Страница 112 из 184
На краю правого фланга сражение началось около девяти утра. Барклай быстро осознал всю безнадежность попыток остановить превосходящие силы противника, с которыми ему пришлось столкнуться. Он мог надеяться лишь на то, что ему удастся осуществить сдерживающие действия на высотах близ Гляйна и как можно дольше оборонять ключевые пути отступления. Ланжерон отмечал, что в особенности 28-й и 32-й егерские полки в то утро продемонстрировали умение и героизм, сдерживая французов до последней минуты и позволив русской артиллерии покинуть поле боя после того, как она нанесла противнику большие потери. Сам Барклай шел впереди своих егерей, вдохновляя их своими спокойствием и неустрашимостью в минуту крайней опасности. Несмотря на спокойствие русских и временную передышку, выигранную в результате контратаки прусских войск под командованием Клейста, положение становилось все более отчаянным по мере того, как росло давление со стороны Нея, часть корпуса Лористона грозила обогнуть правый фланг Барклая. Когда в три часа пополудни деревня Прайтиц наконец была взята французами, Лористон смог легко продвинуться вперед и отрезать жизненно важную линию отступления союзников по дороге на Вайсенбург.
Вместо этого, к счастью для русских, Ней позволил себе чересчур увлечься яростной схваткой, происходившей справа от него на Креквицких высотах, где Блюхер сдерживал натиск Сульта, в состав войск которого входили корпус Бертрана и наполеоновская гвардия. Вместо того чтобы пробиваться на юго-восток в сторону линии отступления союзников, Ней не только направил собственный корпус против Блюхера на юго-запад, но и отдал Лористону приказ оказать ему поддержку. Оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами противника, старый Блюхер, по-прежнему призывавший своих людей сражаться подобно спартанцам при Фермопилах, был вынужден отступить — очень неохотно, но как раз вовремя — по дороге, которая все еще была открыта благодаря усилиям войск Барклая. Русская лейб-гвардия и тяжелая кавалерия получили приказ прикрывать отступающих.
Правый фланг и центр сил коалиции двигались по дороге на Райхенбах и Вайсенбург, левый — по параллельной дороге, которая вела через Лёбау на Хохкирх. Это отступление, по сути, являлось фланговым маршем через переднюю линию гораздо более многочисленных сил противника, который совершался после двухдневных изнурительных боев. Ланжерон писал: «Тем не менее маневр был завершен в величайшем порядке и без малейших потерь, как и все прочие отступления, которые провела за время войны эта превосходная русская армия благодаря своей безупречной дисциплине, умению повиноваться и прирожденной храбрости русских солдат и офицеров». Несомненно, Ланжерон был пристрастным очевидцем событий, но барон фон Оделебен, саксонский офицер в штабе Наполеона, наблюдал за русским арьергардом 21 мая и сделал запись, что «русские отступали очень упорядоченно» и «провели отступление, которое может считаться тактическим шедевром <…> хотя линии союзников были смяты по центру, французам так и не удалось ни отрезать часть армии противника, ни захватить неприятельскую артиллерию»[553].
Для Наполеона исход сражения при Баутцене стал большим разочарованием. Вместо решительной победы он всего лишь оттеснил противника вдоль линии его отступления, потеряв 25 000 человек против 10 850 убитых и раненых в рядах русской и прусской армий. Преследование отступавших сил коалиции принесло ему не больше радости. 22 мая, на следующий день после Баутцена, французы нагнали русский арьергард при Райхенбахе. Отступлению последнего мешали заторы на улицах города, но это обстоятельство не тревожило командиров арьергарда — Милорадовича и Евгения Вюртембергского. Снова Оделебен наблюдал следующую картину:
«Распоряжения касательно обороны спорной высоты делают величайшую честь командиру русского арьергарда. Дорога на Райхенбах, спускающаяся с противоположной стороны холма, на выходе из города делает поворот. Русский генерал до самого конца сохранял преимущество, которое давала ему позиция, и его войска не отступали до тех пор, пока не подошли столь крупные силы французов, что сопротивление стало совершенно невозможно. Сразу после этого его видели защищавшим еще одну высоту между Райхенбахом и Маркерсдорфом, где он вновь остановил движение французов»[554].
