«Лахтак». Глубинный путь

— А в сирени щелкают соловьи, — заметил, перебивая профессора, Тарас.

— Ты, Тарас, скептик! — возмутился ботаник.

— Нет, я говорю совершенно серьезно, Аркадий Михайлович! Почему нельзя населить подземные сады птицами? Ведь будет веселее. Можно даже ульи с пчелами поставить.

Аркадий Михайлович довольно засмеялся. Очевидно, он почувствовал в словах мальчика веру в свои фантастические замыслы.

— Я и сам уже думал, — Аркадий Михайлович повертел в руках вилку, — я и сам думал, что хорошо бы расширить границы биосферы, завоевать для нее подземные глубины, создать как бы нижний этаж для растений. Мне уже снились подземные поля и леса. Но пока сделаем первую попытку на глубинных станциях нашего туннеля.

Завтрак проходил в оживленной беседе о том, какие деревья, цветы и травы нужно насаждать в подземельях Глубинного пути между Москвой и Дальним Востоком. Мы старались представить себе, каковы на вкус будут фрукты из подземных садов.

— Посадим там землянику и клубнику, — уговаривал Тарас, — и будем варить из них варенье. Мне обязательно пенку!

— Ну, пенки еще долгонько придется ждать, — смеялся ботаник.

— А как же теперь я, когда вы, Аркадий Михайлович, на службе? — вдруг спросил мальчик.

— Ты? Ты тоже на службе. О твоем назначении тоже подписан приказ.

— И меня не спросили?

— Я думал, что ты не станешь возражать.

— Конечно, нет. Значит, я поступил на службу? Первый раз в жизни! Очень рад… — Тарас встал, подошел к профессору и принял серьезный, солидный вид: — Скажите, что мы должны делать?

Глядя на лукавую физиономию мальчика, мы с профессором расхохотались.

— Жулик ты, Тарас! — сквозь смех проговорил старый ботаник.

— Аркадий Михайлович, я знаю! — воскликнул Тарас и тоже расхохотался, да так звонко, что в солнечной, веселой комнате стало еще веселее. — Я знаю, меня назначили вашим главным помощником!

— Чуточку не угадал. Секретарем.

— Так секретарь и есть главный помощник.

— Ну, прекрасно. Кончай-ка завтракать. Мы сегодня выезжаем в дальние странствия.

— Вы на сессии совета не будете? — спросил я.

— Я приеду к концу, чтобы выступить со своим планом озеленения.

— А куда вы едете?

— Сегодня мы с Тарасом вылетаем в Забайкалье. Там — самая глубокая шахта Глубинного пути, номер девятьсот двадцать пять. Ее глубина полтора километра. На этой глубине строится большой подземный вокзал. Ярослав рекомендовал ехать туда. Он дал мне письмо к инженеру Кротову. Я хочу начать озеленение немедленно.

— Я бегу в номер, — сказал Тарас.

Когда мальчик ушел, профессор, проводив его взглядом, обратился ко мне:

— Чудесный паренек! В нем как-то хорошо соединяются серьезность и детское легкомыслие. Хотел бы я, чтобы его юность проходила вблизи от меня.

Возвращаясь в свои комнаты, мы встретили в коридоре Тараса.

— Аркадий Михайлович! — Мальчик подошел к профессору. — Когда я проходил вестибюлем, на меня очень внимательно смотрел какой-то человек. Мне показалось, что я его знаю. Я даже хотел поздороваться, а потом подумал, может, он меня и не знает. А теперь я вспомнил, кто это. Вы его не видели?

— Кто? Кого?

— Это был следователь. Тот самый, который когда-то приезжал ко мне в больницу с вами, а потом один… Помните?

— Томазян?

— Он самый!

— Не видел. Вы видели его? — обратился профессор ко мне.

Я молча покачал головой.

— Хотел бы с ним встретиться. Но у нас нет времени. Когда вернемся в Иркутск, поищем его… Симпатичный человек.

У себя в номере я подумал, что мне было бы интересно встретиться сейчас с Томазяном. Но следователь просил без надобности к нему не приходить и хранить наши отношения в тайне.

Я услышал в соседней комнате шаги Лиды. Нужно было сказать ей о моем разговоре с Макаренко. Я постучал и вошел к ней. Она стояла перед раскрытым чемоданом.

