Страница 4 из 25
– Да как же! – с досадой возразила Веснояра. – Сестрицу Кринку, может, оставят, с ее-то красой несказанной, а меня первой в сани посадят!
– Ну, так пойдем прямо сейчас со мной! Тогда уж не посадят!
– Не пойду я с тобой никуда! – Веснояра вырвалась и отстранилась. – Еще чего придумал! Меня, первую невесту на Сеже, хочешь «волчицей» сделать, опозорить на весь свет!
Старшие из «волков», обладатели волчьей шкуры, иногда умыкали в окрестных поселениях девушек и уводили к себе в лес. По возвращении домой они этих девушек брали в жены, но приданого «волчицам» не полагалось, и замужество такое считалось далеко не почетным. Ибо право на «волчицу» имел не только тот, кто ее привел, и скольким «лесным братьям» она будет женой, зависело только от крепости кулаков.
– Зато тогда уж Леденичам тебя не видать! – Травень рассмеялся.
– Нет. – Веснояра попятилась.
Она понимала, что пришло время решаться: либо принимать судьбу как есть, либо бросать ей вызов. Будь ее воля, она не искала бы другого жениха, кроме Травеня, но не смела пойти против рода и обычая.
– Поди прочь, если такое задумал. Это не под березками гулять, и я ради твоих глаз шальных своей честью не поступлюсь!
– А если Леденичи не станут к вам свататься, ты ведь пойдешь за меня? – Травень снова придвинулся к ней.
– С чего ты взял, что они не станут? – удивилась Веснояра. С тем же успехом Травень мог предположить, что осень вообще не придет. – Собираются, сам ведь слышал.
– Может, я не только это слышал…
– Загадками говоришь! Может, от Угляны к тебе какой дух заскочил?
– Может, и заскочил! – Травень снова засмеялся.
Был он полон странного чувства, смеси радости, тревоги и возбуждения, и Веснояра не понимала, что с ним. Да и как понять: ведь «зимние волки» принадлежат лесу, они в эту пору и не люди вовсе.
– Уйди. – Вспомнив об этом, она снова попятилась. – Нечего тут… Мне и говорить с тобой сейчас не следует…
– Да ну ладно! – Травень опять придвинулся и попытался ее обнять, потянулся к лицу. – С осени не видались, неужели вовсе и не скучала по мне?
Уж он-то точно скучал: и по Веснояре, и вообще по девушкам. Прижав ее к поленнице, Травень пытался ее поцеловать, царапая ей щеки отросшей в лесу бородой, а Веснояра отбивалась не шутя: его одичавший вид, лесной запах пугали ее, будто к ней лезет с поцелуями оборотень. Но он не давал ей даже вскрикнуть, и ей стало по-настоящему страшно. Ее держала в объятиях дикая лесная стихия, перед которой она была беспомощна.
– Веснавка, где ты? – вдруг послышался от избы голос Младины.
– Веснояра? – закричал и братец Ярко, молодой мужик, прошлой осенью женившийся и потому избавленный от необходимости уходить в лес. – Волки тебя, что ли, унесли?
– В нужном чулане глянь! – донесся голос бабки Вербницы.
Ну, все семейство на поиски вышло! Заслышав голоса, Травень поднял голову, и Веснояра мигом вывернулась из его объятий.
И он исчез: метнулся во тьму под тыном, где сложенные дрова давали возможность легко перебраться наружу. А девушка, вся дрожа и поправляя платок, шагнула навстречу родичам.
– Ты куда пропала? – Здесь оказался даже и отец, чье обычно веселое лицо сейчас выглядело хмурым. – Где была?
– В чулане… живот… прихватило, – буркнула Веснояра, не поднимая глаз. – А вы всей гурьбой в поход собрались!
– Младинка говорит, на сердце тревога, будто с тобой неладно что-то, вот мы и всполошились…
– Вспомнила, что волки рядом бродят. – Младина в смущении, но и с облегчением взяла сестру за руку. – Горячая… ты нездорова?
– Здорова… почти. – Еще толком не придя в себя, Веснояра не знала, что отвечать, и хотела, чтобы ее поскорее оставили в покое. – С чего ты взяла… что волки?
Неужели Травеня видел кто-то еще?
– Мы волка слышали, пока сюда ехали, – сказал брат Ярко.
