Имя собственное

— Бр-р! — сказал Улин, чуть не поперхнувшись бурбоном.

— Это лишь начало, — заметил Южский. — Дальше еще жутче будет.

— А сюжет какой?

— Наркоман-зоофил, он же бывший жокей, сломавший при падении с лошади все четыре конечности, напрочь теряет квартиру и работу… Идет по дорогам страны и натыкается на труп коня — ты слышал, — потом тот съедает у него ладонь и ногу до колена и якобы оживает. Жокей садится на него — ходить-то уже не может! — и они скачут по деревням и весям, наводя ужас. Пожирают домашний скот и так далее, вплоть до людей. Полно всяких кровавых сцен в коровниках, овинах, псарнях, овчарнях, курятниках, свинарниках, коралях, будках и под конец, “на десерт” — в женской бане. Причем все сцены — от лица жертв, так что можешь себе представить: сытая свинья спокойно жует отруби, радуясь своей свинской жизни, а из-за спины, как расплата за ее грязную сытость, к ней тянется окровавленное копыто или еще что похуже! Зоофилические акты между конем и жокеем тоже имеются — по-моему, очень поэтично получилось.

— Жуть! А кишки?

— Какие кишки?

— Ну, которые из этого коня торчали. Они выпали?

Южский непонимающе уставился на Улина и глубоко задумался.

— Да, — сказал он через несколько секунд. — Они выпали и вместе с желудком волочились за ними по проселкам и бездорожью… А называется повесть — “Карлик в язвах и рубище”.

— Круто! Чем заканчивается?

— Конь и жокей поедают в бане сочную бабу, а тут врываются мужики с вилами, топорами, лопатами, баграми, ухватами, ножами и даже один с незарегистрированным гладкоствольным охотничьим ружьем. Приканчивают Бориса и срубают голову коню, да он-то все равно мертвый! В общем, хоть и без головы, он их всех затаптывает копытами и заталкивает свою кишку жокееву трупу в рот. Тот ее съедает и встает как новенький, прилаживает коню голову — с помощью ухвата — и они, связанные одной кишкой, скачут во тьму с победным ржанием.

Пораженный, Улин несколько мгновений не мог протолкнуть в спазматически сжавшееся горло плещущийся в ротовой полости бурбон.

— Гениально! — воскликнул он.

Южский довольно ухмыльнулся и сунул рукопись в карман.

— Думаю на днях закончить и отправить в “Кабы”, они давно мне названивают. Ну, я пошел, мне работать надо. Заходи вечерком в 613-й, я там остановился. Да бурбону не забудь!

Он одним глотком осушил свой фужер и стремительно поднялся, и Улин успел только прокричать ему прощальное “пока!”, как над его головой, стряхнув на столик строительную пыль, простучали по лестнице шаги Южского.

— Ну, кто платить будет? — зловеще поинтересовалась возникшая за спиной Ада. — Писатели!

Улин, борясь с неожиданным опьянением, полез в карман и наткнулся на шершавую пустоту.

— А можно, я утром отдам? — просяще пробормотал он. — А то, может, мою водку возьмете? Почти полная бутылка.

— Еще чего! — возмутилась Ада. — Тут Вам не МВФ, чтобы кредитные линии открывать. Мы взаимозачетами не занимаемся и наркотой не торгуем.

Она сделала энергичный взмах рукой, на который откликнулись плотники, тут же с воодушевлением обступившие растерянного Улина.

— Что это вы, ребята, а? Ну ладно, пойдемте в мой номер, там у меня есть деньги. — В животе у него вулканизировала смесь разнообразных напитков, почти все отторгая посредством мочевого пузыря, который, в свою очередь, старался увлечь Улина в уборную. — Кстати, где тут у вас в баре туалет?

— Он тоже платный, — скривился один из рабочих и вынул из-за спины электродрель, которую тотчас включил: сверло диаметром около двух сантиметров живо завертелось перед глазами писателя. “Как он подвел к ней питание?” — озадаченно подумал одинокий посетитель подвала. Второй плотник достал из-за пазухи бензопилу и демонстративно и как-то по-лихачески завел ее, обдав Улина облачком токсикоманского дымка.

— Грязь ты дорожная, а не писатель! Упился своей вонючей отравой! — брезгливо сказал он, нацеливаясь Улину на шею. — Наркоман паршивый.

— Гордись, ты станешь первой жертвой нашей банды маньяков, — кровожадно гавкнул обладатель электродрели. — Гроб для тебя уже готов.

— Собственно, тебя как зовут-то? — без всякого любопытства спросила его Ада. — Я имею ввиду, на самом деле? А то наплел тут.

Медленно сползая на бетонный пол в бесплодной попытке спрятаться под столом, он посмотрел назад и увидел сразу и деревянный кособокий ящик вместо подиума, и обоих плотников, готовых вонзить в него свои орудия труда. И все же он успел выдавить из себя последнее слово:

— Никто.