Страница 29 из 30
Наваливалась вторая.
Залп!.. вираж!..
Я видел, что Петя, пробившись в первый ряд, сделал шаг, означавший, что он стремится к Милосадову.
Однако мощное и удачное бомбометание второй эскадрильи заставило его замереть и сморщиться.
Конечно, эскадрильи целили в главный объект. Но если взять во внимание высоту, с которой они пускали свои грозные снаряды, и порывы ветра… Это, конечно, не ковровая бомбардировка, но все же в радиусе пяти, а то и десяти метров от Милосадова лучше было не оказываться.
Батюшка понял это слишком поздно…
За второй шла третья… четвертая!
Все происходило фантастически организованно и ошеломительно быстро.
Милосадов закричал, воздымая руки и закидывая голову с распяленной и еще блистающей ультрафиолетом пастью.
Зря он это сделал.
Боже!..
Какой ужас…
Я невольно восхитился — молодец Вороной, не подвел. Да как точно!..
— А-а-а! — кричал Милосадов. Трудно сказать, чего было в этом вопле больше — самого вопля или того густого бульканья, что заставило меня вспомнить слесаря Джин-Толика…
Минуту назад ничто не могло быть чернее его смокинга и белее его манишки.
Теперь он стоял почти по пояс в гуано.
На голове образовалось что-то вроде сочащегося сталагмита.
Даже если бы подобный удар обрушился на Ficus altissima, и то не знаю, насколько для него это было бы полезно.
— Бру… бру… — сказал он кому-то известковыми губами на сплошь обызвествленном лице.
Что имелось в виду, никто не понял. Да, похоже, на понимание он и не рассчитывал.
Проигрыватель был запрограммирован на время и включился, когда расчетное время церемонии подошло к концу. Возможно, впрочем, что и сам оператор, обезумев от ужаса увиденного, зачем-то щелкнул тумблером.
Так или иначе, замолчавшие на время динамики снова торжественно грянули:
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет!..
Эпилог
Выяснилось, что в тот злополучный день, с которого все началось, Наталья Павловна действительно звонила Вере, жене Красовского, а вовсе не Махрушкиной. Мне стало это понятно, когда чета Красовских явилась к Наталье Павловне на день рождения: стоило самому выйти из комнаты, как они принялись щебетать о его дурных привычках и о том, что если бы в роковой день Наталья Павловна набрала нужный номер часом ранее, все могло бы обернуться как-то иначе.
Светлана Полевых вышла за Петра Сереброва. На свадьбу меня не позвали, да и свадьбы-то как таковой не было — так, посидели в кафе с приятелями. Наталью Павловну тоже не пригласили: она объясняет это дурным воспитанием современной молодежи. Теперь Петя с помощью Красовского собирает деньги на операцию: может быть, удастся поправить Светлане позвоночник, и она будет ходить.
Милосадов царит в многофункциональном торгово-развлекательном центре «Одиссея» с подземной парковкой: мечта его сбылась — он управляет финансовыми потоками. Об этом подробно рассказывала Плотникова, она кое-что знает благодаря сыну Владику: тот организовал при многофункциональном центре небольшую типографию и обтяпывает делишки в области культуры и подъема с колен. С Владиковых же слов известно, что дела Милосадова в последнее время несколько пошатнулись: высох, помрачнел, то и дело мотается в Германию на лечение и прикупил шикарный участок под мавзолей на Перепечинском. Денег ему хватает, но увы: есть дела, на которые деньги не могут оказать существенного влияния. Может быть, и вообще отойдет от дел по состоянию здоровья на неопределенный срок. Но свято место пусто не бывает, вроде как уже есть кандидат ему на замену: тоже отставник, но, говорят, не полковник, а генерал-майор.
«Что делать, что делать!» — вздыхала иногда Наталья Павловна.
Сам я начал собираться в дальнюю дорогу. Осень окончательно и твердо вступила в свои права, и, кроме зимы, ничего здесь ждать не приходилось.
В раздумьях насчет подходящих попутчиков я вспомнил веселую компанию московских Luscinia luscinia. Когда-то я крепко дружил с одним из них. Он даже научил меня выколачивать трели до десяти колен, а сам, понятное дело, легко брал заветные двенадцать, приводя в восхищение поздних посетителей Летнего сада… К сожалению, однажды мой друг пропал — говорили, пэтэушники убили из рогатки. Но кое-какие связи в среде Luscinia luscinia остались, я вышел на руководство и договорился о взаимопомощи.
