Страница 82 из 184
Ополченец должен был быть одет в штатское. Ему требовался кафтан, достаточно свободный для того, чтобы под ним можно было носить меховой тулуп. Его обувь также должна была быть довольно свободной, чтобы в нее могла влезть нога, обутая в носки и гетры, предохранявшие ополченца от зимней стужи. Ему также были нужны две русские рубахи-косоворотки, несколько шейных косынок и портянок и шапка, которая в зимнее время подвязывалась под бородой и помогала держать голову в тепле[387].
Такой порядок пришелся по душе как крестьянским ополченцам, так и государству. Для ополченца имело значение то, что он не признавался солдатом и после окончания войны возвращался домой. Между тем государство было освобождено от обязанности снабжать ополченцев обмундированием, чего на тот момент оно сделать было не в состоянии. Согласно докладу министра внутренних дел от середины июля, нехватка ткани по уже сделанным военным заказам на одежду для обмундирования составляла 340 тыс. метров. Нельзя было и помыслить о том, чтобы удовлетворить предполагавшееся дополнительное требование в размере 2,4 млн. метров. Дело было, как писал министр, не только в малом количестве фабрик, но и в том, что в России не было даже достаточного количества овец, которые могли бы дать столько шерсти. На самом деле, не считая лейб-гвардии, солдаты Д.И. Лобанова-Ростовского были последними рекрутами в 1812–1814 гг., которые получили униформу традиционного для русской пехоты темно-зеленого цвета. Всем, кто был призван в армию после этого, пришлось сражаться, будучи одетыми в низкокачественную серую «рекрутскую одежду», изготовленную из «крестьянской ткани» худшего качества и плохо подходившую для суровых условий военной кампании[388].
Новое ополчение распределялось по трем округам. В задачу восьми губерний первого округа входила защита Москвы. Двум губерниям (Петербургской и Новгородской), которые образовывали второй округ, была поручена оборона столицы империи. Оба округа должны были быть мобилизованы немедленно. Мобилизацию в третьем округе, состоявшем из шести губерний, предполагалось провести не ранее сбора урожая, но даже тогда она должна была проходить поэтапно. Командующим третьего округа был генерал-лейтенант граф П.А. Толстой, ранее служивший в качестве русского посла в Париже. Толстому гораздо более по душе было сражаться с Наполеоном, чем любезничать с ним. Как объяснял он сам, если бы только кто-нибудь дал ему достаточно артиллерии, чтобы прикрыть его атаки, он бросил бы против врага свои вооруженные вилами колонны — русский вариант французского всеобщего ополчения (levée en masse) образца 1793 г.[389]
Самыми боеспособными частями ополчения в 1812 г. были полки, сформированные в Петербурге и Новгороде. Поскольку П.X. Витгенштейну приходилось отчаянно защищаться от французов, у этих полков было немного времени на подготовку до того, как они оказывались в реальных боевых условиях. Гарнизон столицы поставлял кадры офицеров и унтер-офицеров, имевших солидный опыт в деле обучения рекрутов. Так как С.-Петербургский арсенал был к их услугам, все эти ополченцы получили ружья. После подготовки, которая велась в течение пяти дней и ночей, Александр I произвел смотр петербургского ополчения в присутствии английского посла лорда Каткарта. Наблюдая за новобранцами, которые с поразительным умением демонстрировали навыки начальной строевой подготовки, посол заметил Александру I: «Государь! Это войско выросло из земли». В осеннюю кампанию 1812 г. петербургским и новгородским ополченцам в ряде боев довелось сражаться бок о бок с регулярными частями П.X. Витгенштейна; при этом они проявили себя лучше, чем кто-либо мог от них этого ожидать[390].
Действия ополченцев второго округа в 1812 г. носили исключительный характер. В отличие от своего прусского аналога — ландвера образца 1813–1815 гг. русское ополчение никогда не объединялось в бригады и дивизии вместе с частями регулярной армии. В большинстве случаев они выполняли функции скорее вспомогательного корпуса, чем части полевой армии. В начале осени 1812 г. большая часть ополченцев была использована для создания кордонов и блокирования дорог с тем, чтобы не дать фуражирам и мародерам противника вырваться за пределы прилегавших к Москве территорий. Во время отступления Наполеона некоторые отряды ополченцев использовались для контроля над отвоеванной территорией; они также помогали восстанавливать здесь порядок, систему управления и линии коммуникаций. Другие отряды конвоировали военнопленных. В 1813 г. большая часть ополчения была задействована в блокаде Данцига, Дрездена и ряда других крепостей в тылу союзников, которые оборонялись силами крупных гарнизонов противника, состоявших из регулярных войск. Ни одно из этих занятий не было особенно героическим или романтическим, хотя и уносило много жизней. Тем не менее ополчение играло очень важную роль, потому что оно освобождало десятки тысяч солдат регулярных частей русской армии для несения полевой службы[391].
