Страница 32 из 55
– Почему ты так решил?
– На твоей шее была золотая княжья печать. Посмотри, я сберег ее для тебя…
Тоху-Боху вынул из-за пазухи гривну и протянул Пребране. Ее лицо вспыхнуло радостью. Исхудавшая и измученная, эта женщина вновь стала опасной и всепобеждающей.
– Всякая плоть – трава! Вся красота, как цветок полевой! – пробормотал потрясенный Тоху-Боху. – Ты, должно быть, дочь Лилит, и тебе дано пожирать мужские сердца?!
Пророк никогда никого не любил, и его жизнь одинокого аскета уже подошла к концу, но эта пленница тронула его сердце, как мысль Единого и Неизреченного, облеченная в женскую плоть. В эту секунду ему открылось тайное: в теле язычницы сияла великая душа, прекрасная и крылатая.
Он осторожно положил ладонь на ее живот:
– О, Дитя, я слышу биение твоего сердца, – прошептал он, закрыв, свои пугающие глаза. – Отныне и до самого рождения младенца ты, женщина, не будешь касаться земли! Этим ты сохранишь жизнь себе и своему ребенку.
С той ночи ноги Пребраны не касались земли. По приказу Тоху-Боху рабы носили ее в шелковом паланкине, а для недолгих прогулок по саду ей надевали глухие сандалии. Однажды сандалия упала с ее ноги, и присматривающий за ней евнух подставил под ее стопу ладони, и переставлял их до тех пор, пока она не дошла до дверей дома.
Пребрана разрешилась от бремени в пятый день месяца Нисана, когда хазарские иудеи готовились к празднику Песах. Едва ребенок обсох, Тоху-Боху произвел над ним гадание. Он протянул ребенку стрелу с кованым наконечником и золотую монету. Ребенок потянулся к стреле.
Несколько дней Тоху-Боху провел в вычислениях и чтении длинных кожаных свитков, составляя гороскоп на новорожденного и спрашивая о нем у духов Пустыни. И едва новое пророчество было готово, в тайной комнате спешно собрался совет из двенадцати Избранных.
Прежде чем начать речь, Тоху-Боху сделал ритуальный жест омовения рук и лица:
– Братья мои, наш голос услышан! В моих покоях живет женщина, прекрасная как заря, с губами, как спелые гранаты, с волосами цвета летнего солнца. В ее жилах течет кровь северных царей. Недавно у нее родился сын. Его кровь сделает неуязвимым наши стены.
– О, мудрейший, ты бросишь его в глину? – с радостью воскликнул Южный Ветер из страны Шем.
– Нет! Об этом не может быть и речи, – внезапно рассердился Тоху-Боху. – Я воспитаю его, как сына. Он получит обрезание, узнает Писание и Закон, и великий свет прольется в его очи и сердце. Ему предопределено стать великим воином, защитником Хазарана! От плеч он будет выше всего народа нашего!
Избранные долго молчали и зашумели враз, точно встревоженные гуси:
– Тоху-Боху сошел с ума! Он хочет усыновить сына грязной варварки, язычницы!
– Разве не ты говорил нам о законе сочетания крови? О том, что гои – вместилища демонов и даже животные лучше их!
– Пора искать другого пророка!
– Отдай нам женщину и ребенка, если хочешь сохранить свое место Пророка!
– Успокойтесь, братья, – мягко увещевал их Тоху-Боху. – Мне известно то, что неизвестно никому из вас. Я запретил ей касаться земли до рождения ребенка. Так я задержал время родов на несколько дней. Этим я изменил судьбу ребенка. Он родился после праздника Исхода и не подойдет для наших прежних целей.
Если беременная не касалась земли, то душа ребенка забывает пути предков. Он больше не опасен нам!
Но напуганные купцы были непреклонны. Напрасно Тоху-Боху уговаривал своих соплеменников отказаться от бесполезной жертвы.
В полночь, накануне праздника Исхода кровавая дань была вложена в бурую глину Итиля.
Глава 14
Полынья
На медведя идешь – ружье готовь, на кабана идешь – готовь гроб.
На рассвете охотников разбудил встревоженный тенорок Мамоныча.
– Беда, товарищи, вставайте, беда!
– Тамбовский волк тебе товарищ. Что случилось-то? – приподнялся с лежанки Блатарь.
– Серега под воду ушел, вместе с машиной, – причитал егерь.