Все было решено.
Понятно, что в последнюю ночь я спал плохо.
Постель Натальи Павловны белела в полумраке, и мысль о скором расставании не давала мне покоя. Мы сжились, привыкли друг к другу, я взял на себя многие заботы… Каково ей будет остаться одной?
Но увы: ведь она не может лечь на крыло. А я — я решил твердо: улетаю.
Что делать!.. Проживет как-нибудь. Она не совсем одна. Красовские заходят… Подружилась с Петей, со Светланой Полевых…
Дай бог, чтобы у Светланы тоже все было в порядке… Я ничем не могу помочь, но все же: вдруг еще когда-нибудь вернусь? Вернусь — а все живы-здоровы, кресла-каталки нет и в помине… Вот было бы здорово!..
В конце концов я задремал, а потом вздрогнул и проснулся, потому что на пуфике у комода снова сидел Калабаров.
— Ой, — пробормотал я.
— Тише, — предостерег он. — Не хлопайте крыльями.
— Да, да… Хорошо, что заглянули…
— Как не заглянуть! — усмехнулся он. — Ведь вы, я слышал, уже на чемоданах?
— Где слышали?
— Неважно, где… Мало ли слухов по свету ходит. Собрались?
— Собрался, — покаянно кивнул я. — Улетаю.
— В теплые страны?
— Ну да, — вздохнул я. — На берег вечно лазурного моря.
Калабаров покачал головой.
— Будете меня там навещать?
Он хмыкнул, не ответив.
— Наверно, мне там будет одиноко, — пояснил я. — Все-таки, знаете… с рождения. Как ни крути, а Родина здесь. Так заглянете?
— Я бы со всей душой, — вздохнул он. — Да, боюсь, не придется.
— Почему? В пятницу я рассчитываю сесть на пальму. И милости прошу.
Калабаров усмехнулся.
— Интересно будет посмотреть…
— На что?
— На то, как это у вас получится.
— А что, собственно, может не получиться? — спросил я, чувствуя холодок. Опять он меня возмутил: загадки загадками, но нужно и меру знать! — Что вы имеете в виду?
— Нет, нет, ничего особенного! — Калабаров успокоительным жестом растопырил перед собой ладони. — Не волнуйтесь. Просто никуда вы не улетите. Я, собственно, хотел предупредить, чтобы для вас это не оказалось сильным ударом.
— С чего вы взяли?! — Я возвысил голос. — Юрий Петрович, в конце концов у меня тоже терпение не железное! Я готовлюсь к такому серьезному шагу!.. я многое для себя решил!.. на многое взглянул иначе!.. мне бы хотелось, чтобы вы проявили маломальское понимание!.. и я вправе рассчитывать, что после стольких лет дружбы вы!..
Я задохнулся.
— Тише, тише, — поморщился он. — Наталью Павловну хотите разбудить? Тогда не договорим…
— Ну а что вы тогда? — тихо сказал я. Мне на самом деле стало горько. — Юрий Петрович, ну обидно же!
— Не обижайтесь бога ради, Соломон Богданович, — сказал он таким тоном, будто я завел речь о каких-то совершенно никчемных вещах. — Сами говорите: столько лет вместе — и так кипятитесь. Примите как данность — и дело с концом.
— Вы хотите сказать, что все мои мечтания напрасны? — холодно спросил я. — Вы хотите сказать, что сейчас, когда я решил вырваться на свободу, у меня не получится? Мне казалось, вы и без лишних слов меня понимаете! Избавиться от гадкого ощущения поднадзорности! От вечной оскорбленности, какую не может не порождать в душе честной птицы деятельность этого государства! Я не могу ничего сделать с этим — корпорация заткнула все дырки, пережала все артерии, задавила все живое! Единственное, что могло бы поправить дело, это их собственная воля, их собственный стыд и ужас при взгляде на дела рук их! Но нет у них ни стыда, ни ужаса, и сделать ничего нельзя! Да только я — я не хочу в этом участвовать, и я могу уйти!