Орлик

Вместе с сопровождавшими его минёрами Иванов подошёл к небольшому, торчавшему из земли колышку. На колышке была прибита дощечка с короткой чёрной надписью: «Заминировано».

Иванов остановился, окликнул Джульбарса и громко, внятно сказал: «Ищи!»

Джульбарс натянул повод и повёл за собой Иванова. Джульбарс шёл медленно, не спеша, вынюхивая каждый сантиметр земли этого огромного поля. Он шёл и вёл за собой хозяина метр… два… три… десять, нигде не останавливаясь, не задерживаясь.

Сначала Иванов шёл спокойно, потом его вдруг охватило сомнение: «А что, если… что, если Джульбарс пропускает мины?» От этой мысли ему стало жутко. Иванов остановился.

— Ищи, ищи! — почти закричал он, показывая на землю. — Ищи!

Джульбарс удивлённо посмотрел на хозяина и опять потянул дальше.

Вот они уже совсем далеко от той маленькой до-щёчки с чёрной надписью. Сзади издали им машут и что-то крича г оставшиеся около неё люди. Но что именно, Иванов не может понять. Одна назойливая мысль не оставляет его: «Неужели Джульбарс пропускает мины?»

Вдруг Джульбарс резко изменил направление и сел. Он сидел так же, как это делал во время учёбы, когда находил зарытую мину. Он смотрел то на еле приметный холмик около своих лап, то на хозяина. А Иванов? Иванов обхватил голову Джульбарса и крепко прижал его к себе. Потом над местом, где была зарыта мина, он воткнул красный флажок и пошёл дальше.

Словно красные цветы, распускались флажки то в одном, то в другом месте, и скоро ими было усеяно всё поле. А через несколько часов около них уже хлопотали минёры. Они вытаскивали и обезвреживали мины.

ЧЕТВЕРОНОГИЙ ДРУГ

Прошло несколько лет. За это время Джульбарс нашёл тысячи мин. Отступая, фашисты минировали всё: дома, вещи, посуду, кушанье — одним словом, всё, до чего мог дотронуться человек. Но Джульбарс своим чутьём разгадывал самые хитрые уловки врага и этим спасал жизнь многим людям. Не раз спасал он жизнь и своему хозяину.

Однажды, освобождая от мин дома, Иванов зашёл в брошенную квартиру. Комнатка, в которую он вошёл, была маленькая и уютная, а остатки еды на столе показывали на то, что её владельцы ушли очень поспешно. Этот мирный вид комнаты и обманул Иванова.

Забыв осторожность, он хотел пройти в соседнюю комнату и уже подошли к двери. Но вдруг Джульбарс опередил хозяина. Он сел на самом пороге и загородил проход. Иванов не понял собаку. Он взял Джульбарса за ошейник и хотел отстранить. И тут всегда послушный Джульбарс неожиданно огрызнулся, вывернулся из рук хозяина и вновь загородил ему дорогу.

Такого поступка Иванов не ожидал. Чтобы Джульбарс огрызнулся, не послушался?.. «Нет, здесь что-то не то», — подумал Иванов.

И верно: под порогом двери, в которую он хотел войти, оказалась спрятанная мина.

Всю войну Иванов не расставался с Джульбарсом: побывал с ним в Смоленске, Белоруссии, Польше. Конец войны застал их в Берлине.

Домой Иванов возвращался не один. Рядом с ним в поезде сидел его верный помощник, Джульбарс.

Когда Иванов приехал в Москву, он послал письмо Коле. Он написал Коле о том, как хорошо работал его воспитанник, как много раз спасал ему жизнь и что ему, Иванову, очень жаль расставаться со своим четвероногим другом.

И Коля не взял Джульбарса. Он ответил, что хотя и очень любит Джульбарса, но всё же решил его оставить Иванову. А себе Коля заведёт ещё собаку, назовёт её тоже Джульбарсом и, когда она подрастёт, обязательно опять подарит Советской Армии.

ДРУЖБА

В то лето я поселилась у одного лесника. Изба у него была большая, просторная. Стояла она прямо в лесу, на полянке, и через усадьбу, огороженную плетнём, журча по камешкам, бежал узкий ручеёк.