Серьезной проблемой для ополчения в 1812 г. был дефицит огнестрельного оружия. К концу июля Россия столкнулась с острой нехваткой ружей. К тому моменту было роздано почти 350 из 371 тыс. ружей, имевшихся на складах за полтора года до начала войны. Текущий выпуск ружей практически полностью зависел от действий государственных и частных производителей в Туле. В течение мая-декабря 1812 г. в Туле было изготовлено 127 тыс. ружей, в среднем по 16 тыс. в месяц. После падения Москвы, однако, многие ремесленники разбежались из Тулы по своим деревням, это на протяжении многих недель серьезным образом сказывалось на объеме производства, что привело в ярость Александра I. Впоследствии много усилий пришлось направить на производство пистолетов для кавалерийских резервов, и на какое-то время главным источником получения ружей для российской армии стал импорт 101 тыс. штук из Великобритании и захват многих тысяч ружей у французов. Верно то, что М.И. Кутузов первоочередной задачей считал вооружение новых рекрутов, предназначавшихся для полевой армии. Ополченцы находились в хвосте очереди на получение огнестрельного оружия. То, что доставалось на их долю, обычно было плохого качества, и большинство ополченцев в декабре 1812 г. были по-прежнему вооружены вилами[392].
Все это сильно расстраивало М.И. Кутузова. После назначения на пост главнокомандующего одной из первых его забот было выяснить, какие резервные силы поддерживали полевые армии. Истинное положение дел удручало. Последними остатками того, что изначально рассматривалось как вторая линия обороны, были батальоны М.А. Милорадовича, большая часть которых примкнула к Кутузову до Бородино. Все, что от них осталось, были полки Д.И. Лобанова-Ростовского и А.А. Клейнмихеля и ополчение. Даже если бы Лобанов поспел к обороне Москвы, Александр I все равно запретил бы М.И. Кутузову использовать его полки. По мнению императора, новобранцы были недостаточно обучены и, что еще важнее, следовало сохранить костяк, вокруг которого новые рекруты могли бы сплотиться и стать боеспособной армией. Часть ополченцев из Московской и Смоленской губерний действительно прибыли для обороны города вовремя. После Бородино Кутузов частично включил их в состав своих полков с целью восполнить понесенные ими огромные потери. Однако, имея в своих рядах столько плохо обученных, а порой даже и невооруженных людей, совсем не удивительно, что Кутузов и Барклай отказались от идеи проведения рискованного сражения в предместьях Москвы[393].
В результате город был потерян. Благодаря Милорадовичу и Барклаю армия не распалась во время отступления через Москву, но в последующие дни она подошла к этому ближе, чем когда бы то ни было. Кутузов, проезжая перед своими маршировавшими полками, впервые не был встречен приветственными криками «ура!» К истощению и огромным потерям теперь добавились чувства позора и отчаяния, вызванные оставлением Москвы без боя. Как всегда, лишь тонкая грань отделяла официальную реквизицию от грабежа. Дисциплина в армии страдала, и многие солдаты начали опустошать близлежащие деревни. Пальма первенства в этом деле принадлежала казакам, но они отнюдь не были единственными, кто принимал в этом участие. Неподалеку от Тарутинского лагеря возник импровизированный рынок награбленного, идея которого формально была позаимствована у французов[394]. Большая часть солдат пребывала в глубоком унынии и чувствовала себя предателями в связи с оставлением Москвы.
387
Положения Калужского комитета ополчения см.: Народное ополчение… С. 137–139.
388
Очень немногие из них получили обмундирование, отшитое заграницей, см.: Проходцев И.И. Указ. соч. С. 228. Гл. 10. Министр добавлял, что даже в военное время не вся шерсть могла быть пущена на обмундирование.
389
Народное ополчение… С. 368.
390
Богданович М.И. Указ. соч. Т. 2. С. 56.
391
Помимо работ В.И. Бабкина и В.М. Безотосного изданием, в котором максимально полно исследуется ополчение, является многотомный труд В.Р. Апухтина, подготовленный к 100-летию Отечественной войны 1812 г.: Апухтин В.Р. Народная военная сила: Дворянское ополчение в Отечественной войне. М., 1912. В.Р. Апухтин столь же решительно воспевает успехи дворян, сколь В.И. Бабкин стремится преуменьшить их вклад. Работа И.И. Проходцева представляет собой чрезвычайно информативное исследование по истории Рязанского ополчения: Проходцев И.И. Указ. соч. С. 229–621.
392
Сперанский В.Н. Указ. соч. С. 381, 392, 407–423; М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 4. Ч. 1. С. 20.
393
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 1. С. 64–65.
394
Ульянов А.И. Тарутинский лагерь: «неудобные» факты // От Тарутино до Малоярославца: К 190-летию Малоярославецкого сражения. Калуга, 2002. С. 23–36.