Именно «эшелонированное отступление» Вюртембергского, заставившее французов продвигаться черепашьими шагами, взбесило Наполеона и привело его в столь сильное нетерпение, что он взял командование авангардом на себя. В тот вечер русский арьергард занял очередную оборонительную позицию за деревней Маркерсдорф. Когда Наполеон с боем пробивался через деревню, первый же залп русской артиллерии смертельно ранил его гофмаршала и ближайшего друга — Жеро Дюрока. Спустя четыре дня при Хайнау прусская кавалерия устроила засаду на проявивший неосмотрительность французский авангард под командованием генерала Мэзона и наголову его разбила. Как это уже случалось, подвиги союзного арьергарда дали их товарищам время для организованного отступления, но в последние десять дней весенней кампании 1813 г. они фактически добились гораздо большего. Перед Наполеоном предстала кавалерия союзников, сильно превосходящая его собственную, и невозмутимые русские арьергарды, подобные тем, что он преследовал в предыдущем году до самой Москвы, но так и не смог добиться своего. Наполеон не был бы человеком, если бы не содрогнулся при мысли о том, что ему придется возобновить ту же игру в мае 1813 г., имея при этом гораздо более слабую кавалерию. Арьергарду же союзников удалось полностью скрыть от Наполеона глубокие разногласия и потенциальный беспорядок, имевшиеся тогда в главном штабе коалиционных сил.
Разногласия были вызваны прежде всего тем обстоятельством, что союзники оказались перед очень сложными стратегическими дилеммами. Если вмешательство Австрии было действительно неизбежно, тогда приоритетная задача, возможно, должна была состоять в том, чтобы держаться границы Силезии с Богемией и готовиться к соединению с наступавшими силами Габсбургов. Однако если австрийцы запаздывали с помощью или вовсе оказывались не в состоянии помочь, подобный шаг мог стать роковым. Прусско-русская армия легко могла оказаться в ситуации, когда Наполеон обходил бы ее с восточного фланга и прижимал к границе нейтрального государства. Попытки остаться возле границы между Силезией и Богемией были по меньшей мере чреваты трудностями по части нахождения провианта, а также ставили под угрозу коммуникации, соединявшие части русско-прусской армии с территорией Польши, откуда к ним поступало все необходимое и подходили подкрепления.
Это стало проклятием для Барклая де Толли, 29 мая сменившего Витгенштейна на посту главнокомандующего. Многомесячные бои в сочетании с неумелым управлением Витгенштейна довели русскую армию до состояния замешательства, при котором корпуса, дивизии и даже полки были расстроены и изуродованы в результате переформирований и исполнения специальных заданий. Витгенштейн не знал даже точного местоположения своих боевых подразделений, не говоря уже об их численности. К концу мая в люди начали голодать. Чтобы решить все эти проблемы, Барклай избрал отступление за Одер в Польшу с целью реорганизации армии. Он обещал завершить эту реорганизацию в течение шести недель. Отступив к собственным базам снабжения, русские могли быстро решить задачу обеспечения армии продовольствием и восстановления ее структуры. Кроме того, в тот период времени на театр военных действий прибывали многотысячные подкрепления. В их числе были грозные дивизии Ф.В. Остен-Сакена, укомплектованные большим числом ветеранов, чем любые другие армейские части за исключением лейб-гвардии; превосходная 27-я дивизия Д.П. Неверовского; кавалерия П.П. Палена; а также многочисленные резервы, сформированные в России зимой 1812–1813 гг., счет которым шел на десятки тысяч. Многие тысячи бойцов должны были вот-вот снова вернуться в строй из госпиталей, и им требовалась некоторая передышка, чтобы вновь втянуться в ритм полковой жизни.
553
Langeron A. Op. cit. P. 189; Odeleben. A Circumstantial Narrative of the Campaign in Saxony in the Year 1813. London, 1820. Vol. 1. P. 95.
554
Odeleben. Op. cit. P. 103.