Страница 174 из 184
22 марта К.Ф. Шварценберг и Александр I не знали, куда направлялся Наполеон. П.М. Волконский 22 марта писал А. Гнейзенау, что Наполеон маскирует свои перемещения, оставляя после себя крупные кавалерийские заслоны. Союзники намеревались идти за ним по горячим следам. Если бы неприятель атаковал Силезскую армию, главная армия коалиции оказалась бы как раз у него на хвосте и нанесла ему удар в тыл. Если бы Наполеон отправился в ином направлении, обе армии коалиции должны были объединиться, двинуть свои силы против него и стремиться навязать ему сражение. В тот самый вечер Г.Л. Блюхер установил точное направление движения Наполеона, так как его казаки захватили в плен французского курьера вместе с письмом от Наполеона к Марии-Луизе, в котором тот сообщал о своем намерении атаковать коммуникации союзников и тем самым оттянуть их силы от Парижа[865].
Копия письма была немедленно направлена главный штаб коалиции, где было решено обсудить дальнейшие действия на военном совете, который прошел в Пужи в полдень 23 марта. Однако из ближайших русских военных советников Александра I в то время в Пужи находился только П.М. Волконский, а он никогда не выступал с публичной речью на подобного рода мероприятиях. Ключевым моментом, однако, было то, что к тому времени, когда армии коалиции удалось бы развернуть, Наполеон имел бы два дня форы. Теперь ничто не могло помешать ему зайти в тыл союзникам. Любые попытки устремиться в обратном направлении для защиты баз коалиции, имели бы крайне негативные последствия для морального духа и дисциплины союзных войск, не в последнюю очередь потому, что им пришлось бы идти по опустошенным войной землям, где им было бы очень трудно найти продовольствие. Поэтому союзники какое-то время придерживались существовавшего на тот момент плана, согласно которому они должны соединиться с Блюхером, а затем двинуться навстречу неприятелю и дать ему бой. Тем временем комендантам городов и военачальникам в тылу были разосланы приказы, предписывавшие взять под охрану или отвести от больших дорог как можно больше запасов продовольствия, транспортных колонн и подкреплений. Ф.Ф. Эртель, чересчур нервный начальник военной полиции, ранее получил выговор за то, что слишком активно реагировал на мнимые угрозы коммуникациям российских войск. Теперь же он получил срочные приказы от М.Б. Барклая о принятии неотложных мер по охране российских баз, магазинов и войсковой казны. На этот раз Эртель действовал удачно и отправил Барклаю, также выходцу из балтийских губерний, отчет о своих действиях на латышском языке, понятном главнокомандующему. Если бы приказы были перехвачены, редкий француз смог бы их разобрать[866].
Вечером 23 марта Шварценберг, Александр I и Фридрих-Вильгельм вместе со своими штабами отправились из Пужи в Сомпюи, куда они прибыли утром следующего дня. По дороге они получили новые послания, перехваченные русской кавалерией. В них говорилось о низком боевом духе рядовых и генералов наполеоновской армии, а также сообщалось, что парижские депо и арсеналы пусты. Самым важным было письмо, адресованное Наполеону его шефом полиции Савари, который писал, что не может поручиться за лояльность столицы в случае приближения армий союзников. В ту же ночь с юга было получено известие, что Бордо перешел на сторону Бурбонов и занят А. Веллингтоном. Тем не менее, когда утром 24 марта Шварценберг и Фридрих-Вильгельм покидали Сомпюи, план коалиции заключался в том, чтобы объединить две армии и затем отправиться на поиски Наполеона.
Вскоре после этого, около десяти часов утра, Александр I позвал к себе М.Б. Барклая, И.И. Дибича и К.Ф. Толя, показал им перехваченные письма и текущее местоположение войск на карте и попросил совета о том, что лучше всего предпринять в данной ситуации. Император предложил варианта: либо союзники преследуют Наполеона, либо идут на Париж. Возможно, Александр I к тому времени уже успел переговорить с П.М. Волконским, который в частной беседе советовал императору идти на Париж. Барклай, напротив, был осторожным и не слишком изобретательным стратегом: он высказывался за продолжение текущей линии, нацеленной на соединение с Блюхером и совместные поиски Наполеона. Дибич не выразил открытого несогласия со старшим по званию, но посоветовал одновременно отправить сильный корпус для взятия Парижа. Толь всегда был менее «политичным» и тактичным человеком, чем Дибич. Несогласие с начальством было его второй натурой. Он утверждал, что один единственный корпус никогда не сможет взять Париж. Вместо этого обеим армиям следовало направиться к столице, выслав вперед летучую колонну, преимущественно состоявшую из кавалерии, которая должна была следовать за Наполеоном по пятам и докладывать о его передвижениях[867].
Император, возможно, надеялся именно на такое мнение Толя и сразу с ним согласился. Александр I отправил своего адъютанта на поиски Шварценберга и Фридриха-Вильгельма с просьбой дождаться его. Он нагнал их на небольшом холме близ деревни Планси: стояла прекрасная погода, характерная для начала весны, Толь развернул на земле свою карту и импровизированный совет на открытом воздухе начался. Прусский король тотчас же согласился с предложением Александра, Шварценберга пришлось убеждать, но недолго, несмотря на протесты со стороны членов его штаба. Идея относительно того, чтобы повернуться спиной к Наполеону и пойти на французскую столицу, не была для Шварценберга полной неожиданностью. Идея эта какое-то время витала в воздухе, и один из наиболее способных штабных офицеров австрийского главнокомандующего генерал-лейтенант И. Радецкий в частной беседе сообщил ему о ней за день до этого. Тем не менее поразительно, что Шварценберг, до этого действовавший крайне осторожно, согласился пойти на столь смелый шаг, не затягивая время и не особенно сильно противодействуя. Неопровержимых доказательств того, почему он поступил таким образом, не существует, однако можно предложить правдоподобную гипотезу, основанную на конкретных данных[868].
