Страница 42 из 55
– Много их, – прошептала она.
– Тем лучше, больше погибнет! – мрачно ответил Радим.
– Посмотри, как они молоды! – Пребрана показала внутрь крепости на юных ратников, готовящихся к бою.
Повольники весело крепили перевязи с доспехами, проверяли на лозах остроту мечей и строились на площади под стягами своих сотен.
– Многие из них могли бы стать славными воинами…
Нахмурил брови Радим, но была права Пребрана: Святослав с дружиной далеко, болгарское ополчение и эти юнцы не отстоят Преславы. Крепость не готова к осаде, и внутри много христиан, сторонников мятежа, готовых в первую же ночь распахнуть крепостные ворота. Но не таковы русы, чтобы сдаваться без боя.
К полудню мятежники передали свой приказ: гарнизону Преславы надлежит сложить оружие и открыть ворота. Ввиду скорого штурма воевода Волк созвал военный совет. Решено было спешно строить полки и перевидаться с противником у стен крепости.
Войско мятежников едва успело расположиться на поле, когда из ворот Преславы выкатилась русская дружина. Ощетинившийся копьями таран ринулся на болгар. Конная сотня Радима-Кречета поддерживала пеших ратников с флангов. В ярости битвы русы досеклись до стяга мятежников и срубили древко. Дрогнули мятежники и побежали к Дунаю. Но увидев, как мало русов, быстро опамятовали болгары и пошли в наступление. Приступ за приступом отбивали повольники атаки наседавшего войска. Рубились смертно, бывало, что уже пронзенный копьем воин, насаженный на острие, продолжал атаку и, приблизившись вплотную, поражал мечом своего убийцу. Раненые лошади метались, топча тела, скользкие от крови. Вопли раненых и стоны умирающих колебали молчаливое небо, но под ударами мятежников повольники держали строй и лишь плотнее смыкали ряды.
Болгарыни и русские – жены воинов, бьющихся под стенами Преславы, на руках относили раненых за стены крепости. Пребрана вещими словами унимала боль, останавливала кровь и целила раны. Но если таяла надежда и в муках терял человек последнее мужество, то взмахом стальной секиры чертила она руну смерти над грудью умирающего, и дух легко покидал тело, и с младенческой улыбкой засыпал израненный воин.
К ночи на площади заполыхали костры. Воевода Волк приказал колоть коней и вялить мясо. У каждого колодца встала охрана из двух повольников. Русичи готовили город к долгой обороне.
Поздно ночью в палаты Волка быстрым шагом вошла Пребрана, и расступились перед нею часовые с боевыми секирами на плечах.
– Говорят, ты видишь грядущее, жено. Скажи, что ожидает нас? – спросил воевода Волк.
– Будет оставлена крепость, – едва слышно произнесла Пребрана.
Потемнел лицом Волк:
– Что говоришь ты? Клятву нарушить толкаешь? Не для того мы присягали нашему Князю, чтобы бросать его столицу. Станем на смерть, но не уступим и пяди земли, взятой с бою!
– Если промедлишь хоть день – не останется войска. Стены Преславы рассыплются пылью. Жизнь сберегите дружине и уведите на Север, там под крылом Святослава быстро окрепнет поволье и с яростью новой вернется!
– Значит, должны мы, как зайцы, бежать из Преславы?
– «Кто о своих не печется, тот хуже неверного», – так говорил Святослав. Разве ты забыл, что позорному плену русы предпочитают смерть?
Той же ночью все терема знатных русичей, языческие кумиры и храмины были преданы огню. Глядя на пылающий город, мятежники растерялись. На рассвете русская дружина вихрем вырвалась из крепости, и прежде чем болгарское войско опомнилось, русы с боем прорвались к Дунаю, захватили ладьи, подняли паруса и уплыли вниз к морю.
Пребрана и с нею множество женщин остались в городе. На соборной площади под открытым небом лежали раненые. Жители Преславы боялись брать их в дома, опасаясь гнева мятежников.
В устье Дуная, у пределов Болгарского царства путь ладьям преградила флотилия. Плыли струги с княжьим тавром и скакали вдоль берега толпы кочевников-печенегов. Были врагами, а ныне союзно с русичами шли печенеги воевать Византию.
– Город мой пал, – вот все, что сказал Святослав, узнав о случившемся, и до крови сжал в ладони монету-талисман, с надписью «Царь Болгарам».
