Тайна острова Драконов

Жить не-родственникам под одной крышей запрещено, так что для людей мы с Шеллаком – семейная пара, а наставник – его отец. Мы даже свадебный обряд какой-то на утесе провели для отвода глаз. Если что-то нужно было сделать для нашей безопасности, Шеллак делал все. Он ужасный зануда, когда дело касается ответственности.

В реальности личная жизнь моя не очень процветала. Меньше всего мне хотелось злить Шеллака слухами о том, что я якобы ему изменяю. Самого его я несколько раз видела выходящим из общественного дома, но ему об этом не говорила. Его дело, в конце концов, пусть проводит свободное время как хочет.

И вообще, мы с ним не очень-то ладим. С разницей в каких-то семь лет, он возомнил себя кем-то средним между моим старшим братом и тюремным надзирателем, хотя я тоже не вчера родилась.

В целом в городе нас уважают, но лачугу нашу стараются обходить, ибо некромантов все, если не боятся, то опасаются. А за свою репутацию я совершенно не волновалась: нельзя волноваться за то, чего нет.

Почему живем на окраине города? Некромантия – очень даже прибыльное дело, только вот до кладбища из центра тащиться не так близко, да и наставника бросать не хочется – он в последнее время вообще едва шевелится. Шеллак говорит, это нормально. Хочется ему верить.

И вот недавно я решила, наконец, отыскать своего отца. Но эту часть истории вы, кажется, уже знаете.

Очнулась я сидя на берегу в чем мать родила. Наполовину выползшая из воды невероятных размеров черно-белая косатка тыкалась мордой мне в руку.

– Спасибо, подруга, – улыбнулась я и похлопала косатку по морде. Та радостно взвизгнула и скользнула обратно в воду.

Еще некоторое время она маячила на горизонте, а затем совсем скрылась из виду. Вот уж действительно чудо из чудес: кому рассказать – точно не поверят.

Я осмотрела себя и недовольно поморщилась, хотя должна была бы скакать от счастья, что выбралась из этой переделки живой. Сапоги мои уплыли, нижняя рубашка порвана, а вся остальная одежда была стянута Ржавым Гвоздем и его командой для услады мужских глаз. Хорошо еще, что только глаз.

Самое обидное – серебряные ножи исчезли, все разом. За такое Шеллак меня по головке не погладит, да и в ближайшее время ничего подобного для самообороны и нападения мне достать не сможет, так что придется дома сидеть тише воды ниже травы, пока все не уляжется. Пираты же видели, что я выкарабкалась, и в покое меня не оставят. Для них главное шоу еще только начинается.

Рука ужасно болела, и я мечтала, чтобы она сама уже как-нибудь отвалилась. Соорудив из остатков рубашки что-то вроде повязки для покалеченной конечности, я встала, тяжело выдохнула и побрела в сторону города со скоростью морской улитки.

Голой на местных улочках лучше не появляться, но время было еще слишком раннее, а я – слишком усталой.

Домой я ввалилась, предварительно стукнувшись лбом о балку над входом и случайно пнув ногой неведомо откуда взявшийся у двери глиняный горшок. Шеллак, конечно же, не спал.

– Ну и где тебя бездна носит? – ровным голосом поинтересовался он, привставая из-за стола, за которым читал какую-то книгу в кожаном переплете.

Видок у меня был еще тот, но стесняться – последнее, на что сейчас хотелось тратить время. Во-первых, Шеллак видел меня неодетую раз сто, меняя в детстве пеленки и купая в корыте. А во-вторых, официально он вроде бы как мой муж, так что нет ничего удивительного в том, что его жена в таком виде щеголяет по дому. От романтических мыслей отвлекает только то, что я с ног до головы заляпана кровью, а в волосах скрипит и хрустит засохшая соль.

Длинными медного цвета волосами я загородила грудь – это единственное место, в которое я не хочу пускать посторонних, даже некроманта. Мне противно, что кто-то еще будет смотреть на огромный уродливый шрам на душе. Это как метка, свидетельствующая о том, что я никогда не смогу жить нормальной полноценной жизнью. У Шрам всегда неприятности – это статистика.

Шеллак к моим похождениям уже вроде бы привык. То есть он не пытает меня горячими тисками, не запирает в подвале. Словом, позволяет мне делать все, что заблагорассудится.

