Страница 8 из 15
Еще миг, и огонь охватил хижину. Монстры учуяли дым и зашумели. Кан слышал их голоса, слышал, как они пытаются проломить стены. Усмехнулся жестко, безрадостно. Порыв ветра взметнул огонь на крышу. Внутри было сущее пекло. Кан слышал, как чудища бились о стены — стены дрожали от ударов, но выстояли. Ужасное рычание казалось ему музыкой. Потрясая кулаками, он захохотал, и его смех был страшен. Пронзительный вой монстров заглушил треск пожарища, и потом, когда пламя прорвалось внутрь, вой сменился жалобными стонами. Дым густел, ветер разносил вокруг отвратительный запах горелого мяса.
Временами Кан видел сквозь пелену дыма, как, махая опаленными крыльями, какой-нибудь монстр пытается взлететь. Тогда он спокойно прицеливался и стрелял. Кану показалось, что губы исчезавшей в пламени головы Гору внезапно раздвинулись в улыбке, и человеческий смех прозвучал в шуме пламени — но огонь и дым иногда выделывают удивительные штуки…
С дымящимся пистолетом в одной руке и тростью ю-ю в другой, Кан стоял над тлеющими головнями, навсегда скрывшими от людских глаз страшных полулюдей-чудовищ. Некогда герой забытого эпоса прогнал их из Европы, а теперь Кан стоял неподвижно, словно памятник своему триумфу. Рушатся древние империи, умирают чернокожие люди, гибнут даже демоны прошлого, и надо всем возвышается потомок героев, наисильнейший воитель всех времен — неважно, ходит он в волчьей шкуре и рогатом шлеме или одет в ботфорты и камзол, древний боевой топор держит в руке или рапиру, дориец он, сакс или англичанин, зовут его Язон, Хенгист * или Соломон Кан.
Он стоял, и клубы дыма возносились к утреннему небу. На плоскогорье рычали вышедшие поохотиться львы. Медленно, словно солнечный свет, пробивавшийся сквозь туман, к человеку возвращался рассудок.
— Свет божьих лампад достигает и мрачных, забытых всеми мест, — угрюмо сказал Кан. — Зло царит в уединенных местах, но оно не бессмертно. За ночью приходит свет, и исчезает мрак даже здесь, в глухом углу. Удивительны твои предначертания, бог моего народа, но кто я такой, чтобы усомниться в твоей мудрости? Мои ноги несли меня в страну зла, но ты не позволил причинить мне вреда и сделал меня бичом, карающим зло. Над людскими душами еще распростерты широкие крылья страшных чудовищ, и много видов зла целят в сердце, ум и тело людское. Но когда-нибудь, я надеюсь, тени растают, и Князь Тьмы будет навсегда посажен на цепь в безднах ада. А пока этого не произошло, люди лишь в собственном сердце должны видеть опору в борьбе с чудовищами, чтобы наконец с твоей помощью восторжествовать над ними.
Соломон Кан посмотрел в сторону немых гор и ощутил беззвучный зов, летящий из-за них, от неопознанных дорог. Кан оправил пояс, сжал трость и обратил лицо к востоку.
ПЛАМЕНЬ АШШУРБАНИПАЛА
Яр Али приник к отблескивающему голубым стволу своего лиэнфильда. Воззвал к Аллаху и дослал пулю прямо в голову налетающего всадника.
— Алла акбар! — радостно вскрикнул рослый афганец, размахивая карабином. — Аллах велик! Сахиб, еще одного пса мы отправили в пекло!
Его товарищ осторожно выглянул из-за вала, который они недавно сами насыпали из песка. Это был худой, жилистый американец по имени Стив Кларни.
— Неплохо, старина, — сказал он. — Их осталось еще четверо. Смотри, они колеблются…
Казалось, всадники в белых накидках и в самом деле намериваются повернуть назад. За пределом досягаемости винтовок они съехались, словно бы на совет. Когда они впервые напали на двух друзей, их было семь. Но друзья стреляли метко.
— Сахиб, они бросают убитых!
Яр Али выпрямился во весь рост, осыпая оскорблениями отъезжающих всадников. Один обернулся и выстрелил. Пуля взметнула песок футах в тридцати от насыпи.
— Стрелять вовсе не умеют, дети собаки, — сказал довольный собой Яр Али. — Во имя Аллаха, ты видел, как тот бродяга кувыркнулся с седла, когда я угостил его свинцом? Сахиб, кинемся в погоню и доведем дело до конца!
