Добрые времена

— Давай! Не про меня? Поместим в следующем номере, — милостиво согласился Мишка.

Потом девочки вдруг увлеклись своеобразной игрой, которая называлась «выяснять отношения». Первой начала Алка. Перехватив Ромку, который, увлеченный своей теорией, шел доругиваться с Василием, она тоненько сказала:

— Можно тебя на минуточку?

— Опять кто-нибудь влюбился? — саркастически заметил Ромка.

Алка на него смотрела серьезно и очень нежно.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Ромка.

— Ром. Ты как ко мне относишься?

— Что за ерунда? Положительно, конечно. Ну и что дальше?

— А теперь ты спроси, как я к тебе отношусь.

— А как ты ко мне относишься? — повторил безразлично Ромка.

— Я тебя люблю!

— Что?

— Просто обожаю.

— Сдурела?

Алка вместо ответа подняла глаза к потолку, потом перевела их на кончик носа и внезапно посмотрела на него, в упор, глаза в глаза.

— Мать, тебе что, нехорошо?

Та разочарованно махнула рукой:

— Деревня. Это называется «строить глазки». Еще гимназистки умели.

Ромка обозлился:

— Что за мещанские манеры! Может быть, ты еще в бутылочку предложишь сыграть?

— Может быть, — Алка смерила его высокомерным взглядом и плавно пошла на женскую половину. Там раздался дружный хохот. Ромка, так ничего и не поняв, недоумевая, направился к себе.

Потом на отлов вышла Натэллочка. В красивом брючном костюме, в меру накрашенная, она попалась навстречу Мишке, который вывешивал стенную газету. Злые языки утверждали потом, что он сдался без боя и что вроде из-за печки долго раздавались чмокающие звуки, напоминающие поцелуи. Во всяком случае он долго потом сидел на кухне и, затягиваясь самокруткой, мрачно вздыхал.

— Ты чего? — спросил его Светик, пришедший туда в поисках чего-нибудь вкусненького.

— Она сказала, что полюбит меня, — трагическим голосом сказал Мишка.

— Кто она?

— Натэллочка.

— Ну и радуйся!

— Так она поставила два взаимоисключающих друг друга условия.

— Какие?

— Чтоб похудел и чтоб бросил курить.

— Так давай!

— Как же? Если я брошу курить, обязательно еще растолстею. О, женское коварство! — Мишка горестно сплюнул крошку махорки.

Неожиданно в контору заявился мокрый и грязный Андрей.

— Застряли, понимаешь, — объяснил он радостно. — О, стенгазету выпустили? Молодцы! К ужину не запоздал? А где Стас? Стас, пляши, тебе телеграмма.

Пока Стас пытался изобразить лезгинку, погрозил ему шутливо пальцем:

— Пытался скрыть от нас, не выйдет!

— Ладно уж, давай телеграмму, — смущенно ответил Стас.

— Товарищи! — подняв руку, громко сказал Андрей. — Сегодня командиру исполнилось двадцать лет. Ура ему!

— За уши! За уши надо дергать! — прыгали вокруг Стаса девчонки.

— Хоть у нас и сухой закон, — продолжал Андрей, — но ради именинника штаб решил пойти на исключение! Сегодня получите боевые сто граммов, а девчонкам — даже бутылку шампанского! Сеня, тащи!

— Уже притащил, — стоя в дверях с коробкой в руках, ответил водитель.

Ужин задался королевский. Выпив, все дружно загомонили, засмеялись. Стас взял в руки любимую гитару.

Наша главная задача.

Молотьба и хлебосдача!

— спел он текст плаката, висящего напротив.

— Не дурачься, Стас! Давай «Милую».

Кто-то вышел на крыльцо и крикнул;

— Ребята, звезды! Дождик кончился!

Высыпали на двор, рассыпались по скамейкам. Пели, переговаривались. Игра в «выяснение отношений» продолжалась. Очередной жертвой стал Василий. Он еле отбился от объятий Аллочки.

— Никто не любит меня, — уже вполне серьезно взревела она.

— Надо же, — растерянно озираясь, говорил Василий, — вот макитра! Я ведь женат, понимаешь? Не реви! А то подумают бог весть что!

