Два дня и три ночи

Я приблизился к этой «заветной дверце» и заглянул внутрь. Расположенная под потолком лампочка позволила мне рассмотреть ящики, выстроенные штабелем прямо перед отверстием. Ящиков оставалось сто двадцать.

Что-то коснулось моего плеча. Это был тонкий нейлоновый шнур. Водолаз номер три манипулировал им, пытаясь зацепить ручку очередного ящика. Я резко отпрянул. Он стоял спиной ко мне, и мне показалось, что у него что-то не ладится, поскольку, завязав шнур на ручке ящика несколькими узлами, он обнажил висящий на поясе нож.

Я подумал: «Зачем ему нож?» Но мое раздумье, к счастью, не продолжалось слишком долго. Если бы я недоумевал хотя бы на две-три секунды дольше, это были бы последние секунды в моей жизни.

Оказалось, «номер три» заметил меня или почувствовал натяжение шнура. Не исключено, что его шестое чувство было более развито, чем мое. На глубине двадцать – тридцать метров невозможно передвигаться даже в нормальном темпе, и все же «третий номер» бросился на меня со скоростью молнии. Я не только не успел среагировать, но даже не сообразил, что происходит, хотя происходящее могло иметь для меня самые неприятные последствия. Он обрушился на меня всей своей тушей, в то время как я вел себя не более активно, чем домохозяйка на лекции по квантовой механике.

Его рука была опущена, пятнадцатисантиметровое лезвие торчало снизу вверх, а большой палец прижимал рукоять ножа сверху – только очень неприятные в общении люди используют такую хватку. Но зачем ему нужен был нож? С одним или двумя такими, как я, он вполне мог бы справиться голыми руками, причем получил бы даже большее удовольствие. Здравствуй, Квист, как давно ты не убивал меня.

Я все еще был неподвижен, словно загипнотизированный. Я боялся, что он нажмет кнопку телефона, тогда у меня не оставалось бы никаких шансов. Но он не сделал этого: конечно, маэстро Квист не нуждается в посторонней помощи, чтобы прикончить меня. Его губы расползлись в торжествующей улыбке. Я был в маске для подводного плаванья, и он не мог видеть моего лица, но развитое шестое чувство наверняка позволяло ему в полной мере ощутить ответственность момента. Его лицо приобрело выражение жреца, готовящегося произвести обряд жертвоприношения. Подпрыгнув и подогнув колени, он позволил воде поднимать его тело, пока не оказался в горизонтальном положении, после чего внезапно бросился на меня, мощно замахиваясь правой рукой.

В этот момент я очнулся от гипноза и оттолкнулся левой ногой от внешней стенки сейфа. Трубка, подводящая Квисту воздух, оказалась рядом со мной. Я изо всех сил потянул за нее, надеясь, что мой противник потеряет равновесие. Но тут он нанес удар. Острая боль прошила мой бок до самого плеча, меня откинуло назад, и я отлетел к стенке трюма. Теперь я не видел Квиста, но не потому, что он отдалился или выронил фонарь, – причина была гораздо экзотичнее: Квист исчез из виду в столбе белой бурлящей и булькающей пены.

Гофрированные трубки для подведения водолазам воздуха вполне гибки и прочны, они сконструированы достаточно надежно, чтобы выдерживать самые разные воздействия, но все же не настолько, чтобы выстоять под ударом острейшего ножа, к тому же нанесенным рукой самого сильного человека из всех, кого я знал. Вместо того чтобы зарезать меня, Квист перерезал собственную трубку подачи воздуха.

Сейчас здесь, на глубине, под давлением в три-четыре атмосферы, его уже ничто не могло спасти. Вода заполнила его скафандр до половины. Если бы он догадался снять шлем, я, возможно, и сделал бы ему искусственное дыхание, но, так как он не проявлял инициативы, я схватил тянущийся от него нейлоновый шнур и несколько раз опутал его конвульсивно дергающиеся ноги. Это несложное действие преследовало сразу две цели: ближайшую (я хотел оказаться вне досягаемости его могучих рук, которые и сейчас еще вполне могли бы довершить начатое два дня назад знакомство с моей шеей) и стратегическую (подоспевшие на помощь коллеги сделают вывод, что Квист запутался в нейлоновом шнуре и, пытаясь высвободиться из ловушки, случайно перерезал ножом трубку подачи воздуха). Собственно говоря, так оно и было, разве что причина и следствие для них поменяются местами. Конечно, опутывать ноги тонущему, вместо того чтобы оказать ему помощь, – поступок не слишком джентльменский… И все же совесть меня не мучила: Квист не был просто преступником, он был безумцем, чудовищем, чувствовавшим насущную потребность убивать и получавшим от этого удовольствие. И вообще я не думал о нем, я даже не думал о Бейкере и Дельмонте, о Дэвисе и Уильямсе. В моей голове пульсировала мысль о том, что люди, запертые в подземелье замка, останутся в живых лишь в том случае, если я сейчас никак не обнаружу своего присутствия… Я бросил Квиста и быстро поплыл вверх, чтобы спрятаться под потолком трюма.

