Оранжевая смута

Диана стояла рядом, наполняясь негодованием. Она дергала великого человека за ремень, но так как это не помогало, обняла его одной рукой за талию, а пальчиками другой пробралась к кнопке выключения на мобильном телефоне и тихонько нажала на нее. В трубке послышались гудки. Вопиющенко собирался возмутиться, но она прилипла к его губам своими пылкими губами, и в это время у нее стали подкашиваться ноги. Будущему президенту ничего не оставалось делать, как принять горизонтальное положение на раздвинутом диване.

Но мобильник снова забренчал.

– Не бери трубку, – умоляюще произнесла Диана. – Потом, потом.

– Я не могу так. Ни один великий человек себе не принадлежит. А вдруг москали протиснулись через границу, – сказал он и схватил трубку. – Слушаю вас, говорите.

– Теракт в Москве – урааа! – воскликнул Поросюк. – Чеченские патриоты дают москалям прикурить.

– Ну, слава Богу, – вздохнул Вопиющенко и принял сидячее положение. – Надо это подать в завтрашнем номере газеты. Диана, отложим личное и возьмемся за общественное. Сядь, сочини короткую заметку о теракте. Надо в этом Москву обвинить. Не бойцы за освобождение Чечни, а москали виноваты в этом теракте, ибо они посягают на независимость Чечни, а чеченцы ведут справедливую борьбу.

– Я не могу так написать: будет скандал, – сказала Диана. – Надо как-то мягче подать этот материал.

– Наплевать! – изрек Вопиющенко историческую фразу.

– Хозяин – барин, – с обидой в голосе произнесла Диана и присела к столику, чтобы проявить талант в дешевой поделке, которая завтра будет напечатана на первой странице газеты «Без цензуры».

3

Два известных на западе руховца, носившие одну и ту же фамилию Пипи-паши – Юрий и его племянник Володя, – после долгих мытарств обосновались в городе Ужгороде на далеком западе некогда могущественной коммунистической империи, основав жалкую, прямо скажем, ничтожную провинциальную газетенку «Карпатский голос». Правильнее было бы назвать не карпатский, а руховский голос, ибо газетенка из номера в номер была напичкана бредовыми националистическими идеями руховцев. Оба Пипи-паши превратились из лесорубов в писателей. Володя оказался более талантливым и более трудолюбивым, чем его дядя, седовласый Юрий.

Юрий Пипи-паш долгое время заведовал идеологическим отделом райкома партии и всем доказывал, что Ленин не так дышал, не так ходил по земле, как простые смертные, потому что был гением не только советских людей, но и всего человечества. И то, что картавил, это тоже признак гениальности. Уже тогда он пописывал скудные статейки в районную газетенку, чтобы растолковать темному пролетариату и крестьянству своего района, что значит «революция, контрреволюция», а когда подготовил статейку в очередной номер газетенки, в которой попытался растолковать самые трудные ленинские выражения «материализм и империокритицизм», коммунизм приказал долго жить.

Юра на какое-то время растерялся, а потом сориентировался и вступил в другую, по сути родственную ленинской партию, только более грубо и топорно проповедовавшую вражду между братскими народами. Будучи весьма непопулярной, бандеровская теория разъединения братских народов получила новое название – «Рух».

Само название обрадовало двух Пипи-пашей, ведь «Рух» это движение. Только куда: вперед или назад? Юра был убежден, что вперед.

Будучи работником райкома партии, Юра в последние годы брал взятки не только в натуре, но и в денежном выражении и складывал грошик к грошику на черный день.

И этот черный день наступил. Взяточник показал племяннику Володе кубышку, в которой набралось сто тысяч. На эти деньги и была учреждена газета под названием «Карпатский голос».

Учредить газету не составляло труда, а вот заполнять целых четыре страницы раз в неделю оказалось дьявольски трудным занятием.

