Страница 3 из 22
На остров он ступил через полчаса. Отряхнулся от воды, зажал рыбу лапой и в два присеста заглотил ее. Попил и обернулся в человека.
В нескольких метрах от берега травы вымахали по пояс, и дух кругом разливался сочный и летний, хвойный, яблочный. Высокими стражами вставали зеленые ели, окружая остров по периметру — искололи короля, мягко предупреждая: не ходи, не тревожь праотца. Но Бермонт шел, и взгляд его то и дело выхватывал то крепкий белый грибок, то россыпь красноголовиков в желтой хвое, то яркие пятна лисичек во мху. Шмыгали вокруг зайцы, взволнованно щебетали птицы - «стой, не ходи», и в стрекоте любопытных пушистых белок он тоже слышал предупреждение.
Недовольство своего отца Демьян почувствовал задолго до того, как вышел к могиле. Как будто кто-то крепкой рукой давил ему на шею, заставлял склонять голову, напрягать мышцы, чтобы двигаться дальше. И остров начало потряхивать едва заметно, и деревья вокруг качались, шелестели тревожно, предостерегающе.
Через несколько минут король вышел на яблоневую поляну. То тут, то там виднелись молодые яблоньки, а посреди стояла мать этого сада — высокая, крепкая, с кроной, которая, казалось, покрывает весь остров. Увидел он тут и лосиху с лосятами, поедающих нападавшие яблоки, и топочущих под ногами бесстрашных ежей, и спящих, свернувшихся клубочками волков. Здесь все сосуществовали в мире, и никто бы не посмел пролить кровь другого живого существа.
Когда-то давно, несколько тысяч лет назад, этот остров был голым камнем, монолитом поднимающимся из холодных вод озера. После смерти Михаила Бермонта прямо из скалы посреди острова выдолбили тяжелый саркофаг и положили туда почившего короля.
А через несколько лет из-под могилы поднялась яблоня. Необычная, с шестью стволами, оплетшими тяжелую гробницу великого короля и снова соединившимися над ней. Яблоня пошла в рост и вширь, подняла саркофаг на высоту нескольких человеческих ростов, пробила корнями камень, уйдя куда-то в неведомые глубины, и раскинула свою крону над островом. Саркофаг и сейчас был виден высоко над землей, мерцающий зеленью, как огромный неограненный изумруд в древесной оправе.
До яблони оставалось несколько десятков шагов, когда гневное давление стало невыносимым — и Бермонт рухнул на колени, склонил голову.
- Верни ее мне, - произнес он громко. - Отец. Я виноват, накажи, как посчитаешь нужным. Только верни ее.
Остров завибрировал от нутряного земляного рычания — и заревели, расходясь к берегам озера поднявшиеся высокие волны. Громко хрустнула отломанная яблоневая ветка — и на спину склонившегося короля обрушился тяжелый удар, оставляя красный рубец. Демьян только сжал зубы и склонился еще больше. И лишь вздрагивал, когда на спину опускался очередной удар.
Остановился праотец только когда ветка разлетелась, не выдержав силы воспитательного рвения.
- Уходи, - раздался тяжелый рык, - и не смей возвращаться. Будет тебе урок.
- Не пойду, - упрямо сказал Демьян. - Верни ее, отец. Год здесь стоять буду, два, пока не смягчишься. Верни.
- Выкину, - сердито рявкнули рядом с ним. Но уже без истовости, с усмешкой. Мохнатая лапа прошлась по спине, снимая боль, залечивая раны. Погладила по голове.
- Не за то бил, сын, - сказал уже низкий человеческий голос, - что зол на тебя, а в науку, чтобы думал впредь, за что ответственен. Раз пришел, не спрятался, не испугался, да и вину признал — скажу тебе. Над душами я не властен, однако жди Михайлова дня. Если и вернется она, то только тогда, когда звери и люди ближе всего друг к другу. Больше ничего не открою. Сейчас надо нам беречь силы, сын. И ты не подводи меня впредь.
Бермонт поклонился, так и не обернувшись, — и вдруг пространство вокруг поплыло, и он выпал на снег прямо перед ожидающим его листолетом. Выскочили из аппарата охранники, глядя, как поднимается с земли нагой король — а сверху на белый покров красно-желтым, сочным дождем сыплются спелые, ароматные яблоки.
