Страна василисков

Иногда я понимаю, насколько неблагодарная у шефа работа. К моему стыду, надолго моего сочувствия не хватает.

- Поэтому слушайте меня внимательно. - продолжала Мэгурэ. - У вас есть три дня. Ввиду того, что вы двое спите на ходу -- начиная с сегодняшнего вечера. В четверг вечером у меня на столе должен лежать отчёт, в котором, - она подняла руку и начала загибать тонкие пальцы, - будут три вещи: кто это сделала, как это сделала и почему это сделала. Всё остальное, - пальцы сжались в обманчиво изящный кулак, - меня совершенно не интересует. Если же в четверг я отчёта не увижу, - ладонь раскрылась, - то ваше дело отправится в следственный отдел, где девочки Гешке будут шить его белыми нитками, как раз к высочайшему визиту, а вы останетесь несолоно хлебавши. - она вновь сложила руки на груди и посмотрела на нас испытующим взглядом. - Вы меня поняли?

- Так точно, госпожа комиссар. - не задумываясь, ответил я: перспектива отдавать дело на творческую обработку следователям под чутким руководством комиссара Гешке меня совершенно не прельщала. Для этого уголовный розыск и следствие слишком друг друга недолюбливали. - Начнём сегодня же.

- Выспаться только не забудьте. - добавила Мэгурэ. - А то Фудзисаки, похоже, ухитрилась проспать весь разговор с открытыми глазами, - Фудзисаки запоздало попыталась сесть в кресле прямее, - а инспектора, которые спят на ходу, мне совершенно ни к чему...

- Не извольте беспокоиться, - невпопад пробормотала Жюстина, - всё будет сделано в лучшем виде...

- Понятно, - кивнул я и встал с кресла; Фудзисаки, пошатываясь, поднялась следом за мной. - Разрешите идти?

- Три дня, Штайнер. - ласково пропела Мэгурэ. В устах шефа такой тон не предвещал ничего хорошего. - Свободны.

***

Фудзисаки отмалчивалась до тех пор, пока мы не покинули наш этаж, от стены до стены занятый уголовным розыском, и не побрели вниз по лестнице. В здании, где все поголовно пользуются лифтами, лестница как всегда пустовала -- только на третьем этаже кто-то, усевшись задом в чёрных брюках на подоконник, курила в открытое окно.

Я поморщился.

- Три дня. - наконец сказала Жюстина. От неожиданности я остановился на середине шага и обернулся, чтобы посмотреть на неё: вид у моей напарницы был откровенно ужасный. Хорошо, что у меня под рукой не было зеркала. - И что мы делать будем?

- Смотри на это по-другому, - посоветовал я, - шеф могла затребовать с нас это дело через двадцать четыре часа. С неё станется.

Положа руку на сердце, Мэгурэ хорошая начальница -- она, конечно, была требовательной (хотя до двадцати четырёх часов, на моей памяти, никогда не доходило), но её совершенно не волновало, как был получен результат, лишь бы он был. Побочным эффектом, правда, была исповедуемая Мэгурэ политика "пистолет тебе дадут, а дальше крутись как хочешь" в отношении подчинённых, но меня она вполне устраивала.

- А что мы будем делать, - продолжал я, - будем работать. Вечером. Тебя до дому подбросить?

- Валяй. - милостливо разрешила Фудзисаки. - Всё равно на метро я сейчас доеду только до конечной... Так какой у нас план?

- Ты что, действительно всё проспала? - удивлённо спросил я, шагая дальше; мы только что спустились со второго этажа, обогнув поднимавшуюся вверх сержанта с объёмистой коробкой в руках. - Мы будем разделять и властвовать. Ты расспросишь коллег жертвы -- начальников, диспетчеров с другой смены, смежников, сама понимаешь. Заодно разузнай, где у них центр борьбы за живучесть и посмотри, что там -- камеры, датчики, кто дежурил и не видели ли они чего... ну ты поняла, младший инспектор. Не мне тебя учить.

- Есть, господин инспектор. - фыркнула Фудзисаки. - А ты что тем временем будешь делать, напиваться в "Ядерной лампочке"?