Сам лесник Иван Петрович был охотник. В свободное от работы время он брал собаку, ружьё и отправлялся в лес.

Собака у него была большая, рыжая, с тёмной, почти чёрной спиной. Звали её Дагон. Во всём округе не было гончей собаки лучше Дагона. И уж если возьмёт он след лисы, то на какие бы она хитрости ни пускалась, от Дагона ей не убежать.

Охотился Иван Петрович с Дагоном поздней осенью и зимой. А весной и летом Дагон сидел больше дома, потому что в это время охотиться за лисицами запрещено и Иван Петрович сажал его на цепь.

— А то набалуется, — говорил лесник.

Сидеть на цепи Дагону не нравилось. Как только его спускали, он старался незаметно улизнуть, а если его звали, делал вид, будто не слышит.

Правда, иногда вместе с сыном лесника Петей мы брали Дагона с собой в лес, но это случалось лишь в те редкие дни, когда его хозяин уезжал в город.

Зато как радовался Дагон этим прогулкам! Он мчался всегда впереди, ко всему принюхивался, что-то искал. Из-под его ног то, испуганно квохча, взлетала тетёрка, то с шумом поднимался глухарь. Кончалась такая прогулка обычно тем, что Дагон от нас удирал. Он находил след лисицы или зайца и мгновенно исчезал. Его громкий, заливистый лай раздавался далеко по лесу, и сколько бы мы ни звали Дагона, он никогда не приходил.

Возвращался Дагон уже к вечеру, усталый, со впавшими боками. Входил, как-то виновато виляя хвостом, и тут же залезает в свою конуру.

НАХОДКА

Однажды, во время прогулки, не успел Дагон от нас отбежать, как мы услышали его громкий лай. Он лаял где-то совсем близко, и мы с Петей побежали посмотреть, кого он поймал.

Увидели мы Дагона на лужайке. Он лаял и прыгал около большого, старого пня, старался что-то достать из-под корней и даже от злости грыз зубами кору.

— Наверно, ёжика нашёл! — крикнул мне Петя.- Вот сейчас мы его достанем.

Я схватила Дагона за ошейник и оттащила в сторону, а Петя взял палку и сунул под пень, чтобы вытащить ёжика.

Но не успел он засунуть палку, как оттуда выскочил небольшой серенький зверёк и бросился через лужайку.

— Лисёнок, лисёнок! — не своим голосом завопил Петя, кидаясь за ним.

Лисёнок был ещё маленький и неопытный. Он метался под самыми ногами у Пети, но Петя никак не мог его поймать. Я тоже не могла ему помочь, так как еле-еле удерживала Дагона, который рвался к зверьку.

Наконец Пете удалось загнать лисёнка в кусты и прижать его кепкой. Пойманный зверёк уже не сопротивлялся. Петя посадил его в кузовочек от ягод, а сверху, чтобы не выскочил, завязал платком, и мы отправились домой.

Дома Петина мать не очень-то обрадовалась нашей находке. Она даже пробовала против неё возражать, но Петя так упрашивал разрешить ему оставить лисёнка, что Прасковья Дмитриевна наконец согласилась:

— Ладно уж, держи! Только отец всё равно не позволит, — в заключение сказала она.

Но отец разрешил тоже, и лисёнок остался.

Первым делом мы принялись за устройство ему помещения. Петя притащил из сарая ящик, и мы начали мастерить из него клетку. Одну сторону ящика затянули проволокой, а в другой — прорезали дверцу. Когда клетка была совсем готова, постелили туда солому и пустили лисёнка.

Но не успели мы его выпустить, как зверёк тут же забился в самый угол ящика и спрятался в солому. Он даже не стал есть положенное ему мясо, а когда Петя пододвинул кусочек палочкой, сердито заворчал и схватил её зубами.

Весь остаток дня лисёнок сидел в своём углу. Зато, как только наступила ночь и все легли спать, он начал скулить, тявкать и так царапал лапами сетку, что даже сорвал себе палец.