Приют

Возникло оживление, больше похожее на лёгкую панику. Девочки поспешно, словно боясь опоздать, сдёргивали с косичек тонкие разноцветные резинки, тянули пряди, стремясь поскорее отделить одну от другой, встряхивали головами. И скоро вокруг, словно диковинные цветы распустились пушистые шлейфы волос – золотистые и русые, кудрявые и прямые. И как я ни старалась оставаться равнодушной ко всему, но в горле встал комок, когда косички перестали привычно щекотать шею, а обе резинки сиротливо легли в ладонь.

Яринка из-за упавших на лицо освобождённых прядей, жалобно улыбнулась мне, и я поняла, что подруга чувствует нечто похожее. И не только она. До нас доносились тяжёлые вздохи, чьи-то всхлипы, некоторые девочки обнимались. Оглянувшись на миг, я увидела, что и кое-кто из взрослых на последнем ряду промокает глаза платочками.

Музыка постепенно стихла, Агафья чуть прокашлялась (неужели тоже растрогалась?), и жестом разрешив нам сесть, заговорила в микрофон:

– Не забывайте, что вместе с привычкой заплетать по утрам две косички, вы оставляете позади своё детство, пору беззаботности и безответственности, игр и шалостей…

На этот раз фыркнула я, незаметно пихнув Яринку локтем. Чего-то Агафью занесло. Где она нашла у нас беззаботность, а тем более безответственность? А настоящих игр и шалостей наверно в жизни не видела, раз принимает за них чинные прогулки по дорожкам приюта и посиделки у телевизора в гостиной.

Я снова отключилась, второй раз выслушивать про женское предназначение и обязанности – увольте.

Наконец, когда Агафья выдохлась, наступила заключительная часть посвящения. Снова зазвучала музыка, на этот раз торжественная, опять пришлось вставать, а на сцену заторопился Пётр Николаевич.

– Девушки! – не выдержав столь высоких нот, микрофон слегка зафонил, но директор бесцеремонно тряхнув его, дал команду к последнему действу, – Заплетите косы!

Мы с Яринкой повернулись друг к другу. Конечно, заплести самой себе одну косу гораздо легче, чем две – не нужно возиться с пробором, но ритуал предполагал иное. Я слышала, что в семьях первую косу в день двенадцатилетия девочке заплетает мама, нам же пришлось полагаться на подруг.

Резиночки кто-то убрал в карманы, кто-то надел на запястья, и на свет появились белые ленты, выданные нам накануне. Коса с вплетённой в неё белоснежной лентой – символ невинности. Отныне и до замужества так мы и должны ходить.

А потом нас по очереди поздравляли все учителя и воспитатели, что затянулось ещё на полчаса, и от пережитого волнения ужасно хотелось пить, а тяжесть косы непривычно оттягивала голову назад. В заключение у микрофона в очередной раз возникла Агафья, чтобы напутствовать своих воспитанниц в новый жизненный этап.

– Девушки, сейчас у вас будет свободное время до праздничного обеда. Советую потратить его на то, чтобы обдумать, каким образом вы можете уже сейчас положительно повлиять на своё будущее, улучшив показатели в ваших анкетах.

К её совету прислушались. Когда наша группа покидала актовый зал, уже не ровным строем, а разбившись на кучки, я со всех сторон слышала:

– Ой, у меня хвосты по русскому и кулинарии, попрошусь на продлёнку.

– А можно будет пересдавать экзамены?

– Что нужно, чтобы помогать поварам на кухне?

– Интересно, меня возьмут убираться в церкви…

Мы с Яринкой не сговариваясь, прибавили шаг, постепенно отрываясь от взволнованных одногруппниц.

– В дортуар?

– Не, – Яринка ошалело помотала головой, – Давай подышим немного, а то я уже ничего не соображаю.

Мы не торопясь пошли по дорожке, под медленным снегопадом. Я сняла варежку и, подняв перед собой ладонь, задумчиво наблюдала, как на неё опускаются снежинки, сразу превращаясь в крошечные капельки. Яринка же принялась ловить их ртом, задрав голову и высовывая язык. Да уж – девушка…

Пользуясь тишиной и уединением, я решила поделиться своей тревогой:

– Ярин, ты не знаешь, когда парней из шестнадцатой группы увезут? И на сколько?

