Оранжевая смута

– Петр Пирамидонович, не кипятитесь. Вы же Наташку любите, я знаю. Но… нельзя же так. Вы уже всех перепробовали, даже меня не обидели, но вы, как и любой мужчина, не знаете, что мы, бабы, тоже любим похвастаться. Когда, после меня, вы обработали Зину Левинскую, она мне на другой же день восторженно рассказывала, какой кайф получила от близости с вами. А знаете, как мне было обидно? Я три дня ревела, как белуга. А что касается Наташки, так она еще девственница, и вы, если хотите что-то получить от нее, не торопитесь укладывать ее сразу в постель, как укладывали нас всех по очереди, а добейтесь сначала ее любви. Я берусь помочь вам в этом.

– Правда? Ты действительно могла бы пойти на этот шаг?

– Могла бы, почему же нет? Мы с ней подруги. Но никто из нас теперь не питает надежду на то, что способен удержать вас возле себя дольше одной недели, поэтому к чему ревновать? Это пустое занятие. Может быть, Наташка еще могла бы поверить в то, что вы способны полюбить. А что дальше? У вас же семья, дети. Из семьи так просто не уходят. Тут нужна юношеская любовь и, скорее всего, неразделенная, а вы на это не способны, так ведь?

– Ира… ты знаешь, мне кажется, что я испытываю к ней совершенно другие чувства, не такие, как ко всем остальным. Если мне нужно трахнуть кого-то, если приспичит, то любая из вас, я думаю, не откажется, не так ли? А вот с Наташкой я бы просто поиграл, как с маленьким ребенком.

– Развратник старый, – произнесла Ира. – Если тебе этого так хочется, давай я сделаю это. Какая тебе разница, кто будет этим заниматься. Зачем невинность развращать?

– Ладно, черт с тобой, давай раздевайся. А приказ о твоем увольнении можешь порвать. Будешь моей пепельницей: в любое время есть куда стряхивать пепел.

Петя вышел на порог, приоткрыл входную дверь и сказал помощнику, торчавшему под дверью:

– Пока Ира не выйдет из кабинета, ни с кем меня не соединять, никого ко мне не пускать. Понял?

– А если сам Вопиющенко пожалует?

– Скажешь: я отдыхаю. Все!

Пердушенко оказался довольно предусмотрительным. Уже через десять минут в приемной сидела Юлия Болтушенко. Она нервничала и без конца названивала кому-то по мобильному телефону. Наконец стала звонить Пете, но телефон Петра молчал.

– Что такое, почему он не отвечает? Что с ним могло произойти? Адам, отвечайте, что же вы молчите, мало ли что могло случиться. Петр Пирамидонович великий человек, после будущего президента, конечно, и, возможно, после меня. Адам, попробуйте вы набрать его номер. Эти мобильные телефоны несовершенны, как и российское законодательство. Звоните немедленно. Дорога каждая минута. Пердушенко – это же финансы, это пятый канал, это экономика, наша опора.

Помощник Пердушенко Адам только улыбнулся.

– Он, видать, ушел на избирательный участок либо находится в пути, а телефон выключил. Ему без конца звонят, и от этих звонков голова у него болит. Я, будь на его месте, выключил бы тоже или вовсе не имел возле себя эту отраву, которая, ко всему прочему, еще и на мозги влияет. И не только на мозги.

Юля швырнула трубку и демонстративно плюхнулась в кресло. Она была явно на взводе. Вдруг раздался звонок по мобильному. Она вздрогнула и тут же приложила телефон к уху.

– Сейчас бегу, дорогой, сию минуту. Да я тут сижу у Петра Пирамидоновича в приемной. Не знаю, где он. Что говоришь, Виктор Писоевич? Не может этого быть! А впрочем, мне все равно.

Сказав эти страшные слова, Юлия еще глубже погрузилась в кресло. И дождалась. Вскоре из кабинета вышла расфуфыренная блондинка с сигаретой во рту, вся бордовая, довольная, победно улыбающаяся. Она знала Юлию в лицо, но сделала вид, что не замечает ее. Юлия заморгала глазами, не сразу пришла в себя и только потом вскочила как ужаленная, рванула на себя дверь, молнией ворвалась в кабинет Пердушенко. Он в это время поправлял ремень на брюках.

– Ах ты, подлец! – сказала Юлия, пытаясь плюнуть ему в рожу. Но плевок проскочил мимо уха.

– В чем дело, коза? – несколько грубовато спросил ее Петя. – Ты что, жена мне? Какое ты имеешь право вмешиваться в мою личную жизнь?

– Молчи, кобель. Давай лучше о политике говорить, дальнейшую стратегиею планировать. Без стратегии нам не выжить. Если наш президент проиграет во втором туре, значит, все мы в проигрыше окажемся. Фу, какие синяки у тебя ниже подбородка! Эта сучка, она что, такая страстная? Она всегда так кусается, когда приходит в экстаз?

