Страница 24 из 184
Хотя, с ретроспективной точки зрения, эти аргументы могут свидетельствовать в пользу Александра I, в то время многие считали, что он действовал из лучших побуждений, но при этом был натурой женственной и слабой. В 1812 г. это мнение имело большое значение. Австрийский министр иностранных дел, граф К.В. Л. Меттерних в своих письмах, адресованных большинству дипломатов иностранных держав и многим представителям правящих кругов России, сообщал, что не рассчитывал ни на «крупицу стойкости со стороны императора Александра» по мере того, как французская армия продвигалась вглубь территории России и наконец овладела Москвой.
Стратегия Наполеона кажется бессмысленной, если не брать в расчет эти соображения. Однако на самом деле Александр в 1812 г. не утратил присутствия духа. У него оказалось достаточно смелости, чтобы взять на себя огромный риск и справиться с трудностями, связанными с вторжением в Центральную Европу в 1813 г., созданием международной коалиции держав и шествием в ее главе к Парижу[96].
Еще в сентябре 1810 г., когда франко-русские отношения начали сползать к войне, французский посол в Петербурге пытался донести до сведения своего правительства, что Александр на самом деле гораздо жестче, чем казался.
Люди полагали, что он был слаб, но они ошибались. Несомненно, он мог мириться со многими неудачами и скрывать свою досаду, но делал это потому, что имел перед собой конечную цель — мир в Европе, которой он надеялся достичь, минуя серьезный кризис. Но податливость, свойственная его натуре, имела свой предел, дальше которого он не шел: этот предел был установлен раз и навсегда и никогда впредь не нарушался. По характеру Александр был человеком, исполненным благих намерений, искренним и преданным, его чувства и принципы были возвышенными, но под всем этим скрывались лицемерие, приобретаемое со временем всеми царственными особами, и упрямая настойчивость, которую ничто не могло сломить[97].
РУССКО-ФРАНЦУЗСКИЙ СОЮЗ
После ратификации мирного договора и заключения союза с Францией Александр I покинул Тильзит и направился обратно в Петербург, куда он прибыл 16 июля 1807 г. За день до этого в столице отгремел салют, данный из двадцати одного орудия, а в Казанском соборе было совершено праздничное богослужение в честь заключения мира. Подобные празднования прошли и в Москве, где архиепископ московский Августин представил события в выгодном свете, поведав своей пастве о том, что храбрость русских войск произвела на Наполеона столь сильное впечатление, что он решил наладить с Россией дружеские отношения. Отношение православной Церкви отчасти может быть объяснено тем, что по указанию правительства она уже на протяжении многих месяцев выступала с амвона с обличительной проповедью против Наполеон-антихриста. Очевидно, поэтому в русских деревнях распространилась легенда о том, что царь-батюшка встретился с Наполеоном на середине реки для того, чтобы смыть грехи последнего[98].
На тот момент Александр мог себе позволить игнорировать возникшее среди крестьян замешательство по поводу своей неожиданной дружбы с бывшим Антихристом. Однако он не мог оставаться столь же невозмутимым относительно мнения московской и петербургской знати, а также генералитета и гвардейских офицеров, которые представляли собою цвет российской знати. Осенью 1807 г. граф Н.П. Румянцев занял пост министра иностранных дел. Впоследствии он сообщал французскому послу, маркизу де Коленкуру, следующее:
«…император Наполеон, да и кто бы то ни было во Франции заблуждаются по поводу этой страны. Они не знают ее достаточно хорошо и полагают, что император правит как деспот, одного чьего указа довольно для того, чтобы изменить общественное мнение или по крайней мере определить все дальнейшие решения <…> [это] не так. В силу своих доброты и мягкости, которыми он славится, император Александр, вероятно, навязывает свои взгляды общественности более чем кто-либо из его предшественников. Императрица Екатерина, бывшая вне всякого сомнения самой властной из женщин и самым абсолютным монархом в истории, преуспела в этом гораздо менее него. Можете быть в этом уверены. Равным образом не приходилось ей оказываться в столь затруднительном положении, в котором сейчас пребывает Александр. Екатерина так хорошо знала эту страну, что сумела расположить к себе все грани общественного мнения. Как она сама мне однажды призналась, она с вниманием относилась к оппозиционным настроениям даже среди нескольких пожилых дам»[99].
