Радостная весть

В начале создал Бог небо и землю. Заметьте, здесь нет ни предвечной бездны никакой, ни предшествующей Божеству материи. Нет ничего: нет борьбы богов, чудовищ, титанов - только один Творец, который творит Своим Словом.

"И сказал Бог: да будет свет". Не делает, не конструирует, не монтирует, а только говорит. И, конечно, те, кто писали эти строки, прекрасно понимали, что Бог не говорит, как человек, а что это единственно возможный, антропоморфный, человеческий способ, человекоподобный способ передать воздействие Божественного Разума на бытие.

Предание приписывает эти строки Моисею. Мы не знаем, в какой степени это отражает действительность. И хотя эти строки были записаны значительно позднее, чем жил Моисей, печать пастушеского древнего быта там еще есть. Скажем, там начинается счет с вечера: "И был вечер, и было утро: день первый". Вечер вначале, для кого это? Для пастуха, который ночью под звездами, в ночную прохладу пасет своих овец, для странника, для путника, который период жары пережидает где-нибудь в тени. Это традиция, восходящая к древнему пророку Моисею, жившему за тридцать столетий до нашей эры, и она очень долго существовала в обкатанной устной форме, и, если и была записана, то, вероятно, между восьмым и шестым веком до нашей эры. Но не в этом суть. А суть в том, что этот рассказ точно передает Библейское мироощущение. Есть единственная Первопричина бытия, вот о чем говорит Шестоднев.

Следующее: эта Первопричина является космическим Разумом и Личным Созданием. Потому что там есть такие слова: "И увидел Бог, что это хорошо". Увидеть и оценить может только личность. Я повторяю: тот, кто писал эти строки, прекрасно знал, что у Божественного Начала нет глаз, которыми Он мог видеть, и он использовал эти антропоморфные выражения для того, чтобы подчеркнуть личностный характер Высшего Начала.

Не Абсолют, не Предвечная Бездна, не холодный Первопринцип, который движет миром, а Личностное Начало, к Которому человек может обратиться и Которое говорит человеку.

И далее: если это Начало столь всемогуще, что Оно из небытия рождает бытие, то, быть может, для Него достаточно было одного этого таинственного мистического Слова, чтобы возник мир в один миг - готовый? Ничего подобного мы не видим. Мы находим там поэтапное осуществление Мироздания.

Вот эта Шестодневная неделя, до последнего завершающего дня субботы, она протягивает нить от низшего к высшему. Причем, речь идет о трех этапах, а не о шести. Здесь строится сложный литературный орнамент. К сожалению, я не могу здесь показать, но в каждом дне Творения есть набор рефренов: "и сказал Бог", "и увидел Бог", "и стало так", и так далее.

Если сравнить эти рефрены по линии шести дней, мы увидим, что идет перекличка и очень тонкая. Она создает прямо зрительный узор, который я мог бы на доске здесь начертать. Зачем это нужно? Чтобы показать читателю, слушателю, что речь идет не об адекватном, научном, как бы мы сказали, точноописательном характере текста, а о высокой Священной Поэзии, которая должна передавать самую суть явления, а не его конкретные детали. Это есть учение о начале мира, о смысле мира.

Далее: в Библии говорится о том, что Творец одобряет Свет, который Он создал, одобряет мир, который Он создал. Это "тов", "тов", значит "прекрасное", "доброе", а в конце говорится: "тов неод", то есть "весьма доброе", "весьма прекрасное" и "совершенное".

Но не сказано это о тьме. Бог разделяет свет и тьму. И впервые появляется намек на то, что в Мироздании есть некая тень, которая отбрасывается предметами. Разумеется, священный автор имел в виду вовсе не ту тень, которую сейчас, допустим, я отбрасываю на стене, а тень в мистическом смысле, во внутреннем смысле, если хотите, в этическом смысле: в Мироздании появляется нечто, какая-то нота фальшивящая, то, о чем Творец не может сказать, что это есть "тов", "тов", то есть "добро".

