Страница 8 из 22
— Мой отец не знает греческого, и хорошо живёт, — возразил принц.
— Однако твой отец хочет, чтобы ты изучал этот язык, — напомнил Андреас. — Значит, видит в нём пользу. А ты веришь своему отцу?
— Да, но этого мало, — сказал Мехмед.
— Мало?
— Да, — кивнул наследник престола и, наконец, сформулировал. — Мне мало верить, потому что я хочу понимать. Умом.
— Умом? — переспросил молодой грек. — Значит, ты по-прежнему веришь моим вчерашним словам о том, что умён?
Мехмед снова улыбнулся и сказал:
— Учитель, я хочу, чтобы ты меня не уверил, а убедил, но ты всё повторяешь: «Веришь? Веришь?»
— Что ж, — Андреас кивнул. — Тогда, думаю, ты согласишься, что греческий нужен тебе затем, чтобы ты, принц Мехмед, когда станешь правителем, мог лучше понять своих подданных-греков.
— И тебя? — чуть смутившись, спросил принц.
— И меня, — мягко произнёс учитель, ведь слова «и тебя» прозвучали в устах мальчика по-особенному. «Его сердце не закрылось, а наоборот — раскрылось для меня ещё больше», — с радостью подумал Андреас. Ему вдруг показалось, что Мехмед не хочет больше никаких доводов и согласен начать обучение, однако принц всё же продолжал спорить. Возможно из простого упрямства:
— Учитель, но ведь ты умеешь говорить по-турецки. Мы с тобой поймём друг друга, — сказал ученик.
— А как же другие греки? К примеру, те, которые живут вне Турции. Они не знают турецкую речь, но среди них есть очень умные люди, интересные собеседники, которые через беседу покажут тебе мир с новой, непривычной стороны.
Принц слушал без особого воодушевления, поэтому Андреас поспешно добавил:
— Наверное, сейчас для тебя это не очень ценно, ведь ты начал учиться не так давно, и тебе всё ново, но со временем, когда тебе покажется, что ничего по-настоящему нового уже не осталось, то приятно будет встретить человека, который говорит тебе такое, о чём ты прежде не слышал и не задумывался.
— А толмачи на что? — продолжал возражать Мехмед.
— Если пользоваться услугами толмача, то доверительный разговор не получится, — заметил учитель. — Собеседник будет не так откровенен, как мог бы. И не откроет тебе всего, что мог бы открыть.
Мехмед погрузился в размышления, а затем произнёс:
— Люди всегда скрытные. Бывает, я задаю вопрос, а они врут, что не знают ответа.
— Врут? — не понял Андреас. — Зачем им это?
— Они думают, что мне не надо знать. Поэтому врут, говоря, что сами тоже не знают.
Теперь стало ясно, откуда у ученика такие мысли. «Когда ребёнок задаёт взрослым неудобные вопросы, то взрослые обычно отмахиваются», — подумал молодой грек, а Мехмед меж тем продолжал:
— Мой прежний учитель греческого тоже врал мне. Я думаю, что греки, про которых ты говоришь, будут врать так же, если решат, что мне не надо знать то, что они могут рассказать, — он гордо вскинул голову. — Но тогда я уже стану султаном. И если захочу, чтобы они сказали правду, то заставлю. Есть способы, и не надо учить греческий язык.
Несомненно, ученик говорил о пытках, и Андреас мысленно содрогнулся от такой кровожадности, но внешне остался спокойным и продолжал убеждать:
— Обычно собеседник отказывается отвечать, когда не надеется, что ты его поймёшь. Если ты будешь говорить с ним на его языке, это будет способствовать доверию. Собеседник решит, что ты готов понять, и откроется тебе.
Принц снова задумался:
— Как в тайных переговорах между государствами?
«Не только», — хотел ответить грек, но вместо этого произнёс:
— Да, например.
— Великий визир Халил-паша знает греческий, — задумчиво проговорил Мехмед, теперь будто принимая противоположную сторону в споре. — Мой отец очень ценит этого слугу, потому что на переговорах с греками тот очень полезен.
