Председатель

Все дальше пиликает гармонь, все тише голоса.

Закинутая вверх печальная коровья морда.Долгое тоскливое "му-у!" уносится к бледно-голубому утреннему небу. Это одна из наших знакомок то ли Белянка, то ли Ягодка, то ли Ветка. Не много тела нагуляла себе на раннем весеннем выпасе бедная коровенка, но уже ей приходится отдавать этот скудный нагул в непосильной работе.

А выше, расчерчивая небесное пространство белыми полосами, оглушая ревом землю, проносятся одно за другим звенья самолетов.

Парная коровья упряжка тянет однолемешный плуг.

На ручки плуга навалилась всем телом Полина Коршикова. По лицу ее катится черный пот. Ее напарница - двадцатилетняя Лиза - помогает коровам дотянуть борозду. Мука в кротких глазах животных, смертельная усталость в глазах женщин.

За дорогой виднеются еще две коровьи упряжки.

Двор районной МТС. Трое парней "раздевают" трактор. Снятые с него детали перетаскивают к другому трактору, который, судя по колесам, облепленным свежей землей, недавно подавал признаки жизни. Весь двор загроможден останками сельскохозяйственной техники: мертвыми тракторами, ржавыми плугами, сеялками, разбитыми молотилками.

Алешка Трубников, прикрываясь видом безразличного ко всему человека, старается незаметно протащить мимо слесарей несколько листов гнутого железа. Но те заметили его.

Парень помоложе показал Алешке здоровенный гаечный ключ.

- Вот это видал?.. А ну, тащи на место!

С тем же равнодушным лицом Алешка круто развернулся на все сто восемьдесят градусов.

С крыльца МТС на машинный двор спускается директор станции. За ним следует задыхающийся от бешенства Трубников.

- Бабы... Девчонки... В ярме со скотиной!.. - Он затряс кулаком. - За такое - морду в кровь!

- Бейте, - со спокойным отчаянием говорит директор МТС. - Не на чем нам пахать. Сами видите: из двух тракторов один собираем...

- Вы срываете!.. Директор поднял руку.

- Все знаю. Дальше пойдет про партийный билет, суд и тюрьму...

- Но что же нам делать? - как-то совсем просто и тихо спрашивает Трубников.

- Продолжать пахоту, - будто сам удивляясь своему ответу, произносит директор.

Вгрызается лемех плуга в землю, надуваются жилы на женских руках.

По дороге медленно бредет чета слепцов: старик и старуха. На старике армяк, шапка-гречишник, лапти и онучи, на старухе - плюшевая шубейка и черный монашеский платок. За спиной слепцов висят набитые подаянием котомки. Медленно проплывают по полю длинные, узкие тени.

Будто в томительном сне влачится коровья упряжка по полю, и возникает жалобная тоскующая песня:

Я бы улетел туда,

Где нет скорбей труда,

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Посреди деревенской улицы, неподалеку от скотного двора, поют слепцы.

Возле коровника приметно большое оживление. Несколько пожилых женщин и подростков занимаются расчисткой его смрадных недр. А Прасковья, взгромоздившись на конек совсем ободранной крыши, прилаживает тесину. Часть крыши уже залатана свежим, желтым тесом.

Пение слепцов отвлекло тружеников. Первой поддалась старуха Самохина. Бросив тачку с гнилой соломой, она пошла к слепцам, вытирая руки о фартук. За ней потянулись и другие бабы. Не выдержала и Прасковья - она скатилась с крыши, достала из ватника, висящего на воротах, кусок хлеба. Слепцы тянут свое божественное:

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

О, кто бы на земле

Крылья дал мне!

Я бы улетел туда,

Где нет скорбей труда,

Ближе, мой Бог, к тебе,

Ближе к тебе!..

Хриплый старушечий дискант вплетается в сильный, глубокий, бочковый бас старика. Все больше коньковцев окружает нищих. Подходит Семен Трубников, подает старикам какую-то мелочь.

Катит по деревне тарантас Трубникова, набитый до отказа старым железом, звеньями штакетника.

В воротах своего дома покуривает, прислушиваясь к божественному пению, инвалид-замочник. Трубников скидывает железо с тарантаса.

