Страница 5 из 22
Итак, мы видим, что ни игнорирование фактов, ни их искажение, ни «теоретические» выкладки и произвольные параллели не могут устранить или преуменьшить пропасть, разделяющую Шекспира и Шакспера. Косвенно это признают и наши «защитники бедного Шакспера», когда выдвигают свой последний «аргумент»: утверждение, что для гения никакая логика, никакие законы природы не писаны. Рецензент К.: «Гилилов просто не понимает, что такое гений. Гений — это всегда невозможное». Рецензент Н.Б.: «Гилилова, занимающегося вопросом об авторстве шекспировских произведений, то есть объекта сгущенной гениальности (sic!), не волнует вопрос о гении». И наконец, рецензент Г. чеканно формулирует: «Чудо истинной гениальности не подлежит упрощённо-рациональному объяснению». Проще говоря, нас призывают отказаться от попыток анализа и рационального объяснения достоверных фактов и просто поверить в чудо, этим фактам противоречащее. Но подлинная наука такие призывы отвергает и будет отвергать, ибо она всегда ищет именно рациональное, согласующееся с фактами объяснение явлений как природы, так и истории людей, в том числе истории культуры. И не успокаивается, пока такое объяснение не найдено, сколько бы на это времени ни потребовалось. Можно также заметить, что основные факты биографий гениальных представителей человечества рациональное объяснение всё-таки находят (пусть и не сразу). За исключением нашего случая — случая с традиционными представлениями о гениальном Шакспере из Стратфорда. Когда речь идёт о биографии писателя (гениального или негениального), мы вправе искать подтверждения, что человек, которого считают писателем, умел хотя бы читать и писать. В отношении Шакспера доказать это с фактами в руках никому ещё не удалось. Фактов же, доказывающих противоположное, — множество. Вот и приходится присяжным защитникам традиций в конце XX века призывать к вере в немыслимые чудеса, хотя речь идёт не о сотворении мира, а о человеческой биографии.
Было ясно, что оппонентов больше всего занимала защита привычной традиции, защита «человека из народа, бедного Шакспера», которого недоброжелатели пытаются заменить аристократом. Доводы оппонентов были не новы, а там, где они пытались прибавить что-то от себя, сказывалось плохое знание (а то и просто непонимание) существа и истории «шекспировского вопроса», что после многолетнего глухого табу на любую объективную информацию о нём удивления не вызывает. Сосредоточиваясь на отстаивании усвоенных с младых ногтей хрестоматийных представлений о личности великого драматурга, первые оппоненты почти не касались результатов последних исследований важных конкретных проблем, которым посвящена большая часть «Игры об Уильяме Шекспире». Эти специфические проблемы (датировки, идентификации прототипов в произведениях Бена Джонсона, Марстона и ряда других современников Шекспира) явно находились за пределами знакомой рецензентам сферы литературно-критического и теоретического словоговорения и особого желания вникать в них не вызывали.
Изучение материалов полуторавековой дискуссии вокруг «шекспировского вопроса» давно убедило меня, что к разгадке «прекрасной тайны» (как назвал её Диккенс) могут привести не бесконечные словопрения и взаимные обвинения, а тщательное научное изучение конкретных исторических и литературных фактов, близких к истокам шекспировского феномена. Разумеется, требовалось следить и за ходом подобных исследований, ведущихся западными учёными. Показательно, что, когда впервые результаты моих исследований были доложены на шекспировских конференциях и опубликованы в академической печати, голосов оппонентов не раздавалось, ибо связь этих результатов с «шекспировским вопросом» напрямую не затрагивалась (в противном случае статьи, скорей всего, никогда не увидели бы свет). И только спустя какое-то время после выхода «Игры об Уильяме Шекспире» были сделаны попытки «опрокинуть» вместе с «шекспировским вопросом» и важные конкретные проблемы.
Первым объектом исследования, занимающим заметное место в «Игре об Уильяме Шекспире», является поэтический сборник Роберта Честера «Жертва Любви», где когда-то появилось самое загадочное шекспировское произведение — поэма «Феникс и Голубь», название которой до меня всегда переводили на русский язык с грубейшей ошибкой как «Феникс и Голубка», тогда как в ней оплакивается смерть и описываются похороны платонической четы — Голубя (он) и Феникс (она). И за целое столетие никто этого не заметил — ни шекспироведы, ни переводчики, ни редакторы! И только теперь этот прижившийся в русских изданиях Шекспира ляпсус начал постепенно (и далеко не всеми) исправляться.
