Страница 158 из 184
ВТОРЖЕНИЕ ВО ФРАНЦИЮ
В кампании 1814 г. военные операции переплетались с дипломатическими маневрами и велись с учетом внутриполитического положения Франции. Это было неизбежным следствием успеха, которого коалиция добилась в 1813 г. Задачей союзного договора, подписанного в Теплице в сентябре 1813 г. между Россией, Пруссией и Австрией, было вытеснение Наполеона за Рейн и восстановление независимости Германии. К ноябрю 1813 г. эта цель была достигнута. Теперь союзникам предстояло решить, следует ли им и в дальнейшем стремиться выполнить поставленные ранее ограниченные военные задачи или пойти дальше. Если они останавливались на последнем варианте, тогда им требовалось достичь соглашения относительно новых целей. Что бы они ни решили, им нужно было иметь дело с французским правительством, которое станет вести мирные переговоры, а затем возьмет на себя исполнение достигнутых договоренностей. Усталость, накопившаяся за время наполеоновских войн, вполне могла подтолкнуть французов к кратковременному миру, но после двадцати двух лет войны союзники жаждали длительного мира, а не просто временного перемирия. Разработка такого устройства, которое гарантировало бы мир и стабильность в Европе, удовлетворяло интересы союзников и было приемлемо для французского общества, была сопряжена с неизбежными трудностями[780].
Следовало ли союзникам предложить Франции вернуться в ее так называемые «естественные границы», проходящие по Рейну, Альпам и Пиренеям, как было предусмотрено в тексте Теплицкого договора? Или же им нужно было стремиться ограничить Францию в пределах ее «исторических» границ, под которыми имелись в виду земли, находившиеся во владении французского короля в 1792 г.? Тесно взаимосвязанным с двумя предыдущими был вопрос, следовало ли союзникам вести переговоры с Наполеоном или низвергнуть его? Вероятно, можно было представить, что Наполеон позволит заключить мир, основанный на принципе «естественных границ», но только очень большой оптимист мог поверить, что французский император станет рассматривать соглашение, возвращавшее его страну в пределы бывших владений короля, как нечто большее, чем временное перемирие. Однако союзники отдавали себе отчет в том, что навязать французам политический режим было не в их силах и не в их интересах. Их армии не могли находиться во Франции вечно. Скорее рано, чем поздно им потребовался бы такой французский режим, который обладал бы достаточной легитимностью, чтобы принять условия мира и удержаться у власти после того, как во французском обществе пройдет вызванное войной чувство усталости. У союзников было много поводов для разногласий относительно того, какого рода политический режим наилучшим образом подойдет под намеченную программу. Очевидно было лишь одно: чем в большей степени режим стал бы восприниматься как навязываемый союзниками, тем сложнее ему было бы снискать поддержку у французского народа.
Это были сложные вопросы, и на них не имелось четкого ответа. Взаимные подозрения и споры в лагере коалиции обострялись вследствие столкновения интересов по вопросу об окончательном послевоенном устройстве Европы в целом. Прямыми и косвенными методами Наполеон управлял большей частью Польши, Германии, Италии и исторических Нидерландов. Теперь предстояло решить судьбу всех этих территорий, и это решение несло в себе огромные последствия для могущества, статуса и безопасности всех стран, входивших в коалицию. Прежде всего речь шла о Польше, точнее сказать о герцогстве Варшавском, которое составляли территории, после разделов Польши входившие в состав Пруссии и Австрии. Александр I хотел, чтобы они достались России. Согласно широко распространенному тогда мнению, баланс сил в Центральной и Восточной Европе зависел от решения этого вопроса. Разногласия по поводу того, как именно следовало разделить Польшу, привели к развалу 1-й коалиции перед лицом революционной Франции. Они также являлись наиболее вероятным камнем преткновения и для нынешней коалиции. Равным образом польский вопрос не мог рассматриваться отдельно от вопроса о взаимоотношениях с Наполеоном и Францией. Перед лицом русско-прусского единства Австрия смотрела на Францию как на возможного союзника. Если бы французы вследствие заключенного мира были чрезмерно ослаблены или унижены, они перестали бы подходить для этой роли. С другой стороны, Франция, обязанная венскому кабинету умеренными мирными условиями и управляемая Наполеоном, зятем Франца I, могла бы стать ценным противовесом могуществу России[781].
