Добрые времена

— Что?

— Хорошие времена наступают.

Роман рассмеялся.

— Ты чего?

— Раньше говорили — «старые добрые времена». А теперь, значит, «новые добрые времена»?

— Как? «Добрые времена»? — переспросил Евгений. — Слушай, ты просто здорово сказал — «новые добрые времена».

* * *

Переживания переживаниями, а дело делом. Предложение Любимова провести рейд в Доме культуры редактор одобрил. Но создавать комиссию Бессонов не захотел.

— Разберусь сам, — сказал он Самсонову.

— Чудак, ведь времени сколько затратишь!

— Ничего, зато уж буду уверен в своей правоте на все сто, — упрямо заявил Роман.

Теперь каждый вечер после работы он шел в Дом культуры. В кабинете директора побывал только раз, чтобы уточнить время работы кружков.

Петр Сергеевич, узнав о цели молодого корреспондента дать критический материал, вальяжности своей не потерял. Напротив, прижав руку к сердцу, задушевно сказал:

— Товарищ, э-э, Бессонов! Верите ли, я очень люблю критику. Она, знаете, помогает нам добиваться дальнейшего совершенствования... Но что я могу сделать, если молодежь не идет к нам? Самый страшный враг художественной самодеятельности — ото телевидение. Неужели человек, который смотрит каждый вечер выступления народных и заслуженных, пойдет слушать частушки какой-нибудь тети Клани? Поверьте, в этом основа всей проблемы, а не в том, что я и руководители кружков мало бываем в цехах и агитируем...

— Хорошо, разберемся, — коротко кивнул ему Роман, уже берясь за ручку двери.

— Разберетесь, знаю вас, — вздохнул Петр Сергеевич. — Если в статье только пять процентов правды, считается, что можно ее публиковать. Скажите проще, что партком снять меня решил, вот и поручили вам состряпать материал...

— Откуда у вас такие дикие понятия? — поразился Бессонов, возвращаясь снова к столу. — Какие пять процентов?

— Мне говорили, — смущенно пробормотал Ромов.

— Петр Сергеевич! Скажите честно, вы что кончали? Откуда такая дремучесть?

Ромов засмущался еще больше. В конце концов Роману удалось выяснить, что кончил тот когда-то, очень давно, полковую школу военных музыкантов на базе семилетки и вот уже много лет директорствует, правда, особенно долго не задерживаясь ни на одном культурном «объекте».

К сожалению, под стать уровню директора оказались и многие руководители кружков. Особенно поразил Бессонова руководитель агитбригады. Он примчался на занятия с большим опозданием, когда пять девушек и два парня, составлявшие костяк агитбригады, явно заскучав, собрались по домам. На ходу сбросив на рояль пальто и раскручивая длинный шарф, руководитель закричал:

— Спокойно. Опоздала электричка. Репетируем выход. Где аккордеонист? Вася, давай!

— Я не Вася, а Витя! — обиженно сказал один из парней, неторопливо закидывая на плечи ремни аккордеона.

— Неважно! — весело воскликнул руководитель и, откинув крышку рояля, бравурно заиграл, громко подпевая: «Служила наша Танечка в столовой заводской...»

Девушки, ставшие было парами, в недоумении повернулись к нему.

— В чем дело? — не прерывая музицирования, спросил руководитель.

— Мы же под другую мелодию выходим.

— Под какую?

— «Не спи, вставай, кудрявая...»

— Ах да! — руководитель выскочил из-за рояля и деланно расхохотался. — Действительно, про Танечку — это в тресте столовых... Простите, молодежь, зашился.

Тряхнув седой гривой, он притворно вздохнул:

— Что поделаешь, везде нарасхват! Всем нужны агитбригады. Сегодня я уже два занятия провел. Разрывают на части...

Впрочем, его внешний вид никак не свидетельствовал о преуспевании — черный бархатный воротничок весьма поношенного пиджака был густо усыпан перхотью, нелепо укороченные брюки открывали в полной красе старомодные фетровые ботинки.

— Ну ладно, время — деньги. Еще раз выход!

Когда девушки неуверенно пропели песенку, заставив в нескольких местах поморщиться руководителя, тот сказал:

— Дома порепетируйте еще!.. Так, кто у нас следующий? Ты, Витя? А, Сережа! Давай.