В «Игре об Уильяме Шекспире» впервые в российском шекспироведении изложена история столетней научной дискуссии на Западе вокруг поэмы и честеровского сборника, дан анализ основных гипотез, предложенных западными учёными за это время; объективность этого анализа специально отмечена английским профессором Парком Хонаном. Ни одна из выдвинутых на Западе гипотез о смысле честеровского сборника не даёт удовлетворительного решения проблемы, поэтому несколько крупных англо-американских специалистов давно выразили сомнение в возможности достижения такого решения, возможности идентифицировать необыкновенную чету, чью смерть тайно оплакивали поэты — участники сборника. Однако констатация неудовлетворительности всех предложенных до сих пор на Западе гипотез должна вести не к отказу от дальнейших исследований честеровского сборника и почиванию на хрестоматийных паллиативах, а к выбору новых направлений научных поисков. Именно таким новым и чрезвычайно перспективным направлением явился анализ и пересмотр ничем по сути не подтверждённой традиционной датировки сборника 1601 годом.
Таинственная книга — ключ к Потрясающему Копьём
Целый ряд фактов свидетельствует о более позднем времени появления книги Честера; некоторые из этих фактов ранее отмечали и западные учёные, но объяснить их нестыковку с традиционной датой — 1601 год — не могли. Другие факты, установленные мною уже в процессе исследования, тоже свидетельствовали о более поздней дате, тщательно скрывавшейся издателями и авторами сборника. Эта подлинная дата — 1612 год — позволила раскрыть главную тайну книги Честера: имена платонической четы — Голубя и Феникс; ибо именно летом 1612 года почти одновременно ушла из жизни чета Рэтлендов, чьи отношения при жизни были такими же, как и отношения честеровских героев, а смерть и похороны окружены завесой глубокой тайны.
Новую датировку сборника и идентификацию прототипов Голубя и Феникс поддержали несколько английских и американских учёных-стратфордианцев, хотя большинство западных шекспироведов продолжают придерживаться привычной им гипотезы К. Брауна невзирая на все её несоответствия. У нас в течение 12 лет никто против моей гипотезы не выступал, а А. Аникст определённо считал её самым удовлетворительным решением чрезвычайно сложной проблемы.
Первым — после появления «Игры об Уильяме Шекспире» — атаковал новое прочтение честеровского сборника (первую гипотезу по конкретной проблеме, пришедшую в мировое шекспироведение из России) рецензент Г. Некоторых его доводов в защиту Шакспера, вроде уподобления ростовщичества деятельности современных банков, я ранее касался. К честеровскому сборнику рецензент подходит уже не с экономическими, а с книговедческими (как бывший сотрудник университетской библиотеки и автор нескольких библиографических работ) критериями, хотя сложными и часто запутанными, связанными с шекспироведением проблемами британского книгопечатания и книгоиздания XVI—XVII веков он никогда ранее не занимался, а самого сборника, судя по всему, в глаза не видел.
Рецензент Г. считает, что никакого «шекспировского вопроса», никакой «шекспировской тайны» просто не существует, и все сомнения в истинности стратфордской традиции и культа — не более чем дань моде, которую он, в меру своих сил и знаний, старается опровергнуть. И вообще слово «тайна», подрывающее здоровое доверие к зафиксированным в хрестоматиях представлениям и стимулирующее появление всякого рода гипотез, рецензент откровенно не любит. Так же он подходит и к честеровскому сборнику, полагая, что я специально нагнетаю таинственность вокруг этой книги. Похоже, даже соответствующий раздел «Игры об Уильяме Шекспире» он не затруднился внимательно прочитать, иначе узнал бы, что все без исключения западные учёные, изучавшие поэму о Голубе и Феникс и книгу Честера, писали о тайне, которая в них кроется (Р.У. Эмерсон, А. Фарчайлд, А. Гросарт, X. Роллинз, У. Мэтчет и др.). Загадок у Честера столько, что не увидеть их может только безнадёжно слепой. Кто скрывается за именами «Голубь» и «Феникс», тайно служивших Аполлону и ушедших из жизни почти одновременно? Какое поэтическое Совершенство они оставили после себя? Почему Честер специально сообщает, что правда о его необыкновенных героях будет показана в книге «аллегорически затенённой» и что его поэма якобы переведена с итальянского оригинала никогда не существовавшего Торквато Челиано? Почему у лондонского экземпляра совершенно другое название со странной «опечаткой» в главном слове, имя другого издателя, эмблема другого печатника, хотя весь текст напечатан с одного набора (и, как я установил, на бумаге одной, да ещё уникальной партии)? Какое отношение имел Шекспир (кто бы он ни был) к участникам сборника и к его ушедшим из жизни героям, к целому собранию прекрасных акростихов, носящих на себе явную печать его гения? Список можно продолжить, но и этого более чем достаточно, чтобы убедиться: издатели и авторы книги намеренно и тщательно скрывали какую-то чрезвычайно важную тайну, связанную прежде всего с необыкновенной платонической четой. Надо быть очень самонадеянным, чтобы, не зная фактов и имён, связанных со сборником, даже не прочитав его, выносить какие-то вердикты!