Воевода Волк развернул свои ладьи, и поплыли защитники Преславы впереди каравана судов, и содрогнулось царство Болгарское от гнева русских дружин. И вновь с поспешностью неверных жен болгарские города отлагались от византийского посадника Бориса и переходили под руку русского князя. С предателями поступал Святослав, как поступает с неверной женою вернувшийся муж. Множество болгарских бояр, изменивших присяге, было посажено на кол под Филиппополем. Но князь-Барс был верен воинской чести и рассудителен даже в гневе. Венценосного Бориса и его брата Романа он не только пощадил, но даже оставил в их дворцах, не лишая короны. Его гнев был обращен только против изменников.
Впереди в утреннем тумане встала Преслава, но затворились болгары в городе и утром вышли на битву против Святослава, и была сеча великая, и стали одолевать болгары, тогда сказал Святослав своим воинам:
– Здесь нам и умереть. Постоим же мужественно, братья и дружина! Мертвые сраму не имут!
Множество славных богатырей было в войске Святослава: первым среди равных был воевода Икмор, в бою он один стоил целой сотни, был воевода Свенг, варяжский поединщик. Был Скиф, славный богатырь, гордившийся размерами тела и неустрашимостью души. И Радим-Кречет, рубивший двумя мечами сразу воин-коловрат. Не отстояли крепости мятежники и под напором русского гнева побежали за стены Преславы. У ворот настигли их дружинники Святослава и взяли город приступом.
Вместе с Преславой воспряли надежды князя на Русское Царство Великое. Дунай – голубая вена Европы уходила из-под Византийского креста. Держава северных мечей вновь рождалась в пыли битв, еще одни прыжок пардуса, и давний враг будет растерзан! «Хочу идти на вы и взять ваш град, аки сей…» – написал Святослав византийским вельможам и занес свой меч над Царьградом.
Широкими прыжками приближался разъяренный барс к Царьграду, и тяжелая поступь северных варваров сотрясала Болгарию и Македонию. С праведной свирепостью несли северяне русский порядок на острие мечей. Они помнили обиды вековой давности и были готовы мстить сторицей за всякое оскорбление, когда-либо нанесенное русскому духу и русской крови. Уныние и ужас царили в столице византийской империи. И вновь, как в годины прежних бед, пастыри вещали с амвонов церквей о грозе с севера, о наказании за развращение нравов, о Страшном Суде и Люцифере-губителе.
Под Адрианополем греки вышли навстречу русскому войску, и после жестокой сечи пал Адрианополь, и задрожали святыни Царьграда.
Святослав уже был в двух днях пути от византийской столицы. С малым числом воинов наступал он на сотни тысяч румийцев. Все надежды греков были на патриция Петра, опытного стратига. Но в те дни прихотливая военная удача отвернулась от византийцев, после кровопролитной сечи храбрый кастрат отвел войска за Аркадиополь. Вскоре к армии Петра присоединились отборные легионы, дотоле усмирявшие мятеж на окраинах империи, и в битве под Аркадиополем не оказалось победителей. Святослав не сумел взять Царьград, но и румийцы не смогли одолеть русичей.
Думая, что имеют дело с златолюбивыми варварами, греки поспешили испытать русов дарами. Святослав отверг золото и роскошь, и лишь увидев меч из дамасской стали, обрадовался. Страх одолел ромеев, и запросили они мира.
– Невмоготу нам сопротивляться тебе, – сказали византийские послы, – так возьми с нас дань на всю дружину свою. Только скажи – сколько вас, чтобы разочлись мы по числу дружинников твоих.
– Нас двадцать тысяч, – ответил Святослав, в то время как русских было только десять.
И вместо обещанной дани выставили греки против Святослава сто тысяч мечей. Печенеги же, потеряв надежду на грабеж Царьграда, покинули войско и вновь стали врагами Руси.
Измотанный битвами Святослав согласился на мир. Он отстоял Болгарию и Македонию и потребовал небывалую дань, собираясь взять долю убитых русов, чтобы за павшего ратника мог получить его род. После победы Святослав разделил свою армию по гарнизонам Болгарии, много воинов оставил на границах с Византией. Брату Глебу он поручил охрану горных ущелий, откуда внезапно могли нагрянуть ромеи, а сам отошел к Доростолу. В этом красивом и надежном месте прежде была резиденция болгарского патриарха.