Страница 57 из 184
В тот же вечер 4-й корпус отступил на 7 км в направлении Какувячино, где ответственность за сдерживание французов была возложена на генерал-лейтенанта П.П. Коновницына, командира 3-й пехотной дивизии. Коновницын отличался не меньшей храбростью, чем Остерман-Толстой, но в то же время был гораздо более умелым арьергардным командиром. Его люди отчаянно защищались от атак французов в течение большей части 26 июля. Однако в ночь того же дня в штаб М.Б. Барклая прибыл адъютант П.И. Багратиона князь А.С. Меншиков с новостями, которые кардинально меняли расстановку сил. 23 июля в бою под Салтановкой Л.Н. Даву воспрепятствовал попыткам П.И. Багратиона двинуться маршем в северном направлении через Могилев для соединения с силами М.Б. Барклая. В результате Вторая армия была вынуждена двинуться дальше на восток, и в ближайшем будущем объединение двух армий не представлялось возможным.
Даже после получения этой новости М.Б. Барклай все еще хотел сражаться под Витебском, но его разубедили в этом А.П. Ермолов и другие генералы. Как впоследствии признавал Барклай, Ермолов дал правильный совет. Позиция под Витебском имела ряд слабых мест, а соотношение сил было бы два к одному не в пользу русских. Более того, даже если бы им удалось отбить атаки Наполеона в течение одного дня, в этом не было бы никакого смысла. На самом деле расстояние между 1-й и 2-й Западными армиями за это время только бы увеличилось, что позволило бы Наполеону вклиниться между ними и взять Смоленск. Поэтому Первой армии был дан приказ об отступлении. Однако ускользнуть невредимыми от практически всей армии Наполеона, находившейся под носом у русских, представлялось совсем непростой задачей[253].
Отступление Первой армии началось в полдень 27 июля. В течение всего дня арьергард русской армии под командованием П.П. Палена отчаянно отбивал атаки французов, умело маневрируя и организованно отступая в случае необходимости, при этом проведя серию острых контратак, не позволивших противнику чрезмерно усилить свой натиск. М.Б. Барклай де Толли никогда не имел обыкновения излишне нахваливать своих подчиненных, но в своих рапортах Александру I он особенно выделил крупные заслуги П.П. Палена, сумевшего обеспечить отрыв Первой армии от Наполеона и прикрыть пути ее отхода во время отступления из Витебска к Смоленску. Французские источники более склонны утверждать, что 27 июля Наполеон упустил прекрасный шанс, посчитав, что русские останутся на позициях и продолжат бой на следующий день, и по этой причине не слишком сильно напирая на Палена. В ту ночь казаки оставили зажженными все костры в русских бивуаках, что убедило французов в том, что М.Б. Барклай все еще находится на позиции и ждет сражения. Когда, проснувшись на следующее утро, французы обнаружили, что русские ушли, они испытали немалое беспокойство, которое усиливалось тем обстоятельством, что П.П. Пален столь умело замел следы отступления армии Барклая, что на протяжении некоторого времени Наполеон не имел понятия о том, в каком направлении отступил противник[254].
Герцог Фезенсак, служивший в качестве адъютанта маршала Л.А. Бертье, в своих мемуарах вспоминал о том, что более мудрым и опытным французским офицерам под Витебском стало не по себе: «Они были поражены тем, сколь стройным порядком отступала русская армия, находясь под постоянным прикрытием многочисленных казаков и не оставляя ни единой пушки, повозки или больного человека». Граф де Сегюр входил в состав штаба Наполеона и вспоминал эпизод осмотра лагеря М.Б. Барклая на следующий день после ухода русских: «…ничего не было оставлено, ни одного орудия, ни чего-либо ценного; за пределами лагеря не было ни следов, ни иных признаков этого внезапного ночного марша, обнаруживавших направление, в котором двинулись русские; казалось, в их поражении было больше порядка, чем в нашей победе!»[255]
Оставив Витебск, армия М.Б. Барклая устремилась к Смоленску. Поначалу имелись опасения, что французы могут добраться туда раньше, и отряд Н.И. Депрерадовича, состоявший из гвардейской кавалерии и егерей, за 38 часов преодолел расстояние в 80 км, чтобы их опередить. На самом деле это оказалось чем-то вроде ложной тревоги, поскольку войска Наполеона были истощены, и им требовался отдых. 2 августа М.Б. Барклай и П.И. Багратион встретились в Смоленске, две основные армии русских наконец-то объединились.
Оба генерала сделали все возможное для того, чтобы оставить обиды в прошлом и действовать сообща. М.Б. Барклай — при полном параде и держа свой головной убор в руках — для встречи с П.И. Багратионом покинул свой штаб. Он взял Багратиона с собой на смотр полков Первой армии, показывая его солдатам и всеми силами демонстрируя единство и дружбу, установившиеся между двумя командирами. Между тем Багратион уступал верховное командование Барклаю. Поскольку он был немного выше последнего по званию, являлся выходцем из древнего грузинского царского рода и был женат на представительнице высшей русской знати, по меркам того времени он шел на большие жертвы. Но единство и подчинение всегда были условными. В конечном счете — и это хорошо понимал Барклай — Багратион, если он так решит, будет действовать только в соответствии с собственным планом.