Угловатый подросток, выдвинув вперед правое плечо и набычив голову, ломким баском сказал: «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру». Читал он очень громко, почти кричал, но, в общем, Роману понравилось.

— Ну, а теперь снова встанем парами. В заключение — веселая кадриль! — скомандовал руководитель.

— Вы же обещали сценку какую-нибудь! — заупрямился Сережа.

— Сценку? — Руководитель начал судорожно рыться в порыжевшем от времени портфеле, вытаскивая оттуда смятые бумажки. — Посмотрим. Что это? Про ферму, диалог двух доярок, под Маврикиевну и Авдотью Никитичну. Очень смешно, имела колоссальный успех на областном смотре. Но для завода не годится, не поймут. Это про торговлю. Это про пьянство. Пожалуй, нет ничего подходящего. Но я поговорю в областном Доме художественной самодеятельности, авось что подберут...

Печально обстояли дела и в коллективе музыкальной комедии. Здесь командовала невысокая, сухая, энергичная дама в не по возрасту укороченном платье — бывшая травести, как она сама представилась Бессонову. Коллектив, состоявший из самодеятельных артистов разных возрастов, имел в багаже несколько отработанных сценок из оперетт, которые хорошо воспринимались зрителями. Роману, например, очень понравился дуэт полицейских из «Поцелуя Чаниты».

— Ну, а какой спектакль сейчас готовите? — спросил он у «травести».

— Задумывали много — «Свадьбу в Малиновке» и «Вольный ветер», но...

— В чем же дело?

— Ну, во-первых, думаю, дело во мне, в первую очередь, — самокритично сказала дама, — я могу показать, как вести себя на сцепе, как петь, как исполнить каскад, но поставить спектакль так, чтобы это выглядело профессионально, увы... Здесь требуется хороший режиссер. А кроме того, нужен оркестр, ведь под рояль не будешь весь спектакль вести.

— Но в Доме культуры есть оркестр, — возразил Бессонов.

— Ой, не смешите меня. Они же, кроме марша «Прощание славянки» да польки-бабочки, ничего не могут. А еще надо декорации, костюмы... Нет, пока мы можем только мечтать...

В балетной студни народу было побольше, около тридцати девочек в возрасте от 7 до 13 лет.

— А старшие когда занимаются? — поинтересовался Роман.

Руководительница, полная, со следами былой красоты сорокалетняя дама в тренировочном костюме, пожала плечами:

— Таких у нас просто нет.

— Куда же они деваются? — недоуменно приподнял бровь корреспондент.

— Наиболее талантливые уходят в балетную школу, в Москву, часть переходит в танцевальный ансамбль, здесь же, при Доме культуры, а большинство просто бросает — надоедает. Ведь тут надо много работать...

В изокружке, напротив, занимались в основном ребята-подростки. Они сосредоточенно срисовывали античную маску. Руководитель, учитель рисования одной из городских средних школ, молча ходил вдоль столов, иногда нагибаясь к одному из юных художников и показывая карандашом, где тот ошибся.

Глядя на мальчишек, Роман живо вспомнил, как сам в шестом классе срисовывал чайник.

— Рисунок и еще раз рисунок! — назидательно сказал руководитель, как бы отвечая на мысли Бессонова. — Правда, иногда для души разрешаю им акварелью побаловаться. Масло — ни-ни!

— Ну и какие у них перспективы? — спросил Роман.

— Регулярно участвуем в конкурсах на лучший детский рисунок. Двое мальчиков после школы поступили в Суриковское...

— Скажите, а с завода рабочие к вам не приходят?

Учитель самодовольно усмехнулся:

— Как приходят, так и уходят. Ведь азбуку рисования постигают с детства. Повторяю, с детства!

— А как же быть с Ван Гогом и Гогеном? — не выдержал Роман.

— Так их рисунок и не выдерживает никакой критики, — всплеснул руками, будто отмахиваясь от назойливой мухи, учитель.

— Ну, допустим. Но есть рабочие, я знаю, которые увлекаются резьбой по дереву, чеканкой. К вам они не обращались за помощью?