– Какой такой Серега? – лениво потянулся Толстяк.
– Да водитель ваш провалился!
– Как провалился, куда? – с заботой вопрошал Очкарик.
– Озеро здесь неподалеку. Я еще затемно вышел лежки проверить, с горы, стало быть, его увидел. Впотьмах фары под водой светили. Он еще вечером под воду ушел, в темноте брод перепутал. Огроменная в том месте глубина.
За ночь подсыпало еще снегу. По верху едва угадывалась ночная колея и след от бахил Мамоныча. Минут за сорок охотники добежали до озера. След протектора обрывался у самого берега. Вдоль берега успел нарасти перистый лед. Единственная фара еще светила со дна.
– Царствие небесное его душе, – с чувством пожелал Мамоныч и пальнул из карабина.
Охотники растерянно слонялись вдоль берега.
– Вот тебе и поохотились, – поминутно повторял спонсор. – Зарекался я молдаван на работу брать…
– Тише, – поднял руку Глеб.
Нет, ему не померещилось: в ущелье и в самом деле рокотал мощный двигатель.
– Это еще кто? – испугался Толстяк. – Военные?
– Да нет, не похоже, – утер слезы Мамоныч, – хотя нам уже все равно… Парня-то угробили…
Из леса выполз черный внедорожник, вдвое мощнее утонувшего джипа. За тонированными стеклами пассажиров не разглядеть. Боковое стекло поползло вниз, и в проем выглянул водитель.
– Стреляли? – мрачно спросил он.
– Последний салют, – Мамоныч молча указал на блеклую медузу горящей на дне фары. – Пособите, братушки! – внезапно оживился он.
Водитель вышел из кабины, и протянул трос. Глеб разделся и вошел в ледяную воду. Нырнув, он сумел зацепить коуш троса за крюк под бампером.
– Ты бы свой «мотор» разгрузил, все полегче будет, – крикнул Мамоныч водителю.
Но тот только зыркнул – мол, не лезь не в свое дело… Глеб тоже почуял, что внутри джипа сидят люди. Лебедку запустили, трос вытянулся в струнку, и по напряженной дрожи было видно: «утопленник», медленно пятясь, ползет наверх. Чавкая и хрипя, руша низкий хлябистый берег, над водой показалась кабина, из распахнутой двери хлестала вода. Место водителя было пусто.
– Может, он там, на дне? – предположил Мамоныч.
Глеб заглянул во взбаламученную воду.
– Ничего не видать, унесло водилу. Где-нибудь на дне раков кормит, – положил конец дискуссии Блатарь.
И словно подтверждая мрачный прогноз, погасла последняя фара. Водитель внедорожника молча отцепил трос, хлопнул дверью, завел машину и рванул с места в карьер.
Команда Мамоныча опомнилась не сразу:
– Эй, задержите их! – крикнул Толстяк. – У меня мобила села, пусть хоть они позвонят.
– Тебе надо, ты и задерживай, дебил с мобилой, – огрызнулся Блатарь.
– Может быть, у вас работает? – робко осведомился Толстяк у Виктории.
Вместо ответа Виктория показала ему темную панель индикатора спутникового телефона.
– Вот черт, и у меня разрядился… – Мамоныч зачем-то тряс погасший мобильник. – Это, братцы, неспроста, это когда охота не по правилам…
Все охотники по очереди достали мобильники. Убеждаясь, что все аппараты разом «сдохли».
– А вы чего хотели? Зона же…
– Зона? Нет, кодляк, это не зона. В мою мобилу кто-то лазил. – Блатарь показал отметины на корпусе.
– «Ети»… – обронил Мамоныч.
– Какие такие «эти»? Я тебя придушу когда-нибудь! – рассвирепел Блатарь.
– Это шаманит Йэти. Пока мы в бане парились, он значит, наши мобильники на зуб попробовал, – пролепетал Мамоныч. – Ходит по горам большеногий, вот те крест на пузе, сам видел.
– Кое-кто слишком часто на снег из парной выбегал, может быть, он этого Йэти в лицо видел? – спросил Глеб.
Блатарь исподлобья зыркнул глазами и молча убрал свою вороненую «рацию».
– Так что ж теперь? Как выбираться-то? – спросил Толстяк у молодого.
Тот молчал, по-женски грея руки между коленями. Мамоныч распахнул багажник: весь запас – хлеб и крупа – были испорчены.