Страница 21 из 22
О датировке. Читатели «Игры об Уильяме Шекспире» уже знают, что издатели Блаунт и Лаунз строго соблюдали правило регистрации книг и других изданий в Компании печатников и честеровский сборник является редчайшим случаем нарушения ими этого правила. Уклонение от обязательной регистрации вместе с другими признаками мистификации свидетельствует о желании влиятельных заказчиков скрыть подлинную дату издания, по которой непосвящённые могли бы узнать прототипов Голубя и Феникс.
Против ничем не подтверждённой даты 1601 год, напечатанной на титульном листе фолджеровского экземпляра, говорит целый ряд фактов: отчаянная вражда между Джонсоном и Марстоном именно в это время, характер поэтического вклада Марстона, верноподданническая аллюзия в тексте в адрес «чужого» тогда для Англии короля Иакова, книга Деккера (1609 г.), где Голубь и Феникс живы, и др.
За датировку честеровского сборника 1612—1613 годами говорят уход из жизни именно летом 1612 года почти одновременно и Джона Солсбэри, и четы Рэтлендов, а также обращённый к Джону Солсбэри эпиграф из Горация, обещающий, что Муза не даст умереть памяти о нём. Не забудем сотрудничество печатников Филда и Оллда в это самое время (1612—1613 гг.) ещё в одной мистификации, особенности вклада Джонсона в связи с его отсутствием в Англии, а также лондонский экземпляр «Ануалс», отпечатанный на той же уникальной бумаге, но с датой 1611 год. Как видим, свод доказательств правильности идентификации честеровских героев с четой Рэтлендов и датировки появления сборника 1612—1613 годами весьма внушителен по количеству фактов и степени их достоверности.
Теперь перейдём к 1606 году. В этом году молодой шотландец долго гостил в Лондоне у своего родича Уильяма Фаулера, бывшего секретарём у самой королевы Анны (и, как сам Драммонд, не чуждого поэзии). Здесь Драммонд познакомился, а позже переписывался с поэтами и писателями, входившими в литературное окружение Пембруков — Рэтлендов — Сидни. Он получил возможность прочитать многие произведения той эпохи, как уже напечатанные, так и ходившие в этом кругу в рукописях и рукописных списках. И наверное, не случайно, что именно в 1606 году Драммонд начал записывать названия прочитанных книг; есть записи до 1614 года, но список за 1606 год самый интересный, там много произведений, вышедших из ставшего теперь ему знакомым круга поэтов и писателей. Есть и несколько шекспировских произведений, и частично шекспировский «Страстный пилигрим»; рядом с «Пилигримом» записана «Жертва Любви». Как мы знаем, и та и другая книги вопреки правилам никогда не регистрировались в Компании печатников.
Купленные в Лондоне, а потом и на континенте книги Драммонд отправлял домой для пополнения своей библиотеки. А в 1611 году он собственноручно составляет опись книг этой библиотеки, но «Жертвы Любви» там нет. Это, конечно, можно объяснять по-разному, но скорей всего такую книгу в Лондоне Драммонд не покупал (вряд ли книга, изданная тайно, без регистрации, могла быть в открытой продаже), а читал у кого-то из новых друзей рукопись или рукописный список (не исключено и микротиражное, для «своих», печатное издание по типу «Страстного пилигрима»). Кстати, «Страстного пилигрима» тоже нет в описи библиотеки Драммонда. Интересно, что на значительно дополненном по содержанию экземпляре «Пилигрима» стоит дата 1612, и Эдмонд Мэлон, а после него целое столетие все английские шекспироведы, издавая «Страстного пилигрима», включали в него и «шекспировскую» поэму-реквием о Голубе и Феникс.
Итак, условно допустим, что Драммонд действительно держал в руках честеровскую книгу о Голубе и Феникс. Что же могла представлять из себя эта книга в 1606 году, какой текст тогда мог читать молодой шотландец?
Учёные, изучавшие текст дошедших до нас трёх экземпляров честеровского сборника, давно отметили (это заметит и любой внимательный читатель), что заключительная часть книги (последовательные сообщения об уходе из жизни сначала Голубя, а потом Феникс и посвящённые им траурные поэмы их друзей-поэтов) почти не связана с основным текстом Честера, она явно добавлена к нему гораздо позднее: «швы» от торопливой пристыковки легко различимы; а в четвёртом экземпляре заключительная траурная часть вообще отсутствует.