Наконец, дядя, будущий великий ученый, нашел выход. Он добросовестно переписывал статьи из газеты «Без цензуры», выходившей в Киеве и финансируемой Вопиющенко, и заполнял ими очередной номер газетенки. А когда ему надоело заниматься переписыванием, он поручил это племяннику Володе, а сам сосредоточился на работе только со словарем. Он выбирал какое-нибудь слово, отыскивал его в толковом словаре и переписывал толкование этого слова от начала до конца. Получалась статья, публикуемая обычно на последней странице. Свое скромное занятие он восполнял тем, что в каждом номере подавался его портрет и только потом следовала статья, переписанная со словаря. На читателя глядел хмурый старик, в глазах которого горела ненависть к любому, кто общался с ним не на западном карпатском диалекте, гибриде трех языков – украинского, чешского и венгерского, а, скажем, на русском.

Бывший партийный чинуша, занимавший пост заведующего идеологическим отделом райкома партии в одном из горных районов Закарпатья, Юрий Васильевич быстро перекрасился в галицкого националиста, чья идеология вышла за рамки так называемого «Народного Руха» Украины, родоначальником которого был Чорновол.

Почему он обвинял россиян во всех смертных грехах, он и сам не знал. Следуя некоему сугубо славянскому обычаю подчиняться во всем начальству, он добросовестно исполнял эту роль, или, выражаясь грубым языком, свойственным всем руховцам, издавал дурной запах как только мог и где только было возможно.

Но, в отличие от своего племянника Владимира, дядя Юра ставил свою фамилию в конце жалкой статейки, состоящей из нескольких абзацев, как ученый лингвист.

Как и у других людей журналистской и издательской профессии, у Пипи-пашей были трудности, взлеты и падения. В начале – это было во время горбачевской перестройки, – руховцы как движение стали довольно популярны. Племянник, с одобрения дяди, все еще работавшего в райкоме партии, ездил в Киев на первый съезд «Народного Руха» Украины 8 августа 1989 года с подготовленным, выверенным, напечатанным выступлением. Но выступить ему не посчастливилось: там были более маститые ораторы, среди которых выделялся бывший коммунистический писака Олесь Гончар.

Руховцы на съезде провозгласили лозунг о независимости Украины и отделение ее от России. Они до сего времени освобождают украинский народ – от кого и от чего, и сами не знают. Украина, благодаря так называемой «незалежности», достигла невиданной нищеты и расцвета бюрократии. В этом, конечно же, как утверждают руховцы, виноваты москали.

Племянник вернулся из Киева, полный творческих замыслов. Его голова пополнились бредовыми идеями. Эти идеи надо было выплеснуть на страницы газетенки, которую они с трудом волокли: ее никто не выписывал, не покупал в газетных киосках.

– Продай дом, – сказал Юра племяннику. – У тебя в Поляне хороший дом, пять, а то и десять тысяч долларов можно выручить. Мы не можем остановить выпуск газеты. Мои сто тысяч гривен – это слишком ничтожная сумма, чтобы поддержать газету да еще перебраться в областной центр город Ужгород, поскольку газета должна быть областного масштаба.

– Ты что? Дом продать? Ни за что в жизни, – произнес Володя дрожащим голосом, подозрительно глядя на своего дядю.

– Дурак ты, как я вижу. До сих пор не научился мыслить более глобально.

– Что значить глобально? Где словарь украинского языка? Надо посмотреть и дать это слово в следующий номер газеты, – виновато произнес Володя.

– А как дать, если у нас нет больше средств, чтоб выпустить следующий номер? На бумагу деньги нужны? На печатный станок, на краску, на рассылку по районам нужны? Нужны, конечно, – убедительно доказывал дядя главному редактору никому не нужной газеты. – Вот почему я прошу тебя: продай дом. На кой он тебе? Ты пойми, племянничек, если Вопиющенко станет президентом, мы переедем в Киев. Президент Вопиющенко не сможет оставить таких людей, как мы, в захолустье, – я в этом уверен на все сто процентов. Ты займешь пост министра культуры и тогда станешь известен всей Украине, а я начну публиковать статьи во всех газетах, у меня будет целый штат секретарей, которые с удовольствием начнут выписывать статьи из толкового словаря, а я буду только ставить свою подпись в конце. А что касается дома, то мы с тобой отстроим дворец на берегу Днепра, и желтое знамя, знамя «Руха» будет развиваться в столице на всю округу.