Стив игнорировал это шальное предложение. Знал, что это всего лишь красивый жест, каких требовала буйная натура его друга. Он встал, отряхнул песок и посмотрел вслед всадникам, превратившимся уже в белые точки на горизонте.
— Эти парни скачут, словно стремятся к определенной цели, — сказал он задумчиво. — Не похоже, чтобы они бежали в страхе.
— Ну конечно, — ответил Яр Али. Он мгновенно перешел от жажды крови к рассудочному спокойствию и не видел в том ничего удивительного. -Они скачут собрать побольше воинов. Это ястребы, добычу они бросают неохотно. Лучше бы нам побыстрее отсюда убраться, сахиб. Они вернутся. Может, через несколько часов, может, через несколько дней — смотря, как далеко отсюда их селение. Они обязательно вернутся. У нас есть карабины и жизнь — они жаждут того и другого.
Афганец щелкнул затвором, выбросил стрелянную гильзу и вложил в магазин единственный патрон.
— У меня это последний, сахиб.
— У меня еще три, — сказал Стив.
Убитые ими нападавшие были ограблены своими же товарищами. Не было смысла обыскивать их. Стив встряхнул фляжку — почти пуста. Хоть выросший в суровых краях Яр Али и пил меньше американца, воды у него осталось не больше. Впрочем, и американец по нормам белых людей был чересчур жилист, и худ, словно волк. Стив открутил крышечку и отпил небольшой глоток. Он вновь перебрал в памяти все, что привело их сюда.
Эти двое бродяг, рыцари удачи, повстречались случайно, почувствовали взаимную симпатию и, уже не разлучаясь, странствовали по Индии, Туркестану и Персии — странная, но спевшаяся парочка. Их гнала вперед неутолимая жажда странствий. Их целью — которой они поклялись достичь и даже сами временами в это верили — было добыть некие неоткрытые еще предшественниками золото и самоцветы, укрытые у подножия не родившейся еще радуги.
В древнем Ширазе они впервые услышали о пламени Ашшурбанипала — из уст старого купца-перса, который сам не больно-то верил своему рассказу. Он повторил им историю, которую слышал в безвозвратно ушедшей юности от метавшегося в жару человека
Пятьдесят лет назад купец отправился с торговым караваном вдоль южного берега Персидского Залива. Он и его спутники скупали жемчужины. А потом отправлялись в пустыню, наслушавшись рассказов о самоцвете необычайной красоты.
Эта жемчужина, как гласили слухи, была добыта каким-то ныряльщиком и украдена у него шейхом жившего в самом сердце пустыни племени. Найти ее людям из каравана так и не удалось. Зато они наткнулись на раненного турка, умиравшего от голода и жажды. Перед смертью, в бреду, он рассказал им диковинную историю о мертвом городе из черного камня, стоявшем посреди движущихся барханов пустыни, о пламенном самоцвете, который держит в стиснутых костлявых пальцах скелет, сидящий на древнем троне.
Турок не посмел забрать камень. Не решился встать лицом к лицу страшной, непонятной угрозе, владеющей теми местами. Жажда погнала его в пустыню, и там его ранили бедуины. Ему удалось бежать. Он гнал, что есть сил пока конь под ним не пал.
Умерший не объяснил, как найти этот мифический город. Но старый купец считал, что турок шел туда с северо-запада и мог быть только дезертиром из турецкой армии, предпринявшим шальную попытку добраться до Залива.
Люди из каравана не собирались искать в глубине пустыни таинственный город. Купец говорил; они верили, что речь идет о неимоверно старом обиталище зла, о котором вспоминает «Некроманикон» сумасшедшего араба Аль-Хазреда; о городе мертвых, отягощенном древним проклятьем. Смутные легенды окутывали этот город. Арабы называли его Белед-эль-Джин — Город Демонов. Турки — Кара-Шехр, Черный Город. Самоцвет принадлежал умершему в давние времена владыке, которого греки звали Сарданапалом, а семитские народы — Ашшурбанипалом.
История эта захватила Стива. Он, разумеется, понимал, что она могла оказаться лишь одной из десяти тысяч легенд, сочиненных на Востоке. Однако был шанс, что он и Яр Али напали наконец на след золота из-под радуги, за которым гонялись. Яр Али уже слышал раньше о мертвом городе среди песков. Эти рассказы сопровождали караваны, идущие на восток, через горы Персии и пески Туркестана, к горным хребтам и дальше, дальше — смутные истории о Черном Городе, обиталище джиннов в самом сердце грозной пустыни.
* Согласно легенде, предводитель древних англосаксов, приплывших на Британские острова в первые столетия нашей эры. Возможно, личность историческая.