– Ладно, пойдемте-ка в тепло! – Бабка Вербница обхватила сразу обеих девушек и подтолкнула к дверям. – Нечего тут стоять, и впрямь лиха какого дожидаться!
Когда их уложили на полатях рядом с сестрами Вороникой и Донницей, Веснояра еще долго не могла успокоиться. Зачем Травень бродил на ночь глядя возле веси Хотиловичей, чего ему тут надо? И почему он так уверен, что Леденичи за невестами не приедут? Может, знает что-то такое, чего не знает пока больше никто, даже сами Леденичи?
Строить догадки было бесполезно, однако Веснояра точно знала: ей бы очень хотелось, чтобы его предсказание исполнилось.
До возвращения «зимних волков» еще оставалось время, но своего ушедшего в лес брата Гостяя Веснояра и Младина увидели раньше, чем ожидали. Едва они успели вернуться от родни домой, как на следующий день брат вдруг постучал в дверь: тоже заросший бородой, которую неженатые парни, живя дома, всегда брили, покрытый волчьей шкурой, пропахший лесом, мокрой землей, оттаявшей прелью.
– Ой! – Открывшая дверь Младина охнула от неожиданности и отшатнулась, никак не ожидая увидеть это заросшее, дикое существо, в котором с трудом узнала родного брата. «Зимним волкам» не полагалось навещать родичей, и она сразу поняла, что это неспроста. – Это ты? Что случилось?
«Зимние волки» являлись к домашней родне, только если беда грозила последним. Со своими бедами они справлялись сами.
– Отец где? И дед? – вместо приветствия отозвался Гостяй. – Дома? Позови, пусть выйдут.
– У стрыя Вертяши отец, – ответила Младина, из-за спины которой уже выглядывали мать и Травушка.
– Я к деду пойду, позови отца к нему.
В дом никто из женщин Гостяя не приглашал: все равно не зайдет. Не принадлежа в зимнюю половину года к человеческому миру, «волки» никогда не ступали в жилье.
Схватив с крючка возле двери кожух – даже не свой, а Капелицы, – Младина кинулась наружу, к избе стрыя Вертяши. Избы городка были поставлены кругом, задней стороной к валу, дверями на небольшую внутреннюю площадь. Привлеченные необычным явлением, к избе старейшины собирались сперва дети, игравшие во дворе, а потом и женщины; Гостяй перешел к дедовой избе и там остался ждать, пока Лежень выйдет, а Младина позовет отца. В избе возмущенно вопила Капелица: Младина ушла в ее кожухе и ей не в чем выйти! Мать решительно советовала ей, во-первых, закрыть дверь и не студить избу, а во-вторых, надеть кожух Младины. Разве в доме не во что одеться?
А Младине было не до того. И вчера, и сегодня ее мучила непонятная тревога, предчувствие каких-то нехороших новостей, хотя она понятия не имела, откуда все взялось.
Или нет… Имела. Это началось в Ладин день, на Овсеневой горе, когда сежане справляли проводы Марены.
причитали бабки Лебедица и Домобожица – две главные жрицы старой Марены.
Чучело Марены-Зимы трещало старой соломой в погребальном костре. Сежане были возбуждены и взбудоражены, особенно женщины, защищавшие перед сожжением чучело Зимы, и девушки, осаждавшие ледяную крепость, чтобы завладеть им. И хотя бабы и даже старухи бились отчаянно, поражение никого не огорчило. Ведь теперь зиме конец, впереди весна – зеленая трава, чистое небо, яркое солнце, весенние игрища, хороводы, пляски, Ярилины дни, Купала, после которой число замужних женщин пополнится нынешними противницами уходящей зимы. Растрепанные, со сбившимися платками, из-под которых виднелись влажные пряди разлохмаченных волос, с остатками снега на кожухах, с румяными щеками – а иные и со зреющими синяками, они еще не отдышались и поглядывали вокруг с торжеством и гордостью.
Народу собралось много. Толпа напирала, сжимала кольцо вокруг Марениной крады все теснее. Младина тогда отличилась в битве за чучело и стояла теперь в первых рядах возле костра, так близко, что жар пламени почти доставал до нее. Кто-то толкнул Младину в спину, и она оглянулась, нахмурившись – в костер ее, что ли, запихнуть хотят?