«Номер один» и «номер два» уже спускались на помощь, раскручивая сигнальный шнур. Когда их шлемы оказались у меня под ногами, я проплыл сквозь выход из трюма на палубу, ухватился за трос, держащий сетку, и начал подниматься на поверхность.

Теперь я мог не спешить. А вернее, не мог спешить. Не помню, когда я в последний раз пользовался правилами хорошего тона, но правила декомпрессии постепенно становятся основополагающими принципами моей жизни. На глубине двадцать пять метров я отдыхал около десяти минут, а когда надетый на запястье глубиномер показал четыре метра, я остановился еще на три минуты. К этому времени Квист был уже мертв.

Дальше все шло как по маслу. Я легко нашел «Огненный крест», и Хатчисон помог мне забраться на борт, за что я был ему очень благодарен, поскольку водолазно-альпинистское многоборье сегодня не входило в планы моих тренировок.

– Я рад снова видеть вас, дружище! – Хатчисон действительно обрадовался. – Я всегда считал себя человеком черствым и не очень способным к состраданию, но последние полчаса я очень сдерживал себя, чтобы не сигануть за борт помочь вам.

Наверняка за последние полчаса Хатчисон похоронил меня раз десять.

– Ну как?

Такой вопрос обычно задают выскочившему из операционной ассистенту столпившиеся у двери родственники больного, и ассистент с глубокомысленным видом и сознанием своей значительности в отсутствие хирурга отвечает: «Все в порядке. В ближайшие пять-шесть часов поводов для беспокойства нет».

В отсутствие деда Артура я также имел возможность «надувать щеки».

– Все в порядке, – ответил я Хатчисону, – в ближайшие пять-шесть часов поводов для беспокойства нет.

– Я поднимаю якорь, – сказал шкипер, привыкнув наконец к тому, что я все-таки жив.

Через три минуты мы уже уходили от «Входа в гробницу», а еще через три минуты, войдя в рулевую рубку, я разделся и попытался промыть совершенно неэстетичную рану, которая тянулась от низа грудной клетки до самого плеча. До меня донесся звук включаемого автопилота, и через минуту Хатчисон уже имел возможность оценить мое новое приобретение. Правда ли, что шрамы украшают мужчину? Густые заросли на лице шкипера не позволили мне понять, что он думает по этому поводу. Ну и ладно. Лучше я при случае спрошу об этом Шарлотту.

– Что случилось? – спросил Хатчисон, очнувшись от созерцания моей раны.

– Квист. Он был в трюме.

Хатчисон замолчал, но, закончив делать мне перевязку, снова подал голос:

– Квист мертв.

Это не было вопросом.

– Он перерезал свою кислородную трубку, – объяснил я и рассказал ему обо всем.

До самого замка мы не обменялись и десятью словами. Он не поверил мне и никогда не поверит.

Дед Артур тоже не поверил мне и не поверил бы, даже если бы был со мной рядом в трюме «Нантесвилля». Но он отреагировал совершенно иначе, чем Хатчисон: известие о смерти Квиста его очень возбудило и обрадовало. В течение последних дней он деградировал от либерала до реакционера. Самое веселое, что, как оказалось, минимум пятьдесят процентов ответственности за гибель Квиста лежит на плечах самого деда Артура.

– Не далее как двадцать четыре часа назад, – заливался он соловьем, – я приказал Кэлверту найти этого индивидуума и уничтожить его любым доступным способом. Я вынужден признать, что способ был выбран очень элегантный: перерезать ножом кислородную трубку… Да, мой мальчик, я рад, что общение со мной не проходит для вас даром.