Страница 94 из 184
С другой стороны, многие русские военачальники были сильно недовольны результатами сражения, и принц Е. Вюртембергский был в их числе. Он вспоминал, что впервые после Тарутинского лагеря он встретился с Кутузовым в маленькой деревушке между Красным и Оршей. Главнокомандующий знал о разочаровании Вюртембергского и пытался оправдать свою стратегию, сказав следующее: «Вы не отдаете себе отчета в том, что обстоятельства сами по себе сделают больше наших войск. А сами мы не должны прибыть к нашим границам подобно истощенным бродягам»[461].
Забота Кутузова о своих войсках была вполне оправдана. Хотя за первую половину кампании основные силы армии пострадали меньше, чем авангард Милорадовича, к середине ноября и они испытывали сильное напряжение. Вынужденные идти сами по себе, когда их обоз и артиллерия увязли на проселочных дорогах в глубоком снегу, солдаты начинали страдать от истощения. У многих не было подходящей зимней одежды, поскольку высланные из некоторых губерний обозы, груженные подбитым мехом обмундированием и валенками, прибыли только тогда, когда армия достигла Вильно. Продовольственное снабжение оказалось под угрозой, поскольку передвижные магазины находились в глубоком тылу, а производить реквизиции в Смоленской губернии становилось все труднее. В следующей точке маршрута, Белоруссии, где бои шли более полугода, и где на протяжении всего этого времени земли подвергались разграблению, едва ли было проще. Хуже всего обстояли дела с оказанием медицинской помощи, которая практически сошла на нет в результате постоянных перемещений и чрезвычайной многочисленности больных и раненых. Чиновники, занимавшиеся вопросами медицины, и врачи были рассредоточены вдоль всей линии движения войск: они предпринимали отчаянные попытки организовать временные госпитали и достать медикаменты там, где не было даже гражданской администрации, способной им помочь, а большая часть зданий, пригодных для оборудования их под госпитали, лежала в руинах[462].
Однако вполне вероятно, что во время разговора с Вюртембергским Кутузов думал о чем-то большем, нежели просто о текущих материальных нуждах своей армии. Он не верил, что интересы России сводились к тому, чтобы нанести поражение Французской империи. Великобритания и Австрия были по меньшей мере столь же «естественными» соперниками России, что и Франция. Более того, даже если бы русские взяли в плен самого Наполеона, что было возможно, хотя и маловероятно, это не стало бы залогом мира и стабильности в Европе. Не нужно было быть провидцем, чтобы понимать: если господству французов придет конец, другие европейские государства вступят в конкурентную борьбу за право обладания тем, что от нее останется. Сложнее было предсказать, какого рода режим мог прийти на смену Наполеону во Франции. От французских пленных Кутузов слышал о попытке государственного переворота, предпринятой генералом К.Ф. Мале с целью отстранения от власти династии Бонапартов и установления республиканского строя. Если судить по событиям, имевшим место в 1790-х гг., французская республика могла была быть чем угодно, только не мирным и стабильным режимом. При неопределенности, царившей в сфере межгосударственных отношений, не приходилось сомневаться лишь в том, что ответственность за отстаивание интересов России ложилась на плечи ее армии, за выживание которой отвечал Кутузов[463].
К началу ноября большое значение для Кутузова начинало приобретать еще одно обстоятельство. Ему было известно, что, в соответствии с планом Александра I, армия адмирала П.В. Чичагова должна была быть отправлена к Минску и реке Березине с тем, чтобы блокировать отступление Наполеона. Однако такой старый солдат как Кутузов знал также о том, что грандиозные планы, блестяще выглядевшие на бумаге, в условиях военной действительности обычно шли наперекосяк. Именно это имел в виду Клаузевиц, когда в своей знаменитой работе по теории войны писал о «противоречиях», а именно их в зимнюю кампанию 1812 г. было больше, чем когда-либо ранее. В течение всего октября и в первые дни ноября Кутузов не имел четкого представления о перемещениях Чичагова, но был разочарован их кажущейся медлительностью. Однако в тот самый день, когда Наполеон покинул Смоленск, главнокомандующий получил от Чичагова письмо, написанное в Пружанах двенадцатью днями ранее. В этом письме Чичагов подробно описывал, сколь успешно было предпринятое им недавно наступление, и заявлял, что ожидал прибыть в Минск 19 ноября. Ключевое значение Минска определялось тем, что он являлся главным продовольственным складом Наполеона в Белоруссии. Другим важным моментом было его расположение всего в 75 км от Борисова и спасительного моста, по которому наполеоновская армия должна была попытаться пересечь Березину[464].
Ответ Кутузова был следующим: «С несказанным удовольствием получил я рапорт ваш от 20 октября под № 1790, из которого вижу, что вы надеетесь около 7-го числа [19 ноября по н. с. — Авт.] быть в Минске. Сие движение ваше решить должно несказанно много при нынешних обстоятельствах». Кутузов написал П.X. Витгенштейну, что к 19 ноября Чичагов со своим 45-тысячным войском должен быть всего в 75 км от Березины. Впоследствии он писал Чичагову: «…если генерал Витгенштейн, будучи удержан Виктором и Сен-Сиром, и не был бы в состоянии содействовать вам в поражении неприятеля, то вы, соединенно с генерал-лейтенантом Лидерсом, довольно сильны будете разбить бегущего и теснимого от меня неприятеля, который почти без артиллерии и кавалерии». С А.П. Ермоловым, которого Кутузов назначил командовать своим авангардом, главнокомандующий — по крайней мере так говорили — был более прямолинеен: «Смотри брат, Алексей Петрович, не слишком горячись, поберегай гвардейцев, наше дело сделано, теперь очередь Чичагова»[465].
