кабестан, не обращая внимания на то, что за веревку, обвязанную вокруг его пояса, резко дергают. Он боялся пошевелиться. Штормовое небо и море, разгулявшийся ветер, который теперь бил ему в лицо, бешеная пляска волн перед самым носом траулера – все это объединилось, чтобы преследовать его обрывочными, страшными картинами прошлого. Вода обрушивалась на него, потоками струилась по палубе, грозила оторвать его от кабестана.

Да-да. Почему бы и нет? Почему бы не позволить морю забрать тебя? Пришло долгожданное время: вот подходящая минута, секунда, место. Когда следующая волна накроет тебя, разожми руки… разожми. Боль? Всего мгновение, пока море затопит твои легкие и задушит мозг. Миг – и все будет кончено. Мур замотал головой. Нет. Да. Нет. НЕТ! Он объехал полмира не ради самоубийства; нет, эта мысль была ему отвратительна. Он следовал зову своей судьбы и еще не собирался умирать.

И тогда из черноты моря, из нависшей над траулером новой волны, в пене и брызгах возник огромный и страшный силуэт. Море захлестывало палубы, мокрый корпус блестел как стекло – корабль– призрак с облепленными водорослями леерами. Под ним открывались водные бездны, железный нос стремительно надвигался на Мура.

– Чейн! – крикнул Мур, поворачивая голову в сторону рубки.

Он увидел сквозь стекло лицо индейца – перекошенное, с разинутым ртом и выпученными от ужаса глазами. Руки кариба судорожно вцепились в штурвал и застыли. Траулер шел на столкновение. За спиной у Чейна показался Кип и потянулся вперед.

– Чейн! – снова закричал Мур, не в состоянии пошевелиться.

В стекло рубки плеснула вода. Когда оно очистилось, Мур увидел, что глаза индейца горят как угли, а зубы оскалены. Чейн навалился плечом на штурвал и завертел его вправо; «Гордость» немедленно откликнулась, и огромная волна накрыла Мура с головой.

Корабль Ночи прошел слева по борту всего в футе от них; Мур расслышал хриплый рокот двигателей – насмешливый рев глубоководной твари. Траулер завалился на правый борт, и Мур, не удержавшись, отлетел от кабестана и с грохотом врезался в планшир. Он услышал, как стальная плоть Корабля Ночи скрежещет по дереву. «О Боже…» – просипел Мур. Соленая вода щипала глаза. Он утерся, увидел, как лодка, оставляя зеленый светящийся след, исчезает в высокой волне. Веревка туго натянулась, едва не разрезав его пополам; он оттолкнулся от планшира, и его втащили в рубку.

Чейн изо всех сил старался совладать с рулем наперекор желанию «Гордости» вырваться на волю и свободно бежать по волнам.

– Нельзя их упустить! – пыхтел он. – Клянусь Богом, нельзя!

Траулер содрогнулся и высоко задрал нос, но начал слушаться руля. Чейн – спина у него болела от напряжения – боролся со штурвалом. Кип подскочил к нему, и вдвоем им удалось выровнять курс.

Мур привалился к переборке, пытаясь отдышаться, кашляя и дрожа. Неожиданно над ним склонилась Яна.

– Она выскочила из темноты, – выговорил он в перерывах между приступами кашля. – У меня не было времени…

– Ничего страшного, – сказала Яна. – Они уже уплыли.

– Нет, не уплыли, – сказал Чейн. – Они вернулись, чтобы протаранить нас снизу; они знают, что мы здесь, что мы преследуем их. Может статься, теперь они идут за нами и попросту забавляются, выбирая благоприятный момент для последнего удара. – Он погрозил темному морю кулаком: – Будь ты проклята, где ты? Я тебя и в аду достану, сука!

Еще несколько минут Мур ждал, собираясь с силами, потом неуверенно поднялся на ноги и подошел к Чейну. Включив приемник, он стал шарить в эфире. Снова только помехи. Небо впереди было беспросветно черным, по всему горизонту плясали белые ветвистые стрелы молний – дюжина, а то и больше. Теперь трудно было точно определить, где находится подводная лодка. Она могла идти параллельным курсом, могла повернуть, чтобы протаранить их сзади, а могла дожидаться столкновения плоти и железа впереди.

Черная дверь была распахнута настежь. «Гордость» на всех парах ринулась в нее.