Страница 16 из 24
Мистер Бёрк являл собою столь разительную противоположность нарисованному нами портрету, что можно сказать, будто Провидение, соединив этих двух людей на одном корабле, стремилось победить мягкость строгостью. Возраст старшего помощника колебался между тридцатью шестью и сорока годами. Родом он был из Манчестера. Родители его принадлежали к низшим слоям общества, но пожелали дать сыну образование лучше, чем получили сами. Во имя этого они уже успели принести некоторые жертвы, но вскоре скончались — один через полгода после другого. Ребенок, содержавшийся в пансионе только благодаря их труду, остался один на свете; не нашлось никого, кто захотел бы помочь ему продолжить учение. Слишком юный, чтобы обрести какую-либо профессию, он, оставшись недоучкой, отправился в плавание на линейном корабле. Бёрк на себе испытал всю жестокость военной дисциплины и, пройдя путь от низших чинов до своего нынешнего положения, сам стал безжалостным. В противоположность суду капитана Стэнбоу, суд мистера Бёрка походил на своего рода мщение. Старший помощник словно бы вымещал на тех несчастных, кого он наказывал — разумеется, за дело, — все несправедливости, какие ему пришлось вынести самому. Впрочем, замечалось и еще одно существенное различие между ним и его достойным командиром: во время сражений и бурь мистер Бёрк бывал подвержен странным колебаниям, будто ему казалось, что происхождение изначально лишало его права повелевать людьми и силы вступать в борение со стихиями. Однако, пока длился огонь или ветер, он первым встречал грудью удары, первым бросался выполнять маневр, и никому не пришло бы в голову обвинить его в том, что он уклоняется от строгого выполнения воинского долга; но бледность лица, легкое дрожание голоса выдавали его внутреннее состояние, которое ему ни разу не удалось скрыть от своих подчиненных, и это наводило на мысль, что его мужество было не врожденным свойством натуры, а достигалось лишь воспитанием силы воли.
Этих двух человек (каждый из них занимал на юте место, отведенное морской иерархией их рангу), казалось, гораздо более отдаляла друг от друга естественная антипатия, чем служебное положение. Хотя капитан и обращался к лейтенанту столь же вежливо и предупредительно, как и к остальным членам экипажа, голос его при этом был лишен той характерной для него благожелательности, за которую его любили подчиненные. Со своей стороны, Бёрк, неукоснительно выполняя приказы капитана, принимал их с какой-то сумрачной настороженностью, как бы неохотно; команда же, напротив, подчинялась им с радостной готовностью.
Однако при сколько-нибудь значительных событиях они немедленно объединялись. Так было в то время, когда я ступил на корабль: накануне во время вечерней поверки обнаружилось, что на борту недостает семерых человек.
Первой мыслью капитана было, что весельчаки, известные своей приверженностью к джину, просто засиделись за столиком в каком-нибудь кабачке, и все ограничится лишь наказанием провести три-четыре часа на грот-вантах. Но, услышав это предположение, подсказанное капитану Стэнбоу его природной добротой, мистер Бёрк с сомнением покачал головой; когда же дувший с берега ночной ветер не принес никаких известий о пропавших, мистер Стэнбоу признал, сколь ни был он склонен к снисходительности, что, как и полагал старший помощник, дело принимает серьезный оборот.
В те времена дезертирство было довольно частым явлением на кораблях его британского величества, откуда матросы бежали на суда Индийской компании, где им предлагалось содержание, которое было лучше того, что предоставлялось господами лордами Адмиралтейства (как правило, вообще не сообщавшими заранее об условиях найма). Если же был уже отдан приказ выйти в открытое море (ибо и кораблю приходится подчиняться попутному ветру), оказывалось практически невозможным дождаться, чтобы дезертиры возвратились добровольно или принудительно. В подобных случаях прибегали к хитроумному средству принудительной вербовки: следовало просто отправиться в первую попавшуюся таверну и набрать там нужное количество людей. Но тут уж приходилось довольствоваться кем попало. Среди сбежавших с нашего корабля было три-четыре опытнейших матроса, поэтому мистер Стэнбоу решил сначала приложить все возможные усилия, чтобы вернуть беглецов обратно.
