Страница 54 из 61
В нашем новом доме не работали мобильные телефоны, а Интернет был доступен лишь через достаточно слабое DSL-соединение. Я «заморозил» свой аккаунт в «Твиттере», законсервировал блог и закрыл страницу в Facebook. Я выключил программу для чтения RSS и ограничил до минимума работу со Skype и системами мгновенной пересылки сообщений. А самое главное - я изменил настройки программы для работы с электронной почтой. Уже давно она была настроена на то, чтобы ежеминутно проверять новые сообщения. Я настроил её так, чтобы она проверяла новые сообщения раз в час.
Когда и это показалось мне слишком отвлекающим, я просто закрыл её и не открывал в течение практически всего рабочего дня.
Освобождение от онлайновой жизни было сложно назвать безболезненным. На протяжении нескольких месяцев мои синапсы страдали без связи с Сетью. Я обнаружил, что машинально постоянно нажимаю на кнопку «проверить новую почту». Время от времени я проводил в Сети целые дни, не отрываясь от компьютера ни на минуту. Но постепенно это страстное желание поутихло, и оказалось, что я способен создавать тексты на протяжении нескольких часов и, не отвлекаясь, прочесть достаточно сложно написанные результаты научного исследования. Казалось, некоторые старые и давно не использовавшиеся нервные связи вернулись к жизни, а новые, появившиеся благодаря Сети, начали понемногу ослабевать. Я начал чувствовать себя более спокойно. Мне казалось, что я полностью контролирую свои мысли. Я всё больше был похож на человека, а не на подопытное животное, нажимающее на рычаг в поисках еды. Мой мозг смог вновь вздохнуть.
Как я понимаю, мой случай не вполне типичен. У меня есть возможность отключиться от Сети - как вследствие стремления к одиночеству вообще, так и из-за того, что я не работаю ни на кого, кроме себя. Однако у большинства людей такой возможности нет. Сеть настолько важна для их работы и социальной жизни, что даже если бы они захотели отключиться от неё, то вряд ли смогли бы это сделать.
В своём недавнем эссе молодой писатель Бенджамен Кункель размышлял о том, сколько места начинает занимать Сеть в его жизни: «Интернет, как справедливо напоминают его сторонники, делает жизнь более разнообразной и удобной, при этом ни к чему нас не принуждая. Однако на практике мы чувствуем, что это не совсем так. Нам не кажется, что мы добровольно выбрали, сколько времени и как часто будем проводить в Сети. Напротив, нам кажется, что мы приняли эти привычки от отчаяния, либо они были навязаны нам историей... в любом случае, мы распределяем своё внимание совсем не так, как планируем или хотим».
Вопрос, на самом деле, не в том, смогут ли люди время от времени читать книги. Разумеется, да. Когда мы начинаем использовать новую интеллектуальную технологию, мы не переключаем в мгновение ока наш образ мышления на другой. Мозг не является бинарным. Интеллектуальная технология расширяет своё влияние за счёт постепенного изменения образа наших мыслей.
И хотя даже самые первые пользователи технологии часто могут заметить изменения в своём внимании, познании и запоминании по мере привыкания к новому носителю, самые значимые изменения происходят медленно, в течение жизни нескольких поколений, по мере того, как технология всё сильнее проникает в наши процессы, связанные с работой, отдыхом и образованием, - то есть, во все нормы и практики, определяющие общество и его культуру. Как меняется способ нашего чтения? Как меняется способ нашего письма? Как меняется способ нашего мышления? Мы должны задавать себе эти вопросы как во имя самих себя, так и во имя своих детей.
Что касается меня, то я долго не выдержал. Приближаясь к окончанию работы над этой книгой, я вернулся к практике постоянной проверки почтового ящика и чтения заголовков через RSS. Я поиграл с несколькими новыми социальными сетями и вновь начал публиковать записи в блоге. Совсем недавно я сдался и купил себе проигрыватель Blu-ray со встроенным подключением к Wi-Fi. Он позволяет мне слушать потоковую музыку с сайта Pandora, смотреть кинофильмы на NetFlix и видеофрагменты на YouTube с помощью телевизора и стереосистемы. Должен признаться - это круто.
Не уверен, что теперь смог бы прожить без этой штуковины.
