Смоленский поход

- Ну, коли так, значит с богом.

Траханиотов с поклоном подал мне свиток начинавшийся словами: - "Собор вся земли решил, бояре приговорили, а государь повелел". Особенно бросался в глаза писаный золотом большой царский титул с перечислением всех княжеств и царств, входивших в государство, включая Великое Княжество Мекленбургское. Другой дьяк принес золотую чернильницу с пером, и я затаив дыхание начал выводить под документом латынью IOAN. Слава тебе господи, на сей раз, обошлось без клякс, и заулыбавшийся дьяк тут же посыпал подпись песком, после чего князь Мстиславский приложил печать.

Первое дело было сделано и вперед вышли Бутурлин с Салтыковым. Первым начал говорить Бутурлин.

- Государь, ты повелел мне вместе с Бориской Салтыковым идти на вора что сидит в Коломне и разоряет окрестные земли. А оный Бориска, твоей государевой воле перечит и оттого твоему царскому делу урон превеликий...

- В жизни того не бывало чтобы Салтыковы под Бутурлиными ходили! - визгливым голосом прервал его спич второй ответчик, - помилуй государь, невместно мне под Васькой ходить! Мы, Салтыковы, завсегда выше Бутурлиных сидели.

- Это когда же ты пес смердящий, выше меня сидел? - распалился в ответ стольник. - Еще отец мой бывал первым воеводой и в большом и в сторожевом и полку правой руки. А в твоём роду выше второго воеводы николи не поднимались!

- Ах ты, аспид брехливый, - не остался в долгу дворянин, - да как у тебя бельма не повылазят от того что ты царю врешь! Отродясь отец твой не бывал первым воеводой в большом полку, а токмо вторым!

- А твой и таковым не был!

- А ты... а ты....

- Унять лай! - приказал я строго глядя на спорщиков, - вы, когда должны были выступить? То-то что неделю назад, а за сию неделю сколь войску жалованья, да кормов, да прочего ушло, а дела ни на полушку не сделано! Паче того, сколько вор Ивашка Заруцкий за время сие погубил душ христианских, да иного разору принес земле? Чей грех будет, я вас спрашиваю? Того ради, что не желаю в начале своего царствования объявлять своим подданным опалы, велю в походе сем быть без мест. Все ли ясно?

- Прости государь, но все одно невместно Салтыковым под Бутурлиными ходить! - продолжал перечить московский дворянин.

Услышав это дерзкое заявление присутствующие ахнули и в наступившей тишине обернулись ко мне ожидая реакции.

- Государь дозволь слово молвить? - Подал голос Иван Никитич Романов, ведающий разбойным приказом, очевидно желая разрядить обстановку.

- Говори.

- Не гневайся государь, а только может войска не надо посылать?

- Это как же?

- Да тут такое дело, поймали намедни лазутчика на Москве, а при нем письмо.

- Что за письмо, прелестное* поди, к бунту и смуте подбивающее?

- Да нет государь, к тебе то письмо от жены самозванца, Маринки Мнишек.

- Вот как, и чего пишет?

- Да кто же его знает, государь, нешто мы могли без тебя его прочитать? Но, мыслю, может она повиниться хочет и смуту прекратить?

Иван Никитич, - понизил я голос, - ты ополоумел поди? Надо же было хоть предупредить, а то мало ли что там написано! Ладно, читайте.

------------------------------------------------------

*Прелестное письмо. - От слова прельщать. Прокламация, призывающая к бунту или иным противоправным действиям.

Вперед снова вышел дьяк, приносивший мне чернильницу и, сломав на письме печать, развернул его. Дальше случилась заминка, послание было писано на латыни, а ее дьяк не знал. Я хотел было взять письмо в руки и прочитать сам, но к дьяку вдруг бестрепетно подошел какой-то монах и вопросительно глядя на меня произнес:

- Коли дозволишь, государь, зачту. Я грамоте латинской вельми горазд.

Мне ничего не оставалось, как согласится и тот начал чтение попутно переводя.

Великому Герцогу Мекленбургскому Иоганну Альбрехту, ложно именующему себя русским царем.