Во всех портах Англии, либо в самом городе, либо в одной из окрестных деревушек существуют один-два дома под вывеской таверны, настоящее предназначение которых укрывать дезертиров. Поскольку они известны всем экипажам, то подозрение прежде всего падает на них, и, как только выясняется, что с того или иного корабля исчезли матросы, именно туда в первую очередь направляются на поиски сбежавших. Но достопочтенные хозяева этих домов, зная о предстоящем посещении вооруженных людей, со своей стороны принимают меры предосторожности. Получается что-то вроде дела с контрабандой, когда таможенники чаще всего остаются одураченными. Мистер Бёрк прекрасно это знал, и, хотя командование подобной экспедицией не входило в круг его обязанностей, он решил сам взяться за дело и лично продумал все детали, одобренные затем капитаном.
Утром пятнадцать самых старых матросов «Трезубца» были призваны на совет с капитаном и старшим помощником, причем на этот раз наибольший вес имело мнение подчиненных, а не их командиров. Действительно, в подобных делах матросы лучше разбираются, и сведения можно получить только от них, хотя общее командование и остается за офицерами. Все сошлись на том, что беглецы, скорее всего, укрылись в таверне «Зеленый Эрин», почтенном доме, принадлежащем ирландцу по имени Джемми. Дом стоял в деревушке Уэлсмут, расположенной приблизительно в восьми милях от побережья. Туда-то и решил отправиться наш отряд.
Кроме того, для большего успеха задуманного было предложено предварительно выслать лазутчика, который под благовидным предлогом проник бы в таверну метра Джемми и разузнал бы, где скрываются дезертиры: они, вероятно, уже приняли меры предосторожности, поскольку время отплытия «Трезубца» приближалось и они должны были понимать, что идет розыск их уважаемых особ.
Но здесь совещавшиеся столкнулись с серьезным затруднением: если в разведку отправится матрос, ему дорого обойдется это впоследствии; офицера же, как бы он ни переоделся, легко узнают либо мистер Джемми, либо дезертиры. Собравшиеся долго ломали голову над тем, как им поступить, и тут мистеру Бёрку пришло на ум доверить эту миссию мне: я только что прибыл на корабль, меня никто не знает, я не вызову подозрений и, если обладаю хотя бы четвертью той сообразительности, какую заранее приписывает мне добрый капитан, то непременно смогу добиться нужных результатов. Вот почему капитан Стэнбоу задавал мне раньше эти странные, на первый взгляд, вопросы и в заключение рекомендовал следовать распоряжениям мистера Бёрка.
Около пяти часов за мной пришли и сообщили, что старший помощник ждет меня в своей каюте. Я поспешил явиться на зов; кратко рассказав мне суть дела, он достал из сундука рубашку, брюки и матросскую куртку и предложил мне переодеться, сменив на эту робу мой мундир гардемарина. В глубине сердца я испытывал отвращение к роли, навязанной мне в предстоящей трагикомедии, но пришлось подчиниться: мистер Бёрк ссылался на дисциплину, а все знают, что на английских военных кораблях она весьма строга; кроме того, я уже упоминал, что старший помощник был из тех, кто не терпит возражений, даже в самой почтительной форме. Итак, не тратя времени на бессмысленные споры, я сбросил свой красивый мундир гардемарина и, надев широкие штаны, красную фланелевую рубашку, синий колпак и приложив собственные способности к перевоплощению, приобрел вид негодяя, вполне подходивший для задуманного предприятия.
Едва я закончил переодевание, как мы вместе с мистером Бёрком и пятнадцатью матросами, принимавшими участие в утреннем совете, спустились в шлюпку. Через десять минут она доставила нас в Плимут. Идти всем вместе по городу было невозможно — нас бы непременно заметили и передали бы сигнал тревоги в Уэлсмут, — поэтому мы расстались в порту и сговорились встретиться через десять минут у придорожного дерева, которое одиноко стояло на холме и было видно с рейда; через четверть часа мы сделали перекличку: все были в сборе.