— Вы куда собираетесь? — спросил я.

— На девятьсот двадцать пятую.

— Сегодня?

— Не позже завтрашнего утра.

— Аркадий Михайлович и Тарас сегодня тоже вылетают туда.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Я видел его.

— Каким образом?

— Это получилось случайно. Он не выходит из кабинета Саклатвалы. Академик не выпускает его ни на минуту. Мне едва удалось обменяться с ним несколькими словами. После сессии Научного совета он сейчас же поедет на ту шахту, где будете вы.

Я выдумывал как умел, чтобы хоть чем-нибудь оправдать поведение Ярослава и свою неудачу.

— Спасибо, — сухо сказала Лида.

Ее лицо омрачилось. Она склонилась над чемоданом и начала энергичнее укладывать вещи.

— Лидия Дмитриевна, не принимайте этого так близко к сердцу.

Девушка посмотрела на меня глазами, полными слез.

— Пусть приезжает, если он сможет это сделать после заседания совета.

— Что означают ваши слова? Почему такой зловещий тон?

— Разве вы не слышали, что группа инженеров подала заявление с требованием привлечь Ярослава к ответственности за преступное руководство строительством?

— Уже? Но Саклатвала его защищает. И, собственно, при чем здесь Ярослав? Ведь руководит Саклатвала!

— На Саклатвалу кое-кто смотрит, как на старого деда, уже неспособного критически оценивать события. Мол, он теперь годится только для представительства.

— И вы, которая так близко встречаетесь с этим выдающимся ученым, можете согласиться с такой формулировкой?

— Я — нет. Но… Я ничего не знаю. Я ничего сделать не могу и сегодня еду. До свиданья!

Я вежливо поклонился и вернулся к себе.

11. ПОРУЧЕНИЕ «ДОКТОРУ ВАТСОНУ»

Меня поднял с кресла телефонный звонок.

— Слушаю.

— Добрый день, — послышался знакомый голос.

— Добрый день!

— Послушайте, Ватсон, я хотел бы вас видеть.

— А-а… это вы. Так вы ко мне или я к вам?

— Очень прошу вас ко мне.

— Хорошо. Приду через пять минут.

— Будьте пунктуальны, — попросил Томазян и повесил трубку.

Через пять минут я был на первом этаже, где жил следователь.

Он встретил меня очень приветливо.

— Вы приехали сегодня утром? — опросил я.

— Откуда вы знаете?

— Сужу по вашему усталому виду… И, кроме того, здесь, в гостинице, вас узнали и уже известили меня.

— Не Тарас ли Чуть?

— Да.

— А я думал, что он не узнал меня.

— Сначала действительно не узнал, но потом вспомнил. С ним случается и так: видит знакомое лицо, а вспомнить, где встречал человека, не может.

И я рассказал о случае с Догадовым.

— Где же Тарас мог его видеть?

— Вероятно, у Аркадия Михайловича или у Черняка, а может быть, в редакции «Звезды».

— Кто он такой, этот журналист?

— Сейчас он работает палеонтологом. К слову сказать, кажется, единственный человек, который горячо выступает в защиту Макаренко.

— Интересно… Ну, хорошо. Рассказывайте, что у вас нового.

Что я мог рассказать Томазяну? Я нигде не замечал ничего угрожающего или подозрительного в отношении людей, которых обещал ему охранять. Шелемеха уехал, на Самборского никто никаких покушений не делал, Лида была взволнована, но непосредственно ее творческой работы это не касалось. Ярослав Макаренко — вот человек, судьба которого меня наиболее тревожила. Мой доклад в основном был об этом инженере. Я передал следователю все, что слышал о Макаренко, и особо остановился на рассказе Догадова. О разговоре с самим Макаренко я промолчал, не желая нарушить свое слово, и считал, что ничего особенного этот разговор Томазяну не даст.

Он слушал внимательно, не перебивая, но, по крайней мере так мне показалось, ничто в моем рассказе по-настоящему его не заинтересовало.

— Хорошо, — сказал он, дослушав меня до конца. — Итак, Лидия Шелемеха выезжает на девятьсот двадцать пятую шахту. Придется вам тоже туда ехать. Вы ее ангел-хранитель. Только помните: не нужно быть надоедливым… Не раздражайте ее чрезмерным вниманием…