– На учения? Знаю, – невозмутимо отозвалась подруга, – Сегодня у них тоже посвящение, только у нас в невесты, а у них в солдаты. А увезут первый раз, кажется в конце января и на месяц.

Я облегчённо передохнула. Значит, у меня ещё есть время, чтобы придумать, как мы с Дэном могли бы увидеться и поговорить. А Яринка продолжала:

– После этого их будут увозить каждые два месяца. Месяц там, месяц здесь.

– Откуда ты знаешь?

Она поморщилась:

– Отец любил про армию хвастать. Ему больше-то и вспомнить нечего. Сначала начинал бурчать, что мама ему сына родить не смогла, вот он бы его научил… а потом как пойдёт трещать, не остановишь! Это же не только в приюте так, но и везде. Раньше в армию забирали парней с 18-ти лет и сразу на год. А потом решили, что лучше будет вот так, с перерывами на учёбу, зато четыре года.

Мы свернули к стадиону, где весело гомоня, катались на коньках младшие мальчишки. Хотелось бы и мне так попробовать, но, увы, как я узнала здесь – спорт не для девочек. В Маслятах коньков у меня тоже не было, но на лыжах я ходила неплохо. Их, широкие лыжи, подбитые снизу шкурой изюбря, специально сделала для меня мама…

Яринка подумала о том же.

– У нас во дворе каток был, так мы с девчонками прямо на подошвах катались, когда никто не видел.

– Получалось?

– Да ну. Падали только. Но всё равно весело. Слушай, пошли за стадион, тайник посмотрим?

– А чего его смотреть, мы же ещё "Хроники" не дочитали.

– Просто так. Всё равно делать нечего.

С этим доводом я согласилась. И как оказалось – не зря. Когда Яринка, делая вид, что вытряхивает снег из ботинка, ухватилась за металлический столбик, её ноздри затрепетали, а зрачки расширились.

– Дайка…

– Что там? – я начала торопливо оглядываться – не смотрит ли кто на нас? Никто не смотрел. А Яринка уже выпрямилась, на миг незаметно сунув руку в карман. И радостно шепнула:

– Записка.

– Пошли в дортуар! Нет, там наверно девчонки. На лестницу!

Мы так торопились, что не стали подниматься на свой этаж, а достали послание Дэна между первым и вторым.

– Читай ты, – поскольку идея проверить тайник принадлежала Яринке, я уступила ей это право.

И Яринка шёпотом прочла.

– Завтра сразу после ужина, возле прудика, сядьте на последнюю от леса скамейку справа.

Мы помолчали, моргая.

– Чего?

– Сесть на скамейку после ужина, – машинально повторила я, – возле прудика. Что там делать?

Но Яринкины глаза уже горели привычным азартом.

– А вот и узнаем, – она порвала записку пополам, одну половинку сунула в рот, другую протянула мне.

Привычно уже давясь бумагой, я продолжала недоумевать. Вокруг прудика стоят шесть скамеек, по три с каждой стороны. Да, это место зимой было одним из самых безлюдных в приюте, но не настолько, чтобы там встречаться и болтать. Конечно, после ужина будет уже темно, и большинство воспитанников сядут смотреть телевизоры в гостиных, но ведь есть ещё окна и камеры. Ладно, будем надеяться на то, что Дэн как всегда знает что делает.

Остаток дня прошёл в поздравлениях и суматохе. После праздничного обеда вся наша группа собралась в гостиной и девочки принялись горячо обсуждать свои шансы на замужество. Чтобы не выделяться, я и Яринка посидели с ними, заодно с удивлением узнав, что наши шансы выше среднего. У меня – потому что пою в церковном хоре, что подчёркивает мою набожность, которая, как известно для девушки большой плюс, говорящий о её смирении и добродетели. У Яринки – потому что красивая. Набожность и смирение это конечно хорошо, но каждый мужчина хочет видеть рядом с собой красивую жену. Говорилось это с таким умудрённым видом, что я едва сдерживала смех. Одиннадцати-двенадцатилетние девочки, большая часть которых не помнит жизни вне приютских стен, рассуждают о том, чего хотят мужчины, с которыми они даже не общались! Умора.

Отсидев среди одногруппниц достаточный, как нам казалось срок для того, чтобы не прослыть белыми воронами, мы убрались восвояси. А точнее, Яринка отправилась в пошивочную, я – на спевку в церковь. Занятий по музыке в каникулы также не было, но наш маленький кружок продолжал собираться, чтобы поболтать и попеть.