С одной стороны, позиция Кутузова — это образец истинного эгоизма и недостатка групповой лояльности, преследовавших высшее командование русской армии: Главнокомандующий знал, что Александр I гораздо выше ценил Чичагова, чем его самого, и был возмущен тем, что в свое время адмирал был послан, чтобы заменить Кутузова на посту главнокомандующего Дунайской армии. С другой стороны, следует принять во внимание возраст Кутузова, а также истощенность на тот момент как его самого, так и его армии. Клаузевиц отмечал следующее:
«В ноябре и декабре, после крайне тяжелой, напряженной кампании, среди снегов и льдов России, то по плохим проселочным дорогам, то совершено опустошенной большой дороге, при крупнейших продовольственных затруднениях, преследовать бегущего неприятеля на расстоянии 120 миль в течение 50 дней представляет собой, пожалуй, нечто беспримерное <…> Представим себе зиму со всей ее суровостью, подорванные моральные и физические силы всех бойцов, армию, беспрерывно переходящую с одного бивака на другой, подвергшуюся лишениям, страдающую от болезней, усеивающую за собой дорогу трупами, умирающими и истощенными, — и нам станет понятно, что все здесь делалось лишь с величайшими трудностями, и что лишь сильнейшие побуждения могли здесь преодолевать инерцию массы»[466].
Ничто из этого не могло служить достаточным утешением для П.В. Чичагова, на плечи которого Кутузов переложил высокие ожидания императора относительно уничтожения французской армии и даже пленения Наполеона. Кампания адмирала начиналась хорошо. Хотя ему пришлось оставить позади себя значительный заслон для присмотра за турками, отправившиеся с ним на север солдаты были ветеранами, которые участвовали во многих кампаниях и представляли собой хорошие войска. 19 сентября они присоединились к армии А.П. Тормасова на р. Стырь.
В полках Тормасова ветеранов было меньше, чем у Чичагова, но они набрались опыта в 1812 г., понеся при этом гораздо меньшие потери, чем армии П.И. Багратиона и М.Б. Барклая де Толли. К сентябрю 1812 г. в рядах обеих армий не было свежих рекрутов, не говоря уже об ополченцах. 29 сентября А.И. Чернышев прибыл в расположение ставки двух армий с приказами для Чичагова, предписывавшими тому взять на себя командование обеими армиями, и для Тормасова, в соответствии с которым он должен был присоединиться к Кутузову. Он также привез с собой план Александра I, согласно которому от Чичагова требовалось оттеснить австрийский и саксонский корпуса на запад, на территорию герцогства Варшавского, а сам он после этого должен был двинуться в сторону Минска и Березины с тем, чтобы блокировать отступление Наполеона.
461
Württemberg E. Op. cit. Vol. 2. P. 275.
462
Гаврилов С.В. Указ. соч. С. 154–171; Управление генерал-интенданта Канкрина. С. 79. Об изнурительных маршах войск по заснеженным дорогам см.: Записки о походах 1812 и 1813 годов от Тарутинского сражения до Кульмского боя. СПб., 1834. Ч. 1. С. 40. Автор книги не указан, так как им являлся В.С. Норов, после восстания декабристов оказавшийся в тюрьме и написавший эту книгу в заключении.
463
Некоторый свет на эти события проливает разговор М.И. Кутузова с пленным Пюибюском, см.: Vicomte de Puybusque. Op. cit. P. 141 ff. См. также более ранние замечания M. И. Кутузова Р.Т. Вильсону и Л.Л. Беннигсену, рассмотренные выше в этой главе, и более поздний разговор Александра I с А.С. Шишковым, который будет рассмотрен в Главе 9.
464
M. И. Кутузов. Сб. документов. Т. 4. Ч. 2. С. 295..
465
Два письма М.И. Кутузова П.В. Чичагову опубликованы в кн.: Там же. С. 282–283, 344–345. Его письмо П.X. Витгенштейну от 8–9 ноября см.: Там же. С. 334–335. Замечание М.И. Кутузова, высказанное А.П. Ермолову, цитируется В.С. Норовым, который был адъютантом и офицером лейб-гвардии Егерского полка — одного из гвардейских полков, командование которыми было поручено А.П. Ермолову, см.: Записки о походах 1812 и 1813 годов… Ч. 1.С. 75. А.П. Ермолов в своих мемуарах приводит первое, но не второе предложение, произнесенное главнокомандующим, и в силу своего положения он лучше, чем кто бы то ни было знал, что именно сказал М.И. Кутузов. Возможно, В.С. Норов приукрасил свое повествование. Однако слова, которые он приписывает Кутузову, действительно отражают взгляды, которые просматриваются во многих отчетах, в том числе и А.П. Ермолова, см.: Ермолов А.П. Записки А.П. Ермолова, 1798–1826. М., 1991. С. 243–246.
466
Цит. по: Клаузевиц К. Указ. соч. С. 101–102.