Страница 17 из 184
Причины триумфа Наполеона в 1805–1807 гг. надо искать прежде всего в области политики и географии. Три великие державы на востоке не заключили против него союз: в 1805 г. нейтралитет сохраняла Пруссия, в 1806 г. — Австрия. В действительности на протяжении всего периода против Наполеона не выдвигались объединенные силы даже двух держав, находившихся к востоку от Франции. К тому моменту, когда войска России прибыли на театр военных действий, армии союзников уже были разгромлены. В какой-то мере это явилось следствием непродуманной стратегии Австрии и Пруссии, однако плохую услугу оказала союзникам география местности. В 1805 г. ни с финансовой точки зрения, ни с точки зрения материально-технического обеспечения войск, не представлялось возможным сконцентрировать силы французской армии в окрестностях Булони и использовать эти территории в качестве военной базы в ходе предстоявшего конфликта с Австрией. По той же причине было немыслимо на протяжении нескольких недель, не говоря уже о месяцах, держать наготове российскую армию где-либо рядом с австрийской или прусской границей. Даже если бы такая возможность и представилась, это, вероятно, мало что могло бы изменить. Расстояние от Ла-Манша до баварско-австрийской границы было гораздо короче, чем от пограничных территорий России. Более того, французы имели возможность пройти маршем по плодородной местности, по пути реквизируя все необходимое для нужд армии. Армия, попытавшаяся двигаться с той же скоростью в приграничных районах России и Австрии, страдала бы от недостатка провизии и надлежащего взаимодействия между отдельными частями. Австрийцы и русские смогли сделать так, что войска Кутузова в 1805 г. действовали очень оперативно; несмотря на это, отчасти благодаря Маку, они прибыли слишком поздно[60].
В 1806 г. затруднительное, с точки зрения географии, положение, в котором оказались союзники, усугубилось, поскольку в распоряжении Наполеона оказался ряд опорных пунктов и союзников в западной и южной Германии. По сравнению с русскими войска французского императора находились гораздо ближе к Берлину и центральным районам Пруссии. Возможно, прусская армия и могла сдерживать Наполеона на Эльбе какое-то время до прибытия русских, однако это далеко не факт. Если бы этого не произошло, наследникам Фридриха II едва ли удалось бы избежать решающего сражения: им пришлось бы оставить большую часть Пруссии и отступить к Одеру в ожидании подкрепления из России. Основной урок событий 1805–1807 гг. заключался не в том, что три восточноевропейские монархии должны были действовать сообща, а в том, что к началу военных действий российская армия должна была находиться в Центральной Европе. Это наконец произошло в 1813 г., но при столь исключительных обстоятельствах, которые никто не мог предвидеть.
Политика и география явились более важными причинами катастрофы 1805–1807 гг., чем любые провалы в действиях российской армии. Даже в 1805 г. она во многих отношениях представляла собой грозную силу. Прежде всего потому, что в совсем недавнем прошлом она славилась легендарной храбростью, стойкостью и лояльностью своего рядового состава. Чувство этнической сплоченности служило источником ее силы. Большинство солдат были русскими, хотя белорусы и украинцы и составляли весомое меньшинство. Особенно часто украинцы встречались в кавалерии, что было весьма логично, поскольку среднестатистический украинец с гораздо большей долей вероятности знал, как обращаться с лошадью, чем крестьянин из северных или центральных губерний России. В ту эпоху, однако, первостепенную роль играли сословное положение и религия. Поэтому действительно важным было то, что эти люди являлись крестьянами и православными. В любом случае в этнолингвистическом отношении русские, украинцы и белорусы были, пожалуй, ближе, чем солдаты одного и того же французского полка, набранные из провинций Бретань, Лоррэнь и Аквитания[61].