- Почти угадала, но нет. - хмыкнул я и толкнул дверь заднего входа. "Муракумо" дожидался нас на прежнем месте -- убирать его никто не додумался, и слава гравитации. - Я займусь кораблями. Возьму себе в помощь Еремеева, он в Порту, между прочим, работает. Заодно и без ордеров обойдусь...

- А они нужны?

- Летунам... э-э, сотрудникам Транспортной полиции? Нет. Иначе зачем, ты думаешь, мне брать Еремеева?

Фудзисаки поморщилась. Как и большинство моих коллег, она была невысокого мнения о моей дружбе с летуном -- офицером Транспортной полиции. В том, что и от летунов бывает польза, я так и не смог её убедить. До сих пор.

- А потом что? - спросила она, когда мы забрались в люфтмобиль, и я включил питание. Позади начала с натужным свистом разгоняться турбина.

- А дальше, - ответил я, - мы с тобой нанесём небольшой визит на дом Вишневецкой. Как я уже сказал, должно же там быть хоть что-то.

- Ага, конечно. - пробормотала Жюстина, пристёгиваясь.

- А ещё, - продолжил я, пропустив её комментарий мимо ушей, - не знаю, как ты, но мне придётся кое с кем повстречаться... и задать ей пару вопросов. Но тебе там присутствовать необязательно.

Фудзисаки неодобрительно хмыкнула. От этого моего знакомства она тоже была не в восторге.

Турбина пронзительно засвистела, и я вдавил шаг-газ, поднимая люфтмобиль в небо. "Муракумо" взмыл в воздух, разворачиваясь, и полетел прочь над крышами Гюйгенса и Меако, к дальней стороне орбиталища.

Жюстина жила в знаменитом "Пентагоне", в одной из пяти высоток на развилке Танигути и Вайденштрассе, недалеко от одноименной станции метро. В полёте она начала клевать носом, из машины выбралась, слегка пошатываясь, а на моё предложение донести её до квартиры довольно внятно послала меня к чёрту. Я проводил её взглядом, пока медно-рыжая макушка Жюстины не скрылась за дверью, и снова взмыл в воздух.

С транспортом нам не повезло. Цитадель, даром что в центре города, находится в десяти минутах от ближайшей станции метро -- до которой нам с Фудзисаки ехать с пересадками и такими кружными путями, что хочется сесть на троллейбус. Троллейбусы же, особенно утром и вечером, обычно забиты под завязку, и даже так приходилось пересаживаться в центре города.

Уж лучше было пользоваться служебным люфтмобилем.

Я жил на улице Васильевой-Островской, по-нашему -- Инзельштрассе, в противоположной стороне и от Фудзисаки, и от Цитадели. Эту часть Нойштадта нарезали на почти равные части три реки, впадавшие в Швестерзее -- Аракава, Мицуиси и Кимоцуки. Собственно, балкон в моей квартире выходит прямо на набережную Кимоцуки, по обеим сторонам которой и тянется Инзельштрассе, но это не особенно заметно -- если только не посмотреть вниз. Гораздо чаще я таращусь на метровую вывеску "АКУЛОН" кислотно-зелёными буквами, прямо на доме напротив. Иногда она является мне по ночам, и я просыпаюсь в холодном поту, чтобы ещё плотнее задвинуть шторы.

Оказавшись дома, я первым делом завалился спать, велев ассистенту разбудить меня ровно через пять часов. Ассистент выполнил приказ с особым машинным энтузиазмом, ровно в 16:17 затрезвонив мне в ухо. За окном всё ещё было светло -- темнеет в орбиталищах всегда одинаково поздно, а сейчас ещё и вступает в свои права весна. Кислотные литеры АКУЛОНа, впрочем, уже загорелись; хвост вывески заглядывал мне в окно спальни.

Я погрозил ему кулаком и нехотя поднялся с постели. Квартира, хозяин которой подолгу пропадает на дежурствах, производила впечатление отчаянного беспорядка. Не творческого, а просто беспорядка. Когда он размазывается на две немаленьких (по меркам Титана-Орбитального) комнаты, в нём даже можно жить.