Однако несмотря на готовность обеих сторон, единство не могло продлиться долго. Взрывной грузин и холодный и рассудительный «немец» просто-напросто слишком отличались по темпераменту, и это обстоятельство непосредственно влияло на то, что каждый из них придерживался противоположных взглядов относительно выбора стратегии. П.И. Багратион, поддерживаемый практически всеми генералами, ратовал за немедленное и решительное наступление. Помимо соображений военного характера, побуждавших их выступать в пользу именно этой стратегии, из воспоминаний многих офицеров становится очевидно, что, как только армия достигла Смоленска, все отчетливо осознали, что теперь они защищают исконно русские земли.
Л.А. Симанский, например, был поручиком лейб-гвардии Измайловского полка. Его дневниковые записи первых недель войны содержат мало эмоций и в основном представляют собой фиксацию ежедневных разговоров, а также незначительных радостей и разочарований. Только когда Симанский оказывается в русском городе Смоленске, видит чудотворной образ Смоленской Божьей Матери и пишет о ее спасительной благодати, являвшейся ранее в те моменты русской истории, когда отечеству грозила опасность, на страницы дневника выплескиваются сильные эмоции. И.Ф. Паскевичу, командиру 26-й пехотной дивизии армии П.И. Багратиона, скорее природа, чем какое-либо из творений рук человеческих, служила главным напоминанием о том, что это была «отечественная» война: «… мы дрались в старой России, которую напоминала нам всякая береза, у дороги стоявшая»[256].
Во многих отношениях наиболее убедительное оправдание линии П.И. Багратиона было изложено в письме А.П. Ермолова к Александру I. Он утверждал, что армиям будет непросто длительное время без движения стоять под Смоленском. Поскольку по плану концентрация войск в этом месте никогда не предусматривалась, запасы продовольствия были ограниченными, и армии пришлось бы приложить немалые усилия, чтобы прокормиться. В любом случае Смоленск не являлся прочной оборонительной позицией. Малейшая угроза армейским коммуникациям на пути к Москве понуждала бы к дальнейшему отступлению. Время для нанесения удара было благоприятным, поскольку армия Наполеона была рассредоточена на обширной территории. Низкая активность противника должна была объясняться слабостью его позиций, вызванной необходимостью выделения многих воинских подразделений для прикрытия от угроз со стороны П.X. Витгенштейна и А.П. Тормасова на северном и южном флангах.
Ермолов заявлял, что главным препятствием на пути к наступлению был Барклай: «Главнокомандующий <…> по возможности будет избегать крупного сражения и не даст согласия на таковое до тех пор, пока оно не будет абсолютно и неизбежно необходимо». К тому моменту Александр I знал из многих источников о том, сколь непопулярна была стратегия Барклая как среди генералов, так и среди солдат. Умея мастерски снимать с себя ответственность за проведение непопулярной политики, император не мог испытывать удовлетворения, прочтя замечание А.П. Ермолова о том, что М.Б. Барклай «не скрывает от меня волю Вашего Величества относительно этого дела»[257].
253
Здесь, как и в ряде других мест, повествование во многом опирается на работу М.И. Богдановича: Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года. Т. 1–3 СПб., 1859–1860. Для уточнения деталей автор также привлекал материал энциклопедии: Отечественная война 1812 года: Энциклопедия. О решении отступать после Витебска см. объяснения М.Б. Барклая Александру I от 22 июля 1812 г. (ст. ст.): Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 14. С. 195–196.
254
См., например, письмо М.Б. Барклая Александру I от 15 июля 1812 г. (ст. ст.): Там же. С. 136–137. О П.П. Палене см.: Богданович М.И. Граф Петр Петрович фон дер Пален и его время // Военный сборник. 1864. № 7/8. С. 410-425. Генерал Гурго, как обычно, защищает Наполеона от подобных нападок, чему отчасти способствуют его неясные указания на то, когда русские приняли решение об отступлении: Général Gourgaud. Napoléon et la Grande Armée en Russie ou Examen critique de l'ouvrage de M. le Comte de Ségur. Paris, 1826. P. 132–136.
255
Duc de Fezensac. Souvenirs militaires. Paris, 1863. P. 221–222; Ségur P. History of the Expedition to Russia, 1812. Stroud, 2005. Vol. 1. P. 145.
256
1812 год в дневниках… Вып. 1. С. 96; Журнал участника войны 1812года // Военно-исторический сборник. 1913. № 1/3. С. 152–153.
257
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 5. С. 411–414.