- В МТС подобрали, - говорит он в ответ на удивленный взгляд парня. - С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Трубников подкатывает к коровнику, но все так поглощены слепцами, что приезд председателя остается незамеченным. С помощью Алешки Трубников сгружает штакетник. Тронув Прасковью за локоть, он кивает на привезенный им дефицитный стройматериал. Лицо Прасковьи озаряется радостью. Она тут же вернулась к дому. А Трубников заинтересовался слепцами. Взгромоздившись на сиденье тарантаса, он с интересом наблюдает за рослым и статным слепцом.

Из-под ворот появляется большой индюк: хвост веером, голубая маленькая голова с фиолетовыми обводьями глаз гордо вскинута, с клюва свисает бледно-розовая сопля, алеет борода над перламутровым зобом. Индюк заметил слепцов. Шея его удлинилась, хвост сложился, сопля подобралась в крошечный рог над клювом. Удивление индюка сменяется гневом: он угрожающе раздулся, голова, шея и набухший толстыми узлами зоб затекли кроваво-красным, он встопорщил перо и кинулся на слепую старуху. Не миновать бы ей беды, да старик махнул ненароком посохом и угодил индюку прямо по клюву. Индюк съежился, как лопнувший воздушный шар, и побежал прочь, кидая землю суковатыми ногами.

Трубников приподнялся в тарантасе и поманил слепца рукой. Он поманил еще и еще и досадливо нахмурил брови.

Слепцы продолжали петь, то уносясь в небо, то возвращаясь к земной юдоли, но окружающие их коньковцы заметили странные жесты своего председателя. Они недоуменно переглядываются, решив, что Трубников подзывает кого-то из них.

- Да не вас! - кричит Трубников и снова призывно машет старику.

- Стыда у тебя нет, Егор Иваныч! - укоряет его старуха Самохина

- Привык над людьми издеваться! - подначивает Семен. - Ему наши слезы заместо лимонада.

Трубников, будто не слыша, продолжает энергично призывать слепца.

Видимо, слепцы ощутили какое-то беспокойство, пение оборвалось.

- Эй, дед, не видишь, что ль, тебя зовут! - орет Трубников.

- Креста на тебе нет! - возмущается Самохина - Нешто слепой может видеть?!

- А ему что слепой, что зрячий - лишь бы нрав свой показать! злобствует Семен.

- Сейчас он у меня прозреет. Иди ко мне, дед, а то хуже будет.

- Что можешь ты сделать убогому, солнечного света не зрящему?вопрошает слепец, проводя пустым взором по небу и верхушкам деревьев, словно Трубников был скворцом.

- Собак спущу, разорву, как тюльку.

- За решетку сядешь, - спокойно отзывается старик.

- Не сяду. Я контуженный, мне все спишется.

- И правда, дедушка! - затараторили взволнованно, сочувственно женщины. - С ним лучше не связываться!..

- Спускай собак, - твердо говорит слепец.

- Мы все в свидетели пойдем, - подзуживает Семен.

- И спустил бы, - с улыбкой говорит Трубников. - Да старуху твою жалко. Эй, Алешка! - крикнул он племяннику. - Давай сюда...Свезем этих бродяг в район и сдадим в милицию. Ну, живо!

- Стой! - с тем же твердым достоинством говорит старик. - Иду, непотребный ты человек!

- Иди, иди, да только без посоха.И нечего бельмы таращить, ты мне глаза покажи. - И Трубников слезает с тарантаса.

Старик опускает свою косо задранную к небу голову, и под седыми нависшими бровями засияли два голубых озерца, два живых, острых, не поблекших с годами глаза. Он подал руку старухе и повел ее за собой, твердо и крепко ступая по земле лаптями.

Обманутые женщины принимаются поносить странников.

- Ловко нас Егор Иваныч поддел! - утирая старческую слезу, со смехом говорит старуха Самохина - А мыто губы распустили!

- Дядь Сень, ну как, пойдешь в свидетели? - ехидно подзадоривает Егора Трубникова Мотя Постникова.

Семен со злобой глядит на женщин, затем медленно бредет прочь.

Трубников подсаживает стариков в латаный-перелатаный тарантас. В тарантас впряжен тоже старый, костлявый, с глубокими яминами над глазами, некогда каурый, а теперь грязно-желтый мерин Копчик.