Ренсинфорс, королевская лечебница,
Игорь Стрелковский
Игорь Иванович от уколов, примочек и виталистических процедур проспал почти два дня. Только просыпаешься — тебе вкатывают антибиотик, кормят, провожают до удобств и снова зовут виталиста. Мышцы периодически прихватывало судорогами, и тело болело так, будто он неделю в одиночку камни ворочал. «Воздействие тока, - объяснил доктор, - вы еще легко отделались, чудо, что не парализовало».
Имя чуду было Люджина Дробжек. Сколько же она влила в него резерва, что не только завела сердце, но и фактически сняла последствия стихийного разряда?
На второй день Игоря, категорически отказавшегося от очередного сеанса виталиста — чувствовал он себя уже нормально, хотя красные ветвистые ожоги на груди заживали неохотно, да и пулевое немного беспокоило, - еще раз навестил Свенсен.
Ненадолго. Хмурясь, рассказал про ситуацию в замке Бермонт. Передал желание короля Демьяна встретиться с ним и Люджиной, когда они встанут на ноги, чтобы наградить за спасение Тарьи и выигрыш времени для королевы. И ушел, торопясь, оставив Стрелковского сжавшим кулаки от тупой боли в сердце и очередной вспышки тягостного чувства вины и бессилия. Похоже, он приносит несчастье всем женщинам, которые ему дороги. И как ни изворачивайся, ни прыгай выше себя, защитить их не получается. И Полину не уберег. Был рядом, да, но в результате она и боролась сама, и победила сама — только страшной ценой.
Он сжал зубы, сел на кровати, ограждаясь от привычно уносящих его в тусклое болото безнадежности мыслей и переключаясь на рабочий режим. Нужно было связаться с Тандаджи, обсудить дальнейшие действия. Игорь поискал взглядом телефон, выругался — вспомнил, что он сгорел от разряда, — вызвал медсестру и попросил дать ему позвонить. Набрал Тандаджи, кратко описал произошедшее и потребовал перевести их в Рудлог.
- Я уже в курсе, - коротко сказал тидусс. - Запрос на перевод послал, ты мне здесь нужен. Зашиваюсь, Игорь. Как будет известен ответ — сообщу. Телефон тебе передадут. Лечись.
Зашел врач, строго и терпеливо предложил пациенту лечь в постель и принять виталиста.
- После таких травм неделями в постели лежат, - пробурчал он, - а вы уже скачете. Вам нельзя напрягаться. Хотите поскорее встать на ноги — не мешайте лечению. Что вы делаете?
- Я сейчас, доктор, - вежливо произнес Игорь, вставая. Проковылял мимо хмурого врача, открыл дверь, добрел до палаты Люджины — заглянул и медленно потащился обратно. Она спала.
- А спросить? - с невозмутимой иронией поинтересовался врач. - У вас время сна и бодрствования не совпадает. Вы спите — она просыпается. Все нормально, идет на поправку.
- Я сам увидеть хотел, - объяснил Стрелковский, растягиваясь на койке. - Зовите вашего виталиста, доктор, не буду больше нарушать режим.
Ему опять вкололи какой-то болезненный укол, намазали грудь и плечи прохладной, приятно пахнущей травой мазью — и виталист отправил его в сон.
На следующий день Игорь терпеливо перенес все процедуры, но вместо того чтобы спать, как этого требовал организм, упорно потащился до палаты напарницы. Открыл дверь. Капитан наконец-то бодрствовала - сидела в койке, опершись на спинку, и из большой кружки пила чай, периодически откусывая от огромного куска вкусно пахнущего пирога. Вся палата была уставлена цветами — так много было их, что на светлых стенках и полу плясали разноцветные отблески. И запах стоял сладковато-горький, цветочно-лекарственный. Стрелковский так изумился, что даже поздороваться забыл.
- А это откуда?
- А это, шеф, ко мне берманские гвардейцы ходят, - с иронией ответила Дробжек. Голос ее был слабым, к вене шла трубка капельницы. - Носят цветы, пироги. Кто хвалит, кто замуж зовет. Один даже с матерью пришел, в два голоса уговаривали.
- А вы? - поинтересовался Игорь небрежно, подходя к кровати. Прямо рядом с напарницей, на тумбочке стояло блюдо с большим пирогом с яблоками.