Условия несения военной службы являлись самым важным фактором сплоченности войск. Военные историки подчеркивают, что на войне наибольшее значение имеет не верность стране или идеологии, а та преданность, которая возникает у солдат из чувства привязанности к своим товарищам и воинским подразделениям. Для армии Александра I этот тип преданности был характерен в наибольшей степени. В течение десяти лет, предшествовавших 1812 г., средний возраст рекрутов составлял менее 22 лет[62], а солдаты несли службу на протяжении 25 лет. Учитывая уровень смертности населения даже в мирное время, следует сказать, что для многих солдат служба в армии являлась пожизненным приговором. Лишь немногие новобранцы владели грамотой и могли поддерживать связь с домом посредством переписки. Формулярные списки полков свидетельствуют о том, что большинство унтер-офицеров никогда не брали отпуск для поездок домой. Большинство солдат не возвращались в родные деревни даже после увольнения из армии. Их родителей к тому моменту уже не было в живых, а родные братья и сестры, вполне вероятно, не слишком бы обрадовались появлению в семье лишнего рта. Особенно в помещичьих имениях рекрутчина порой использовалась как средство избавления общины от неугомонных молодых крестьян и часто проводилась несправедливо. Ни помещик, ни крестьянская община не горели желанием снова увидеть пожилого человека, вероятно, не способного заниматься сельскохозяйственными работами и, возможно, затаившего обиду на тех, кто много лет назад изгнал его, определив в рекруты. Помещик имел право запретить вышедшему в отставку солдату вернуться в его родную деревню[63].
Тем временем как только новобранец поступал на военную службу, его полк мог стать для него новым домом. Однополчане в какой-то мере заменяли ему семью. Если солдат умирал, его имущество переходило к его товарищам. У каждой роты солдат имелась своя собственная артель, куда каждый солдат отдавал часть своего жалования, половину всех заработков на стороне и большую часть денег, полученных в качестве награды за исправную службу. Общий фонд полковой артели мог составлять не одну тысячу рублей, что было особенно характерно для гвардейских полков. Эти деньги использовались солдатами для приобретения «предметов роскоши», способных дополнить их скудный паек, состоявший из хлеба и каши, а также шли на оптовую закупку еды, котелков, средств передвижения и других предметов, что делалось из соображений экономии. В идеале солдат служил в одном и том же полку на протяжении всей своей жизни, и во многих случаях это было именно так. Даже когда солдата переводили в другой полк, он обычно перемещался вместе со всей ротой, так что во многом чувство верности коллективу и сплоченность сохранялись[64].
Герцог Евгений Вюртембергский, двоюродный брат императора Александра I, в российской армии командовал в 1807–1814 гг. сначала бригадой, затем дивизией и, наконец, корпусом. Он восхищался своими солдатами и был известен не только тем, что храбро вел их в бой, но и тем, что «братался» с солдатами, забывая о своем титуле. Его мемуары представляют, возможно, наибольшую ценность среди всех произведений, написанных русскими генералами эпохи наполеоновских войн. Он вспоминал, что «молодой рекрут, как правило, имел хорошую выдержку, охотно учился и смирялся с выпавшим ему жребием более охотно, чем военнослужащие других стран, призванные по системе всеобщей воинской обязанности… Со временем полк становится его новым домом, и чтобы понять ту привязанность, которую русский солдат питает к этому дому, вы должны увидеть это собственными глазами. Не удивительно поэтому, что, исполненный подобного чувства, русский солдат так хорошо сражается»[65].