– Ну, Юля, не вводи меня в краску, – искренне сказал Пердушенко. – Давай лучше о будущем поговорим. Мы выиграем и второй тур выборов, в этом я не сомневаюсь. А если даже и не доберем немного, Запад нас поддержит. Пробжезинский еще жив, а пока он жив, нам нечего бояться. Яндикович – это Россия, это союз с Россией, Запад прекрасно понимает, что значит союз России с Украиной. Друг российского президента Пеньбуш уже отобрал у России Грузию, теперь Украина на очереди. Наш Вопиющенко – зять Америки, мы все это прекрасно понимаем. Даже, допустим, мы проиграем, ну и что же? Мы не признаем этот проигрыш, вот и все. И Америка, Европа будет на нашей стороне. Они нас закидают хлебом, товарами, автомобилями, мы будем жить, как в раю, Юля, ты понимаешь это? А что касается якобы тобой разработанного плана и моего участия в его осуществлении, то это полный бред из области сна. Когда тебе это приснилось? Я впервые слышу от тебя о каком-то плане. Может, его кум Жования что-то предпринимал, но даже в это я не верю. Кум сам себя отравил, захотелось попиарить, вот и вышел конфуз.

– Петя, извини, дорогой. Иногда со мной происходит что-то невероятное. Иногда я хожу в добром здравии и вижу то, что не может присниться во сне.

– Обратись к врачу.

Юля перешла совсем к другому.

– Мы с тобой одинаково мыслим. Я планировала тот же сценарий.

– Юля, должен тебе сказать, что ты всегда так говоришь. Стоит мне высказать какую-нибудь гениальную идею, как ты тут же мне выдаешь: я тоже так же думала. Ты хорошая лиса, вот кто ты такая.

– Петя, но я же не отбираю у тебя твою идею, зачем ты так? Давай дальше. Или… подожди. Я тоже не лыком шита. Мне только что пришла мудрая мысль в голову. У меня голова хоть и маленькая, но, как говорят в России, удаленькая. Так вот, слушай. Если объявят, что согласно подсчетам голосов победил наш противник, мы не признаем результаты подсчета голосов. Нашего Витюшу заставим принять присягу где угодно, хоть на улице, и будем считать его президентом. Запад нас поддержит, а восток Украины мы объявим пророссийским, ну как?

– Это неплохая идея, но она нуждается в серьезной доработке, – небрежно произнес Пердушенко, наградив улыбкой свою собеседницу. – Ты, Юля, иногда высказываешь трезвые мысли, но голова у тебя, как у курицы, не обижайся, конечно. Я это говорю к тому, чтобы ты не лелеяла мысль стать премьер-министром, эта должность принадлежит мне, и я никому ее не отдам.

– Тебе мало заводов, фабрик, телеканалов, нефти, мастерских по всему Киеву?

– У меня дети.

– Да если бы у тебя было двадцать детей, и то они обеспечены до четвертого колена в будущем. Ты нахапал будь здоров. Еще неизвестно, кто из вас богаче, ты или Вопиющенко, наш будущий президент.

– Юля, не воняй, а то ты знаешь, если я разойдусь, никто меня не остановит, даже я сам себя не могу остановить. Ты тоже не бедная, миллиарда два долларов у тебя в загашнике, не так ли? А пока оставь меня, ты на меня дурно влияешь.

– Хи-хи, я пошла.

27

Прошло всего каких-то пять минут, как дверь открылась и в кабинет ввалился Курвамазин вместе с Дьяволивским.

Пердушенко нахмурился, и пока у него внутри все кипело, уткнулся в газету «Без цензуры». Они оба подошли к столу, но Петр Пирамидонович не поднимал головы.

– Петнасте, шешнасте, – шептал Дьяволивский, чтобы успокоиться. Он делал это всякий раз, когда волновался и даже когда очень радовался или злился. – Пся крев, я сегодня ни капли кофе во рту не имел, а уже четвертый час. Мы с Юрием Анатольевичем ешче утром споткались и усе рассуждали. Он мне доказывает, что вы нас не любите, в конце концов, не уважаете, а я доказываю ему, что все наоборот. Вы киваете головой, принимая наше приветствие, значит, у вас уважение такое же, как к нашему будущему президенту, пану Вопиющенко. Я хоть и состою в коалиции пани Юлии, но это не мешает мне иметь нежные чувства и к вам, пан Пердушенко. Вы играете основную роль среди оранжевых, так как финансируете их всех и нас с Курвамазиным тоже. И мы надеемся, что вы, пан Пердушенко, проявите к нам с Курвамазиным особые чувства и вознаградите нас за любовь к вам.