— Мужчина называется, — сквозь слезы презрительно сказала Алка, отошла к скамейке, где сидел Стас, и вдруг запела низким грудным голосом:

Ох, потеряла свое колечко,

Свое колечко, да во бору...

Постепенно все разошлись. Наконец на скамейке остались Стас и Ромка.

— Эх, Ромка, дружочек! — обняв его за плечи, сказал командир. — Вот уж не думал не гадал, что мы так сойдемся. В институте на вас со Светиком все поглядывал, думал, «мальчики-пижончики». А здесь, видишь, характер проявился.

— И я, честно говоря, не думал, — сдержанно ответил Ромка. — Всем ты парень настоящий, а вот...

— Что вот? — повернулся встревоженно Стас. — Говори прямо, ведь мы друзья!

— Ведешь ты себя, как собака на сене.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Стас.

— Да с Ирой той же. Любишь не любишь... в отношения, что ли, тоже играешь?

— Ирочка — девушка чудесная, — убежденно сказал Стас.

— Я разве спорю?

— Но, понимаешь, у нас с ней ничего не было. Или почти ничего.

— Что значит — «почти»?

— Да так. На каток вместе ходили. Один раз даже в ресторан. Но ничего такого. Даже не целовались. Веришь? Или, может, смешно? Очень она, как бы тебе сказать? Цельная! Если уж с ней целоваться, так чтобы это было серьезно, понимаешь?

— Очень даже понимаю!

— Может, и было бы что серьезное, но тут моя принцесса вернулась. Дружили мы с ней с десятого класса. Так получилось, что очень близко, понимаешь? Хотели пожениться, да родители упросили до двадцати подождать. Потом она в Одесский институт поступила. Долго не виделись. Вот я с Ирочкой начал встречаться. А когда она вернулась, перевелась сюда в Москву, встретились. Посмотрел ей в глаза, вижу, любит, больше жизни любит. Ну и я...

Стас смущенно замолк.

— Вот и получается, что собака на сене, — осуждающе бросил Ромка.

— А ты что за прокурор? — воззрился на него Стас. — Или? Не может быть.

— Почему не может быть? — обиделся Роман.

— Брось дурить. Такой видный парень, а она...

— Что она?

— Ну если честно? Ведь хорошенькой ее не назовешь? Натэллочка, Алка — эти да. Хорошенькие. А она — смуглая, глазки небольшие, нос какой-то крупный. И в то же время, ты прав, есть в ней что-то такое. Я и сам это чувствовал. Прикоснешься к ее руке, и будто тебя током стукнет! Черт с тобой, люби!

— А как же Ира?

— Что Ира?

— Она же тебя любит, и серьезно! Ты об этом догадываешься?

— Мне Алка говорила. Но думаю, она, как всегда, преувеличивает.

— А с Ирой ты об этом прямо не говорил?

— Нет. Неудобно. Я ей наоборот, о своей любви к принцессе рассказывал.

— И как она реагировала?

— Очень хорошо. Хвалила за постоянство. Так что — все нормально. Ее сердце — свободно. Ты-то ее любишь?

— Не знаю, — с колебанием ответил Ромка.

Как рассказать даже другу о том, что он чувствует? Любит ли? Если утром просыпаешься и сразу приходишь в хорошее настроение при одной мысли о ней? Если даже, стоя спиной, чувствуешь ее приближение? Предпочитаешь вдруг самым умным книгам бессвязный обмен ничего вроде бы незначащими фразами? Когда хочется смеяться, и плакать одновременно? А иногда хочется обнять и задушить? Хочется выражаться высоким стилем или даже стихами? Что это за наваждение? Неужели любовь?

— Ты сам сначала в себе разберись, в своих чувствах, — услышал он наставительный голос Стаса, — потом на других наскакивай! А погода завтра, и правда, будет хорошей!

...Вот пришел этот миг, принесший счастье,

Он вошел в меня совершенно незримо,

Я теперь узнал любви ненастье,

Потому что люблю и не буду любимым.

Ты вошла в меня легко и играя,

Улыбаясь своим упрямым мыслям,

И хоть, знаю я, что нету рая,

Я ощутил что-то очень близкое.

А сейчас мне больно и мучительно сладко,