– У меня были кое-какие дела, – выдохнула я.

Ноги подкашивались так, что я готова была свалиться прямо в прихожей и заснуть на полу, но если я хочу выиграть это сражение, то нужно любой ценой остаться в строю.

Шеллак хмыкнул, но ничего не возразил. Я невольно прошлась взглядом по его недельной щетине, отмечая про себя, что ему так очень даже ничего. Отличные мысли для девушки, которая стоит на пороге голая и с покалеченной рукой.

– Ладно, давай иди сюда. – Он вытащил из печки жбан с кипящей водой и достал заранее приготовленные тряпки.

– Можно подумать, ты ждал, что я заявлюсь в таком виде, – сказала я, однако Шеллак и не думал улыбаться. – Ох, я догадалась. Ты такой целомудренный, что даже не смотришь в мою сторону.

Некромант по-прежнему молчал. Простыми лечебными заклинаниями он быстро заговорил воду и предоставил мне дальше действовать самой.

– Брось, Шел, – продолжала я, сама не зная, что на меня нашло, – мы с тобой не первый день вместе живем. – Я стала протирать тело мокрыми тряпками; кожу в тех местах, где ее касалась заговоренная вода, ужасно жгло. Мне было не привыкать, хотя приятного в этой процедуре мало. Раны, конечно, не затянутся в одно мгновение, но кое-какое облегчение магия все же приносит. Вот с рукой дело обстоит сложнее. Здесь мне без непосредственной помощи некроманта не обойтись.

Я смотрю на Шеллака и не могу объяснить причину своего беспокойства, хотя, казалось бы, в такой ситуации беспокоиться должен был именно он. Я не хочу сказать, что он мне не нравится, но он какой-то неживой, что ли. Будто мертвецы из него всю душу высосали.

Когда дети только появляются на свет, души у них нет. Они как белые полотна, на которых можно нарисовать все что угодно. А затем на груди возникает бабочка – у каждого она своя, своей формы и своего цвета. Моя же душа изуродована так, что ее ни одно зелье, ни одно заклятие не берет. На всех Пиратских островах нет ни одного колдуна или некроманта, который смог бы излечить рану на моей душе.

Я и не заметила, как теплые ладони Шеллака легко коснулись раненой руки; и все смотрела в эти черные блестящие глаза, пытаясь отыскать в них то, что прячется в его душе.

– Иди выспись, Шрам, – посоветовал он мне, покончив с работой.

– А ты?

– Я не хочу. – И снова вернулся за чтение книги.

Надев чистую рубашку, я легла в постель и натянула плед из верблюжьей шерсти по самые уши, пытаясь хоть как-то согреться. В горле все еще стоял вкус соленого моря, а в ушах звенела грязная пиратская ругань. Я представляла себе, как могла бы провести свое детство на корабле, полном пиратов, как брала бы торговые суда на абордаж, как руки мои от тяжелой работы стали бы жестче, чем наждачная бумага. Эта фантазия была слаще всех, что когда-либо посещали меня, пусть в такой жизни не было бы особой романтики или комфорта.

Заснуть не получалось. Я перевернулась на другой бок и стала наблюдать за Шеллаком, с равнодушным видом продолжившим читать свою книгу при тусклом свете свечи, делающем некромантское лицо тепло-желтым.

– Где наставник? – Я знала ответ заранее, но мне почему-то хотелось спросить.

– В погребе, – коротко ответил мужчина, не отрываясь от книги.

– А что ты читаешь? – продолжала приставать я.

– Книгу.

– Вижу, что книгу. А какую книгу?

– Шрам. – Он сделал небольшую паузу, как будто одно мое имя было для него сущим наказанием; поднял на меня глаза: – Я же не лезу в твою жизнь – давай и ты не будешь лезть в мою.

Он был прав, но только отчасти.

– Давай лучше начистоту, Шел, – произнесла я и приподнялась на локтях, чтобы посмотреть некроманту прямо в глаза. – У меня никогда не было другой семьи, кроме тебя и наставника. Во всяком случае, той семьи, которую я помнила бы и любила. Горожане избегают меня, потому что я некромантка. Они думают, я тут на них порчу насылаю через прах умерших родственников, а ты предлагаешь не лезть в твою жизнь. У меня нет больше никого, в чью жизнь я могла бы залезть. Хотя бы самую малость.