— Вот видишь, — кивнул Андреас, а принц меж тем показал, что желает новых доводов:
— А ещё для чего мне греческий?
— Для того чтобы прочесть много греческих книг, которые не переведены на турецкий, — продолжал убеждать учитель. — Увы, не переводят обычно самое интересное.
— Почему? — удивился принц. — Самое интересное должны переводить в первую очередь.
— В первую очередь переводят то, что считается полезным, — улыбнулся Андреас. — А вот тексты, которые призваны развлекать, часто остаются непереведёнными. Ты ведь не станешь спорить, что наиболее интересно то, что развлекает, а не наставляет.
Мехмед показался куда более воодушевлённым, чем прежде, но настоящего интереса пока не появилось, и тогда учитель спросил:
— А что ты хотел узнать у своих учителей, но не узнал?
Принц на мгновение опустил взгляд:
— Много чего. Сейчас точно не вспомню.
Ученик явно помнил, но почему-то не хотел говорить, а учитель не стал настаивать:
— Что бы это ни было, греческие книги, которые не переводились, говорят об очень многих предметах. Ты наверняка найдёшь там ответы на свои вопросы.
В глазах Мехмеда появилось напряжённое внимание, как будто он услышал то, чего давно ждал, или нашёл то, что давно искал, однако лицо осталось нарочито задумчивым, как если бы мальчик боялся спугнуть долгожданную удачу.
— Так это достаточная причина, чтобы учить греческий? — спросил Андреас.
— А если я просто прикажу перевести всё это? — возразил принц и опять вскинул голову, представляя, что уже вырос и является правителем.
— Перевод может отличаться от оригинала, — заметил грек. — Иногда это различие весьма серьёзное. Переводчик может выбрасывать из книги целые куски, которые считает ненужными, а остальное переиначить соответственно своим убеждениям, искажая мысли автора.
— Я прикажу перевести так, чтобы ничего не отличалось.
— А как ты проверишь, что твоё повеление исполнено в точности?
— Поручу кому-нибудь проверить, — чуть подумав, произнёс Мехмед.
— А как ты узнаешь, что тот, кто проверил, ничего не пропустил? — не отставал Андреас.
— Поручу ещё кому-нибудь проверить снова, — произнёс принц, но явно понял, что слишком уж много препятствий возникает на пути к чтению нужной книги — сперва ждать перевода, затем ждать, пока проверят, а затем снова ждать…
Учитель хитро улыбнулся:
— Не проще ли самому выучить язык, принц Мехмед? — однако перестал улыбаться, услышав от ученика новый вопрос:
— А если я не смогу выучить хорошо? — произнеся это, Мехмед сразу сник. От прежней гордости не осталось и следа. Теперь он считал себя жалким, никчемным, и это проявлялось так явно, что Андреас, не раз встречавший учеников, не верящих в себя, всё равно поразился:
— Почему не сможешь?
— Все говорят, что я глупый, и у меня нет способностей, — вздохнул мальчик.
— А я говорю, что ты умный, — напомнил учитель.
— Почему? — осторожно спросил Мехмед, и из этого следовало, что вчера он, сбежав с урока математики, услышал только самое окончание той беседы, которую вёл новый учитель греческого с учителем географии.
— Ты умный, — повторил Андреас. — Пусть ты мало знаешь, но не задаёшь глупых вопросов. Твои вопросы всегда такие, на которые мне довольно трудно ответить. Мне, человеку, которому двадцать девять лет, трудно отвечать на опросы четырнадцатилетнего мальчика. Это значит, что мальчик умён. Окажись ты глупым, я отвечал бы на твои вопросы с лёгкостью.
Ученик воспрянул духом. Глаза загорелись:
— А способности? Они у меня есть?
— Обычно их наличие или отсутствие проявляется, только если заняться чем-нибудь всерьез, — ответил учитель. — Однако я совсем не уверен, что ты всерьёз занимаешься учёбой.