Хотя между всеми союзными державами существовала некоторая напряженность, самым серьезным был конфликт между Австрией и Россией. Одной из ключевых сфер, где сталкивались их интересы, являлись Балканы. В 1808–1812 гг. русские были очень близки к тому, чтобы завоевать всю территорию современной Румынии и превратить Сербию в зависимое от России государство, тем самым повысив авторитет и влияние русских на Балканах. Лишь угроза наполеоновского вторжения убедила Петербург отказаться от этой затеи, однако никто в Вене не был столь наивен, чтобы поверить, что этим дело и кончится. Если смотреть шире, австрийцы опасались растущего могущества России, лишним чему свидетельством стал 1812 г. Практически полная географическая неуязвимость России, сила ее армии и количество имевшихся в ее распоряжении ресурсов — все это делало Российскую империю державой, которая внушала страх ее соседям.
Тем не менее опасения Австрии не следует преувеличивать, в 1814 г. Австрия своей мощью еще не сильно уступала России. До 1914 г., когда Россия усилилась в результате стремительного роста населения, а австрийская армия оказалось ослабленной вследствие конфликтов между различным национальными группами внутри империи Габсбургов, было еще далеко. Что же касается 1814 г., то австрийцы даже собственными силами могли оказать упорное сопротивление России. Действуя же в союзе с Пруссией, они имели все шансы нанести ей поражение. Во многих отношениях главной проблемой для Меттерниха в 1814 г. была сплоченность Пруссии и России, что позволяло последней действовать более уверенно и давало возможность беспрепятственного прохода в Центральную Европу. Русско-прусский альянс грозил Австрии изоляцией и шел вразрез со стремлением Меттерниха к созданию германского блока, который в значительной степени лишил бы Францию и Россию влияния в Центральной Европе. Внутри самого союзного блока природные богатства Австрии и историческое наследие Габсбургов естественным образом обеспечивали Вене главенство. В то же время Меттерних предвидел, что гарантией мира и равновесия в Европе в целом был бы баланс сил между Францией и Россией[782].
Виды австрийцев на будущее имели некоторую поддержку внутри прусского правительства. Когда в феврале 1813 г. между Россией и Пруссией шли переговоры по поводу заключения Калишского договора, сильные разногласия вызывал вопрос о судьбе некогда принадлежавших Пруссии территорий в составе герцогства Варшавского. Ближайший советник прусского короля генерал-майор К.Ф. Кнезебек разделял опасения высшего генералитета Австрии, связанные с возможным маршем на Париж и свержением Наполеона[783].
Кнезебеку противостояли Г.Л. Блюхер, А. Гнейзенау и Силезская армия. Их взгляды порой недооценивают, утверждая, что в их основе лежала лишь жажда мести и стремление к воинской славе. Это несправедливо. Генерал-квартирмейстер Силезской армии барон К. Мюффлинг, невозмутимый штабной офицер, в личном плане был гораздо ближе к Кнезебеку, чем к Гнейзенау или Блюхеру. Однако он разделял их мнение, что длительный мир требовал отстранения Наполеона от власти. Мюффлинг полагал, что если бы Наполеон сохранил свои полномочия, тогда после короткой передышки и перегруппировки сил он непременно попытался бы перечеркнуть все результаты мирного урегулирования. Его поддержали бы все ветераны его армии, на тот момент находившиеся в плену у союзников или в госпиталях. В то же время, добавлял Мюффлинг, когда Наполеон начал бы наступление, переправившись через Рейн, российская армия находилась бы за тысячу километров и не смогла прийти на выручку Пруссии[784].
780
Трактаты, заключенные Россией с Австрией и Пруссией см.: Собрание трактатов и конвенций… Т. 3. С. 111–126; Т. 7. С. 96–112. Австро-прусский договор был идентичным.
781
См., например, письмо графа Мюнстера, ганноверского государственного деятеля, к принцу-регенту (будущему английскому королю Георгу IV), в котором тот сообщал о спорах, разгоревшихся в январе вокруг военной и дипломатической политики в отношении Франции: «Главной причиной всех разногласий служит то, что Россия до сих пор не заявила о том, через какие части Польши она намеревается провести свои границы», см.: Fournier A. Der Congress von Chatillon: Die Politik im Kriege von 1814. Wien, 1900. P. 295–296.
782
Даже на английском языке о К. Меттернихе и его политике существует обширная литература. Основополагающими работами являются кн.: Schroeder P. W. Op. cit.; Kissinger H. Op. cit. Книга П. Шредера является особенно ценным исследованием. А. Скед намечает ряд наиболее широко распространенных трактовок «системы» Меттерниха в своей кн.: Sked A. Metternich and Austria. London, 2008. Что касается роли Меттерниха в свержении Наполеона — сюжета, которому в книге уделено наибольшее внимание, — автор этих строк в какой-то мере разделяет скептицизм А. Скеда.
783
О взглядах К.Ф. Кнезебека см.: Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 81–82.
784
Muffling K. Op. cit. P. 92–93,100–101,418–419.