Таким образом, уже в Шестодневе мы находим первый намек на какое-то катастрофическое, неблагополучное развитие Мироздания. Но этот катастрофизм не мешает осуществлению высшей задачи, мир идет к некой цели.

Три этапа: свет- в первый день, суша и воды - второй день, третий день - суша и растения. Параллельно по образности, по картинности: свет светила, четвертый день: воды - водные существа, пятый день: растения на суше, животные на суше и человек на суше - день шестой. Здесь отражена и поэтическая симметрия Востока. Три элемента: материя неживая, жизнь, человек. Это есть восхождение, которое кончается удивительным существом, существом, которое стоит на грани двух миров: мира материального и духовного.

Если каждое измерение, каждый этаж бытия создается непосредственно Божественным Словом, то здесь, при сотворении человека, мы читаем: "И сказал Бог: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему; и да владычествуют они над тварями морскими..." и так далее. Таким образом, в Мироздании появляется новое существо, которое подобно Творцу, и богоподобие прежде всего - это власть над миром власть не грубая, не насильственная, а власть мудрости, власть разума.

Многие толкователи, Отцы Церкви, говорили о том, что эта распространяется и на личную жизнь человека, потому что каждый носит в себе целый зверинец страстей, там есть все: и хищники, и пресмыкающиеся, - и это также должно находиться под властью человека.

И наконец: человек создается в один день с животными. Значит, он связан с ними, он является их братом. И человек получает во власть землю. И дальше включается другая мелодия в библейский рассказ.

Во второй главе, где уже рассказаны шесть дней Творения, иной аспект, иной, более иконописный, более архаичный, более непосредственный образ: пустынная, голая земля, из праха земного создает Бог человека, то есть не из чего-то материального, а именно из пыли земной, из самого ничтожного. Но человек тем самым становится телом своим единосущен земле, природе. И Он вдунул в его лицо, в его ноздри дыхание жизни, и стал человек "душою живой". Вспоминаются слова Державина о человеке: "Частица целой я вселенной, поставлен, мнится мне, в почтенной средине естества я той, где кончил тварей Ты телесных, где начал Ты духов небесных и цепь существ связал всех мной".

В псалме 8-м говорится о том, как велико Мироздание, как прекрасен свод небесный. И человек, глядя на раскинувшиеся над ним звезды, спрашивает: "Что есть человек, что Ты помнишь его, и Сын человеческий, что Ты посещаешь его?" Человек тогда уже чувствовал свою физическую незначительность в Мироздании. Еще тогда, когда он думал, что Земля это плоский круг, сравнительно ограниченный, что Земля это место совсем не столь обширное, как мы теперь представляем, Вселенная тоже казалась ему небольшой. И все-таки он уже тогда понимал, что человек как существо, мал и ничтожен, и вдруг он говорит: "Не много ты умалил его пред ангелами".

Блез Паскаль говорил, что человек это тростинка, тростник ничтожный, который Природа бездушная, молчащая может убить в одно мгновение. И вот, нарисовав эту картину нашей беспомощности, показав, насколько легко биологически убить человека, Паскаль прибавляет: но эта тростинка мыслящая, и все силы Мироздания, которые обрушатся на него, чтобы уничтожить, они не стоят человека, потому что они об этом не знают. Знает только он, что он стоит перед лицом смерти, только он является духом.

Да, человек уже тогда понимал, насколько он близок к животным и растениям. В Екклесиасте сказано: участь человека и участь скотов одна. Да, действительно, мы все это знаем. Но в то же время тем контрастней, что в это несовершенное существо вложен Вечный Дух.

Причем, мы можем проанализировать весь тот "прах земной", из которого создан человек: это таблица Менделеева, вот она, в нас; это и физиологические процессы, которые совершаются в растениях, в наших органах, которые двигаются и растут вне зависимости от нашей воли. Наконец, это есть в любом живом существе, которое дышит, ходит, спит, размножается, питается.