Честер рассказывает, как Феникс и «Дама Природа» прибывают на некий «остров Пафос» с бальзамом, который должен «привести Голубя в постель Феникс»! Голубь и Феникс собираются вместе служить покровителю искусств Аполлону; но дальше совершенно неожиданно мы узнаём, что они уже умерли. Первым умирает Голубь, и короткий рассказ Феникс об этом завершается подписью: «Конец. Р. Честер». Потом добавляются два стихотворения, рассказывающие о смерти самой Феникс («смело последовавшей за Голубем»), и опять: «Конец. Р.Ч.». Далее — оставшиеся после Голубя его «песни» с третьей (!) пометкой: «Конец. Р. Честер». И в завершение — предваряемые специальным шмуцтитулом траурные стихотворения на смерть Голубя и Феникс, подписанные именами выдающихся поэтов (все они — «поэты Бельвуарской долины»). На титульном листе сборника прямо указано, что эти новые стихотворения добавлены к «итальянской» (якобы переведённой Честером) поэме.
Видно, что внезапно меняющие всю картину дополнения к честеровскому тексту вносились сразу после того, как автор узнавал об уходе из жизни реальных прототипов своих героев, а потом получал траурные стихотворения от их друзей. Об этом свидетельствуют и три последовательные подписи Честера. Таким образом «прижизненная» — о живых Голубе и Феникс — книга превратилась в посмертный траурный сборник только после смерти их реальных прототипов. К такому обоснованному выводу пришёл ещё 40 лет назад выдающийся исследователь сборника профессор Уильям Мэтчет, считавший прототипом Голубя графа Эссекса. Потрясающие обстоятельства почти одновременного — сначала он, потом она — ухода из жизни и окружённых глубокой тайной похорон бельвуарской четы убедительно объясняют эволюцию честеровской книги. Сначала творение Честера представляло собой лишь «аллегорически затенённый», изобилующий маскирующими отвлечениями рассказ о встрече Феникс и Голубя; друзья Рэтлендов ещё надеялись, что их покровители всё-таки превратят свой платонический брак в нормальный и род боготворимого ими «Феникса Англии» — Филипа Сидни — не пресечётся. И Голубь, и Феникс тогда, разумеется, ещё живы.
Вот такой прижизненный и для обоих героев Честера, и для их бельвуарских прототипов текст мог прочитать у своих новых (близких к Бельвуару и Уилтону) друзей молодой шотландец в 1606 году. Если, конечно, повторю ещё раз, книга, название которой из двух слов Драммонд записал, вообще имела отношение к Голубю и Феникс. В любом случае объяснение, которое даёт драммондовской записи бельвуарская гипотеза, вполне адекватно, так как оно основано на множестве достоверных фактов, приведённых выше и свидетельствующих, что Голубь и Феникс — это необыкновенная платоническая чета Рэтлендов.
Итак, анализ текстов, дошедших до нас под разными названиями экземпляров сборника, показывает, что весь заключительный траурный материал был торопливо и очень заметно добавлен только после смерти прототипов Голубя и Феникс, вместе с ироническими обращениями к имени Джона Солсбэри, умершего в одно время с Рэтлендами.
Все эти важнейшие факты оппонент просто игнорирует, так как почему-то полагает само собой разумеющимся, что честеровский сборник с самого начала включал в себя рассказ о смерти Голубя и Феникс и траурные стихотворения других поэтов, посвящённые их памяти. Однако ни одного доказательства в пользу такого допущения Б.Б. привести не может (их просто нет), и ему остаётся лишь снова и снова повторять один и тот же «аргумент»: «Драммонд читал сборник в 1606 году, а Рэтленды умерли только в 1612 году».
Но бельвуарская гипотеза о смысле честеровского сборника доказывает, опираясь на анализ текста и на данные о Рэтлендах и их поэтическом окружении, что в честеровской поэме (даже если запись Драммонда действительно относится к этому сочинению) в 1606 году не было и не могло быть ни слова о смерти обоих героев, ибо Рэтленды были живы, необыкновенное супружество продолжалось и их друзья думали о том, как помочь обожаемой ими «жертве любви».