Глава 10 ВЕЩЬ, ПОХОЖАЯ HА МЕНЯ
Это был один из самых странных, но при этом и многозначительных эпизодов в истории компьютерной науки. В течение нескольких месяцев 1964-1965 годов Джозеф Вейценбаум, 41-летний учёный, занимавшийся компьютерными науками в Массачусетском технологическом институте (МТИ), писал программу для разбора письменного текста, которая должна была работать в составе новой университетской системы распределения компьютерного времени. Студент, сидевший за одним из терминалов системы, печатал предложение, а программа Вейценбаума, руководствуясь простыми правилами английской грамматики, определяла значимое слово или фразу в предложении, а затем анализировала синтаксический контекст, в котором это слово или фраза использовались. Затем программа должна была, в соответствии с другим набором правил, превратить исходное предложение в другое, выглядевшее как ответ на первое. Это предложение почти мгновенно появлялось на экране компьютера студента, за счёт чего создавалась иллюзия общения.
В своей статье, написанной в январе 1966 года и описывавшей программу, Вейценбаум привёл пример того, как она работает. Если человек печатал что-то типа: «В эти дни я чувствую себя несчастным», компьютеру нужно было лишь знать, что слово «я» (или I am в английской версии) обычно идёт перед описанием ситуации или мысли говорящего. Таким образом, компьютер мог на основании этого предложения сформулировать ответ: «А как долго ты уже чувствуешь себя несчастным?» По объяснению Вейценбаума, программа работала с помощью «определённого шаблона, одна часть которого реагировала на слова «I am ("я"), а другая - на завершающую часть предложения very unhappy these days ("чувствую себя несчастным")». Затем она использовала алгоритмический «комплект», соответствующий определённому шаблону, работавший на основании следующего правила: если исходное предложение звучало как «Я [есть] ЧТО-ТО», то исходная фраза превращалась в «Как долго ты ЧТО-ТО?», вне зависимости от значения «ЧТО-ТО».
Приложение Вейценбаума было продуктом своего времени. В течение 1950-1960-х годов энтузиазм в отношении компьютеров, программирования и искусственного интеллекта не только заставлял думать, что человеческий мозг представляет собой разновидность компьютера, но и то, что человеческий язык представляет собой продукт деятельности одного из алгоритмов, работающих внутри этого компьютера. Как объяснял Дэвид Голамбиа в книге «Культурная логика цифровых вычислений», новое поколение «вычислительных лингвистов» во главе с коллегой Вейценбаума по МТИ Ноамом Хомским считало, что форма «естественного языка», на котором люди говорят и пишут, отражает «операции компьютера внутри человеческого мозга, который выполняет все лингвистические операции». В своей статье, опубликованной в 1958 году в журнале Information and Control, Хомский писал, что «один из возможных методов описания грамматики может представлять собой программу для универсальной машины Тьюринга». Эта теория казалась многим крайне привлекательной, так как была окутана в соблазнительные одежды «технологической инновации», пишет Голамбиа. Она предлагала «механистическую ясность», замещая «беспорядок», присущий человеческому языку, «понятным внутренним компьютером». За счёт обратного инжиниринга человеческой речи можно было обнаружить подспудный код, лежащий в основе языка, а затем воспроизвести его в виде компьютерного кода.
Вейценбаум назвал свою программу «Элиза», в честь девушки-кокни, героини пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», которая учится говорить на правильном английском языке под опекой самонадеянного профессора фонетики Генри Хиггинса. Для того чтобы имитация разговора была чуть более интересной, Вейценбаум придумал своему искусственному собеседнику личность - в его представлении это был психотерапевт, работавший по методу Роджерса. В своей работе автор объяснил, что выбор личности был основан на вполне прагматичных соображениях. Психотерапевты, использовавшие метод, созданный в 1940 году психологом Карлом Роджерсом, притворялись в разговорах с пациентом, что совершенно не понимают окружающего их мира. Чаще всего они просто повторяли заявления пациентов, либо сопровождая их банальными комментариями, либо трансформируя их реплики в открытые вопросы. Понимая, что подобная наивность представляет собой своего рода игру, пациенты могли приписать своим терапевтам «глубокие знания, понимание происходящего и способность к логическому мышлению». Вейценбаум считал, что подобный персонаж мог оказаться для «Элизы» «крайне полезным в психологическом смысле» - эта роль позволяла представить, что за пустотой программы скрывается истинный интеллект.