На самом деле Румянцев зря тратил силы, поскольку французское посольство в Петербурге с большим подозрением относилось к общественному мнению. Было весьма популярно суждение, что государственные перевороты, положившие конец правлению отца и деда Александра, отчасти были вызваны неприятием их внешней политики, хотя сам Коленкур делал акцент на том, что упомянутые монархи нарушали сферу личных интересов ключевых фигур в среде петербургской знати. В своих донесениях он сообщал Наполеону, что память о судьбе императора Павла и неприязнь по отношению к великому князю Константину являлись своего рода гарантией против попытки свержения Александра I. Во время поездки российского монарха в Эрфурт для встречи с Наполеоном в сентябре 1808 г. Коленкур заметил, что в силу абсолютной зависимости от Александра Д.И. Лобанова-Ростовского, исполнявшего обязанности военного губернатора Петербурга, и лояльности по отношению к царю Ф.П. Уварова, командовавшего гвардейцами, в Петербурге не наблюдалось признаков того, что в отсутствие императора может случиться нечто неожиданное. Впоследствии, однако, посол отмечал, что покровительство националистически настроенным кругам российской знати, оказываемое сестрой императора великой княгиней Екатериной, представляло потенциальную угрозу престолу. Не считая ряда кратких эпизодов, имевших место прежде всего в 1809 г., Коленкур подчеркивал, что, хотя немногие русские желали войны, поддержка Александром и Румянцевым идеи союза с Францией вела к их изоляции и непопулярности в среде петербургской знати[100].
Враждебное отношение к Франции в какой-то мере было вызвано чувством ущемленной гордости. В XVIII в. Россия выходила из войн победительницей, поэтому Аустерлиц и Фридланд стали для нее сильным потрясением. Нет нужды говорить о том, что подобное публичное унижение явилось тем более тяжким бременем для гордой знати, привыкшей обостренно воспринимать все, что имело отношение к ее чести и репутации. Князь С.Г. Волконский вспоминал, что он и другие юные офицеры — его товарищи по Кавалергардскому полку горели желанием отомстить за Аустерлиц и продемонстрировали свое негодование тем, что разбили окна французского посольства, после чего ускакали верхом прежде, чем кто-либо успел их задержать[101].
Похожие настроения царили в среде высшего генералитета. Первым послом Александра в Париже после заключения Тильзитского мира был генерал-лейтенант граф П.А. Толстой. На самом деле Толстой был не дипломатом, а боевым генералом и всеми силами стремился вырваться из российского посольства в Париже, где он, по его мнению, зря тратил время на дурацкие поручения. Он неустанно повторял своему начальству в Петербурге, что Наполеон (которого он в большинстве случаев подчеркнуто продолжал называть Бонапартом) тяготел к идее французской гегемонии в Европе и хотел «сделать из нас азиатскую державу, загнать нас в наши прежние границы». Будучи оскорблен заносчивостью и тщеславием французов, которые вызывали у него отвращение, Толстой чуть было не был вызван на дуэль Мишелем Неем после того, как чересчур громко, по мнению француза, пел дифирамбы российской армии и заявил, что своей победе в 1807 г. французы были обязаны удаче и своему численному превосходству[102].
96
Metternich to Hardenberg, 5 Oct. 1812 // Oncken W. Osterreich und Preussen in Befreiungskriege. Berlin, 1878. Vol. 1. № 3. P. 378–380.
97
Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов императоров Александра и Наполеона, 1808–1812 гг. Т. 5. СПб., 1907. С. 138–140.
98
Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XX в. // Русская старина. 1898. №12. С. 481–516.
99
Дипломатические сношения России и Франции… Т. 4. СПб., 1906. С. 110-116.
100
См., например, там же. Т. 1.СП6., 1905. С. 161–174; Т. 2. СПб., 1905. С.344-346; Т. 3. СПб., 1905. С. 27–32.
101
Записки Сергея Григорьевича Волконского (декабриста). С. 60–62.
102
Vandal A. Op. cit. Vol. 1. P. 196–197; Сборник императорского русского исторического общества. Т. 89. СПб., 1893. С. 183–185, 312–313, 519–527.