Александр I осознавал силу полкового единства и стремился сохранить его, стараясь сделать так, чтобы офицеры до получения нового звания по возможности оставались в одном и том же полку. Подобные попытки порой оканчивались неудачей, поскольку офицер мог иметь сильную личную мотивацию для перевода в другой полк. Родственники любили служить вместе. Старший брат или дядя в полку мог оказать солдату немаловажное покровительство. Особенно в условиях военного времени служебная необходимость порой требовала перевода офицеров на вакантные должности в других полках. К тому же подвигало и значительное увеличение численности армии в годы правления Александра I. Только в 1801–1807 гг. были основаны семнадцать новых полков, для их комплектации требовались опытные офицеры. В подобных условиях удивительным представляется тот факт, что более половины всех офицеров в звании от прапорщика до капитана, а также многие офицеры старше по званию на протяжении всей службы не меняли полка. Особенно в старых полках — таких как Лейб-гренадерский, Брянский или Курский пехотные полки, или Псковский драгунский — число офицеров вплоть до чина майора, всю жизнь прослуживших в своем полку, было особенно велико. Как и следовало полагать, Преображенский лейб-гвардии полк, один из старейших в российской армии, представлял собой исключительное явление, поскольку почти все его офицеры продвигались по службе внутри данного полка. Прибавим к этому, что подавляющее большинство русских офицеров не были женаты, и сила их привязанности к своим полкам станет очевидной[66].
60
На эту тему существует хорошая, подробная статья, см.: Egger R. Die Operationen der Russischen Armée in Mahren und Osterreich ob und unter der E
61
См. прежде всего: Weber E. Peasants into Frenchmen. Stanford, Calif. 1976 (особенно Гл. 6. С. 67 и далее).
62
Эта статистическая сводка основана на проведенной мною обработке 1,5 тыс. формулярных списков унтер-офицеров (РГВИА. Ф. 489). Сюда включены сведения обо всех унтер-офицерах, чьи списки были написаны разборчиво и которые не были солдатскими или поповскими детьми, следующих полков: лейб-гвардии Преображенского (Д. 1), Малороссийского гренадерского (Д. 1190), Херсонского гренадерского (Д. 1263), Муромского (Д. 517), Черниговского (Д. 1039), Ревельского (Д. 754), Курского (Д. 425) пехотных полков; 39-го (Д. 1802) и 45-го (Д. 1855) егерского, кирасирского Его Величества (2114) и Митавского (Д. 2446), Борисоглебского (Д. 2337), Нарвского (Д. 2457), Ямбургского (Д. 2631) и Псковского (Д. 212) драгунских полков; 2-й (Д. 3798), 5-й (Д. 3809) и 10-й (Д. 3842) артиллерийских бригад.
63
Много информации об этом содержится в книге: Андроников А. Н., Федоров В.П. Прохождение службы // Столетие военного министерства. Т. 4. Ч. 3. Кн. 1. Отд. 3. СПб., 1909. С. 1–59; Щепетильников В.В. Указ. соч. С. 41–55.
64
Об артелях см. комментарии У. Фуллера в книге: Fuller W. Strategy and Power in Russia, 1600–1914. New York, 1992. P. 172–173; Клугин Л. Указ. соч. С. 79–130; Андроников А. Н., Федоров В.П. Указ. соч. С. 112–14. Сведения о новых полках см.: Керсновский А.А. История русской армии. М., 1992. Т. 1. С. 206.
65
Württemberg E. Op. cit. Vol. 2. P. 49; Глинка Ф. H. Письма русского офицера. М., 1987. С. 347.
66
В 1806 г., например, в циркуляре Собственной Его Императорского Величества канцелярии подчеркивалось, что «переводы офицеров из полку в полк совершенно противны Высочайшей воле»: Андроников А. Н., Федоров В.П. Указ. соч. С. 112. В 1812 г. барон К.А. Крейц стал шефом Сибирского драгунского полка. В следующем году в полк перевелись двое его молодых шуринов. В течение последующих тридцати месяцев один из них получил повышение дважды, а другой — трижды: РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2670. Л. 34–45: «Список о службе и достоинстве Сибирского уланского полка ротмистров и штаб-ротмистров». См. формулярные списки полков: Преображенского лейб-гвардии (Ф. 1), Малороссийского и Херсонского гренадерских (Ф. 1190 и 1263), Курского и Брянского (39-го егерского) (Ф. 425 и 1802) и Псковского драгунского (Ф. 212).