Страница 21 из 22
Давным-давно, больше тысячи лет назад, когда почитание Великого Ворона было запрещено в Рудлоге волей беснующегося Огня, в зимнее солнцестояние в храмах оглушающе молчали гонги и не возносились молитвы. И первый же год тишины выдался на диво холодным — снега и морозы захватили и сезон Белого, и сезон Желтого не только на северах, но и в южных районах Рудлога, в предгорьях Милокардер, и только с вступлением в силу Красного воина, в июне, холод начал уходить. Неохотно, огрызаясь заморозками, ледяными дождями и градом.
И прокатился по стране страшный голод, память о котором до сих пор сохранялась в летописях и сказаниях. Сколько человек умерло от морозов и истощения, сколько детей не родилось! Но понадобилось еще несколько лет, чтобы Красный, ворча грозами и буйствуя вулканами, уступил, совладал со своим упрямством и дал священству в самый короткий день снова творить молитвы.
Следующий же год стал благословенным и изобильным. Тепло пришло раньше, чем обычно, и ветви деревьев ломились от плодов, и леса дали столько грибов и ягод, что хватило детям и внукам тех, кто собирал и сушил их, и колосья поспевали тяжелые, сытные, золотые.
Так велика была сила Черного, что даже в изгнании, силой только своего оставленного сердца, влиял он на сезоны.
Так и повелось в Рудлоге — в этот день Красный воин мрачно отступал и снова кланялся Черному, как когда-то давно и извечный его соперник кланялся Огню в дни летнего солнцестояния.
Под короткой солнечной дугой Мать-вода укутывала Туру косыми снегопадами, проливая слезы у холодного трона в опустевших владениях мужа. И снова звала его, ожидая ответа. Но за все эти века он ответил только раз.
Маленькая богиня останется в тусклом высоком дворце до конца темного сезона. Будет проходить по длинным залам из узорчатого темного льда с окнами, выходящими в пугающую бесконечность Вселенной — звезды здесь сияли так близко, что, казалось, можно было потрогать их, а Луна и вовсе была рядом — хочешь, сходи, погуляй по серебристому песку с голубоватым отливом, полюбуйся, как откликается небесной красавице родная стихия, поднимаясь горбом над океанами и бесконечно двигаясь вокруг Туры.
Но богиня не оставит дворец, упорно выполняя роль жены при тени мужа. Будет любоваться занавесями из северного сияния, играть с ночными духами, вечно алчущими тепла, наводить в замке уют, растить среди льдов и мрака вечнозеленые сады и ложиться спать на то самое ложе, с которого ушел он на последнюю битву с Красным. И раз за разом прокручивать в голове уже случившееся и грядущее. И спрашивать себя - все ли она успела сделать к этому моменту? Все ли нити выплести, все ли судьбы столкнуть, расплачиваясь пребыванием в страдающих человеческих телах? Не ошиблась ли где? Не оступилась ли?
Теперь все, или почти все, зависело от тех, к появлению которых она так долго шла. И если они ее подведут - времени ткать новый узор не останется.
Этой ночью в заснеженную долину меж трех дымящихся вулканов, расположенную на границе Блакории, Бермонта и Рудлога, прибыли шесть человек. Неподалеку остывали доставившие их сюда длинные снегоходы, а люди, укутанные в теплую одежду, развели высокий костер — один из них был магом, и снег, и отсутствие топлива не стали для него преградой, - и стояли вокруг, выжидая.
Старший из них, чуть сутуловатый, грузный, почти не двигался. Глаза его были закрыты, и он изредка поводил головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь.
- Может ведь и не появиться сегодня? Или вдруг Брин не почует? - тихо спросил соседа один из собравшихся, самый молодой. Прошло уже семь часов с момента, когда они прибыли сюда, мороз все крепчал, да звезды медленно кружились в черном холодном небе. И все.
- Должен появиться, Дуглас, - не открывая глаз, проговорил старший, тот самый Брин. Говорил он терпеливо, словно повторял это уже много раз. - Связь сегодня крепче, чем когда-либо, и мы в самом геоактивном месте континента. Я почувствую истончение пространства, усиление связи с Черным. Ждите.