Хотя марш на Париж был смелым предприятием, другие варианты были не менее рискованными. Всего за десять дней до этого Шварценберг сетовал на то, как трудно было выжать остатки продовольствия из «истощенной Шампани, за счет которой мы существуем уже три месяца». Было бы очень трудно, преследуя Наполеона, провести через эти земли соединенные армии коалиции. На самом деле угроза Парижу была, возможно, самым надежным способом отвлечь Наполеона от тыла коалиционных войск. Прилегавшие к Парижу территории были богаты и не тронуты войной. Там союзники могли гораздо легче найти себе пропитание, чем если бы они преследовали Наполеона или остались там, где стояли. В телегах главной армии все еще было достаточно съестного, чтобы обеспечить армию во время марша на Париж. 25 марта один из русских корпусов докладывал, что в полковых телегах имеется восьмидневный запас продовольствия. Четыре дня спустя Е.Ф. Канкрин сообщал М.Б. Барклаю, что двести телег подвижного магазина Лисаневича, на тот момент находившегося при армии, все еще перевозили четырехдневный запас сухарей. По замечанию Канкрина и Франца I, поскольку главная армия теперь направлялась на север, представлялась благоприятная возможность для проведения новой линии снабжения через богатые и в значительной мере не затронутые войной Нидерланды[869].
М.Б. Барклай де Толли не был склонен расточать комплименты, но тогда он писал Канкрину, что полностью доверяет его рвению и разумности его распоряжений на благо службы. Эти ожидания были вознаграждены, поскольку интендантская часть коалиционных войск достойно ответила на брошенный ей вызов и смогла одновременно защитить тыловые базы и обеспечить продовольствием наступавшие войска. Но если армейские офицеры снабжения делали наступление возможным, то политические и военные соображения делали его желательным в глазах Шварценберга. Так как конгресс в Шатийоне закрылся, и переговоры с Наполеоном были отложены, стало очевидно, что военные победы являются единственным способом обеспечить мир. Захват Парижа был лучшим средством заставить Наполеона принять мирные условия коалиции и побудить французскую элиту избавиться от своего императора. Недавние столкновения в ставке коалиции, должно быть, привели Шварценберга к пониманию, что терпение русских, пруссаков и даже англичан в отношении его осторожной стратегии было на исходе. Даже часть старших австрийских офицеров сетовала по поводу той бесславной роли, которую австрийская армия до сих пор играла в войне. Возможно, все эти мысли были на уме у австрийского главнокомандующего, когда он отдавал своей приказ идти на Париж. Кроме того, счастлив тот военачальник, который начинает операцию, зная расположение, слабые места и тревоги своего врага[870].
865
РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3399. Л. 154 (об.). В целом аналогичное описание событий см.: Friederich R. Op. cit. Vol. 3; Богданович М.И. История войны 1814 г. Т. 1.
866
Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 281–282. О более ранней критике в адрес Ф.Ф. Эртеля см.: РГВИА. Ф. 103. Оп. 4/120. Св. 12. Д. 126. Л. 71; Михайловский-Данилевский А.И. Описание похода во Францию… С. 284–285.
867
Единственным свидетелем этого обсуждения, оставившим его подробное описание, был К.Ф. Толь, см.: Bernhardi T. Op. cit. P. Vol. 4. Book. 2. P. 310-314. Т. Бернгарди справедливо опровергает австрийские претензии на авторство плана за отсутствием доказательств, а также на том основании, что, если бы это было так, то действия К.Ф. Шварценберга выглядели бы абсурдно. Сложнее исключить возможность участия П.М. Волконского в составлении плана. Согласно А.И. Михайловскому-Данилевскому, сам Александр I сообщал ему о советах, данных императору П.М. Волконским. Тот факт, что А.И. Михайловский-Данилевский в своем печатном труде упоминает о роли П.М. Волконского, легко можно списать на стремление автора, не раз обнаруживающее себя на страницах книги, превознести заслуги тех, кто в николаевскую эпоху стал вельможами, и тем самым угодить им. Однако он пишет то же самое в рукописи, которая не предназначалась для публикации и в которой А.И. Михайловский-Данилевский в целом критически отзывается о своем бывшем начальнике, см.: Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары, 1814–1815 гг. С. 33–35. См. также, однако, краткое описание данного эпизода, которое И.И. Дибич приводит в своем письме к А.А. Жомини, опубликованном в кн.: Langeron A. Op. cit. P. 491–493.
868
Schwarzenberg К. F. Op. cit. P. 323.
869
Ibid. Р. 308–309; РГВИА. Ф. 103. Оп. 4/210. Св. 18. Д. 17. Л. 227–228, 235, 238–239.
870
В интересном письме, отправленном 17 марта графом Т.Б. Латуром Й. Радецкому, утверждалось, что австрийская армия уронила свой престиж и подверглась справедливым нападкам за то, что она дважды бездействовала и бросила Силезскую армию на произвол судьбы, см.: Fournier A. Op. cit. Р. 281 282. Похвалу М.Б. Барклая в адрес Е.Ф. Канкрина см. в его письме от 10 марта 1814 г. (ст. ст.): РГВИА. Ф. 103. Оп. 210/4. Св. 17. Д. 17.