Вот уже несколько лет, как я венчаная жена последнего законного русского государя скрываюсь от своих бунтующих подданных, пытаясь спасти его законного наследника царевича Иоанна Дмитриевича. Одному богу известно, сколько претерпели мы с сыном разных лишений в наших скитаниях. Самые верные наши сторонники предавали нас, но едино лишь заступничеством святой девы Марии спасались мы от наших врагов. Но горше всего было нам узнать, что великий и славный рыцарь, каковым мы всегда почитали ваше королевское высочество, забыв о шляхетской чести, употребляет все силы, чтобы лишить живота и достояния бедную вдову и сироту. Разве не ведомо вам Иоганн Альбрехт, что не можно выбирать на царство иного человека, когда жив законный наследник? Разве можно доверять выбор царя в такой стране как московское царство черным крестьянам и разбойникам, как это случилось на балагане который назвали земским собором?

Молю вас, если осталась в вас хоть капля рыцарства, употребите ваши силы не на разбой и узурпацию власти, а отказавшись от ложного титула царя, провозгласите государем единственного законного наследника московского престола Иоанна Дмитриевича.

Царица Московская и всея Руси Марина.

В наступившей в соборе тишине казалось было слышно, как потрескивают свечи перед образами святых. Все собравшиеся вопросительно повернули головы в мою сторону, ожидая ответа. Я, матеря про себя последними словами Романова, изобразил глубокую задумчивость. Тем временем действо еще не закончилось, читавший послание Марины монах покачнулся и, издав нечленораздельный звук, опустился на пол. Из уст собравшихся одновременно вырвался крик ужаса, а следом то же самое случилось с дьяком, сломавшим печать. То, что произошла попытка отравления, стало очевидно.

- Всем стоять! - закричал я собравшимся. - Грамоту подденьте кинжалом и со всем бережением отправьте к моему лекарю ОˊКонору. Заседание на сегодня закрыто, всем молиться за своего государя, потом проверю! Иван Никитич, а ты куда?

Вечером в грановитой палате собрались все думцы. Бояре встревожено кучковались по разным углам, потихоньку шушукаясь. Некоторые сочувственно, а иные злорадно поглядывали на сидящего с потерянным лицом Ивана Никитича Романова. Когда я зашел все вскочили с лавок и повалились в ноги.

- Встаньте бояре, пол холодный.

Думцы подняли головы и едва не охнули. За моей спиной стояли не привычные рынды, а вооруженные драбанты.

- Послушайте меня бояре! - начал я свою речь, - завтра утром я выступаю на Коломну со своим полком. Войско которое собрано для того, поведет Василий Бутурлин с тем дабы перехватить воров коли попытаются уйти из Коломны. Бориса Салтыкова сегодня же выдать головою стольнику Василию на бесчестье. А за то, что он государева повеления не исполнил, да местничество затеял, то наложить на него штраф в две тысячи рублей серебром. А деньги те положить в казну большого дворца, и употребить на снаряжение государева полка к походу на Смоленск. Все ли на сей счет понятно?

- Понятно государь, - поклонился Мстиславский, - кому прикажешь Москву ведать в свое отсутствие?

- Тебе князь, а в помощь у тебя будет князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Вы то хоть с ним местничать не станете?

- Как можно государь...

- Тебе, князь, велю ведать делами земскими, - прервал я его, - а Пожарскому ратными. Боярину же Шереметьеву поручаю все дела о сборе пятины с царства, а в товарищах у него велю быть думному дворянину Минину. Пусть разошлют во все концы верных людей с тем, чтобы делу государеву убытка никакого не было. Однако и разорения никакого допускать не велю. Паче положенного, чтобы ни одной деньги не взяли.

- Сделаем государь, - поклонились Шереметьев и Минин.

- Теперь ты Иван Никитич, - обратился я к Романову, - сам ведаешь, что за такую промашку с тебя шапку боярскую впору снять, да вместе с головою. Однако, вижу в случившемся перст божий, который правоту дела моего лишь и показывает. По сему, никакой опалы на тебя накладывать не буду, но впредь знай, за следующий недогляд вспомню и про сегодняшнее. Внял ли, боярин?