И они продолжали ждать. Топтались вокруг созданного костра, чтобы согреться, вглядывались в тревожные, красные лица друг друга, подсвеченные пламенем, негромко переговаривались. Вот и небо уже посерело, затем и солнце взошло, и совершило свой низкий путь по небу, и начал подходить к вечеру понедельник, и спускаться в долину сумерки, когда сутулый чародей вдруг повел носом и сорвавшимся голосом сказал:
- Есть! Справа, километрах в двух, начинается прорыв. Пошли!
Они не пошли — побежали за ним к вездеходам. Взревели аппараты, вызвав недовольное ворчание рыхлого снега на нижних склонах вулканов, и понеслись за указывающим путь Брином, а впереди, освещая путь, летел большой «светлячок», подогревая воздух и создавая тонкий коридор с туманными стенками.
Долетели за несколько минут — и спешились, наблюдая, как в серых сумерках раннего зимнего вечера оформляется и растет над толстым слоем снега крупный, в два человеческих роста, переливающийся шар перехода, заполненный клубящейся дымкой.
Было тихо. Только тяжелое дыхание приближающихся к пузырю людей да скрип подошв по плотному снегу нарушали эту тишину. Они подошли почти вплотную, когда шар чуть вытянулся, дрогнул и раскрылся огромным цветком, в котором продолжал стеной клубиться туман.
- Кровь, - торопливо потребовал старший, доставая из кармана маленький мешочек. Вытряхнул из него на ладонь камень, Лунный глаз, бывший недавно в коронационной подвеске королей Бермонта. Теперь, когда с него сняли серебро, выглядел он совсем непритязательно. Брин взял у одного из сообщников флакон с кровью Полины Рудлог, снял с него стазис — она оказалась еще теплой - и вылил на камень. В это же время самый молодой из них, Дуглас, морщась, резал себе запястье. И когда кровь потекла широкой лентой, щедро окропил ей Лунный глаз.
Кровь впиталась в камень мгновенно, практически полностью, он нагрелся, стал тяжелее, и собравшиеся отчетливо увидели исходящее от него темно-фиолетовое, почти багровое пульсирующее свечение. Такое иногда вспыхивает в небесах отголосками далеких страшных гроз. На лицах людей царил страх вперемешку с восхищением.
А пожилой Темный уже входил в зев открывшегося перехода. Встав вплотную к стене живого тумана, потрогал перегородку — она была упругой, пальцы не пропускала - и камнем, мокрым от крови, торопливо начал чертить на ней знак смерти, пустой шестиугольник. Линии вспыхивали призрачно-мертвенными всполохами, тянулись за рукой рисующего. Когда он закончил, знак продолжал светиться. И в центр его чародей приложил тяжелый горячий камень.
Знак налился чернотой, загудел — люди замерли в ожидании — но он полыхнул раз, другой и медленно истаял. И вслед за ним стал таять и пространственный «цветок», закрывая переход в нижний мир.
Старший повернулся к соратникам и мрачно качнул головой.
- Не вышло.
В наступившей отчаянной тишине вдруг захрипел и повалился на снег тот самый Дуглас, покатился, хватаясь за голову.
- Держите его! - крикнул старший. - Руки к земле прижмите!!!!!
На бедолагу накинулись, растянули его по снегу — он выгибался с нечеловеческой силой, глаза его светились зеленью, и вокруг тела, пульсируя, уплотнялась темная дымка. Главный торопливо расстегнул куртку, вынул из внутреннего кармана флакон — его он носил с собой постоянно, на всякий случай — и, разжав зубы воющему Темному, вылил ему в рот содержимое склянки. И нажал на кадык, чтобы не выплюнул, проглотил.
Тот подергался еще с минуту, но движения его становились вялыми, спокойными, и наконец он погрузился в сон без сна, потеряв сознание.
- У нас есть четыре часа, чтобы доставить его на территорию храма Триединого, - резко сообщил старший. - Кто-то еще не может справиться? Орин? Пробивает тех, кто сильнее, как ты?
- Я продержусь, - сказал тот, тяжело дыша. Их товарищи уже заводили вездеходы, двое тащили беспамятного Дугласа к транспорту. - Все же… ослабела грань, да?