Страница 15 из 22
Например, в «Игре» специально оговаривается, что высказывавшиеся ранее предположения, будто Рэтленд и его жена были умерщвлены его братом и наследником Фрэнсисом, не имеют под собой основания. Академик же, видимо, понял всё это с точностью до наоборот и пишет: «Гилилов не отрицает, что, возможно, брат-преступник умертвил Ретленда и его жену!» Потом Н.Б. приписывает мне ещё одну свою нелепую выдумку: будто Елизавету «по тому же распоряжению мужа» отравил его брат Оливер! Поневоле задумаешься, как всё это назвать… В приводимом в «Игре» письме Джона Чемберлена говорится, что причиной смерти Елизаветы Сидни-Рэтленд были какие-то таблетки, полученные от сидевшего в тюрьме Уолтера Рэли. Изготовить таблетки мог его сводный брат Гилберт, возможно, Елизавета и получила их когда-то от него. Деталей этой истории мы не знаем. Но Н.Б. отметает возможность какого-то участия Уолтера Рэли, «так как Рэли был среди врагов Эссекса, то есть и Ретлендов». Нет, уважаемый Н.Б., совсем не «то есть»! Рэли был в отличных отношениях с графиней Пембрук (тёткой Елизаветы), она пыталась помирить с ним короля, брат Рэли — тот самый Гилберт — жил в её доме, большим поклонником Рэли был наследный принц Генри, близкий к кругу Пембруков — Рэтлендов. Ничего невероятного в том, что яд был получен от Рэли и его брата, нет (при этом они могли и не знать, для кого и для чего он предназначается).
Не желает Н.Б. понимать, как Елизавету могли тайно похоронить в соборе Св. Павла, в могиле её отца. Но «тайно» — значит без огласки, такие похороны проводились обычно ночью; разумеется, делалась надлежащая запись в приходской книге (она сгорела в 1666 г.). Опять незнание фактов, непонимание достаточно ясного текста в «рецензируемой» книге...
Полное непонимание проявляет Н.Б. и когда пытается опровергнуть (основательно запутав) факты, связанные с необыкновенными похоронами Рэтленда. А они действительно необыкновенные: одна торжественная похоронная церемония — без покойника — чего стоит! Пусть театральные режиссёры, актёры попытаются увидеть, представить себе эту потрясающую сцену… Но нигде в «Игре» не утверждается, что вместо Рэтленда и в Боттесфорде, и в Лондоне якобы захоронили тела каких-то других личностей или что Елизавету похоронили дважды и тому подобные нелепости. Это — домыслы нашего запутавшегося в трёх соснах Н.Б. А вот ещё. Нигде в моей книге не сказано (и не могло быть сказано), что король прибыл в Бельвуар 28 июля 1612 года, то есть после похорон Рэтленда, но до смерти его жены. Эту дату выдумал сам Н.Б., после чего он торжествующе вопрошает: «Как же мог король знать о тайне погребения ещё живой вдовы?» — и развивает эту тему в нескольких абзацах. На самом деле в «Игре» говорится — после рассказа о смерти Елизаветы 1 августа 1612 года, — что «через несколько дней в Бельвуар прибыл сам король с наследным принцем». Что тут непонятного? Если академику действительно так нужна точная дата прибытия монарха, сообщаю: это произошло 17 августа 1612 года, и эта дата полностью соответствует тому, что рассказывается в «Игре об Уильяме Шекспире» об удивительных событиях тех далёких дней… В одном месте своей брошюры, касаясь этих событий, Н.Б. признаётся, что «толком не разберёшь», что тут к чему. Было бы с его стороны честным признать, что и в других непростых событиях и фактах, прямо или косвенно связанных со столь ужасающим его «шекспировским вопросом», он просто не может (а поэтому и не хочет) «толком разобраться». Ведь об этом свидетельствует каждая страница его труда, призванного во что бы то ни стало защитить «авторские права» Уильяма Шакспера.
Свою некомпетентность Н.Б. наглядно продемонстрировал, когда попытался с ходу «разобраться» в сложнейшей проблеме датировки честеровского сборника и идентификации прототипов его главных героев — Голубя и Феникс. Из моей книги Н.Б. узнал о продолжающейся в западном шекспироведении более 120 лет дискуссии об этом сборнике и о напечатанной в нём самой загадочной поэме Шекспира, о выдвинутых за это время западными учёными гипотезах (ни одна из которых, как почти общепризнанно, не даёт удовлетворительного решения проблемы).
Читатель уже знает о выдвинутой мною на основании исследования целого ряда исторических и литературных фактов гипотезе о том, что все существующие экземпляры книги Честера появились не в 1601 году (мистифицированная, ничем не подтверждённая дата на титульном листе), а в 1612—1613 годах, и в них тайно оплакивается почти одновременная смерть четы Рэтлендов.
В отличие от рецензента Г., объявившего, что собственного мнения о возможном решении проблемы сборника у него нет, нашему академику понравилась самая старая гипотеза англичанина А. Гросарта, предполагавшего, что Голубь и Феникс — это граф Эссекс и королева Елизавета. Ну а раз понравилась, то она уже вовсе и не одна из давно спорящих между собой научных гипотез (при этом, по мнению многих западных учёных, наименее убедительная), и не Гросарта (имя которого и упоминать не обязательно); для Н.Б. эта версия приобретает знакомый облик единственно верного Учения, непререкаемой Истины. Картина для академика выглядит предельно просто: существует поэтический сборник Роберта Честера, посвящённый (бесспорно) отношениям королевы (Феникс) и графа Эссекса (Голубь), а также казни последнего. Это — Истина. И есть гипотеза Гилилова, этой бесспорной Истине противоречащая, значит, — ложная. Поэтому задача академика, его прямо-таки общественный долг — ложную гипотезу опровергнуть, для чего в большинстве случаев достаточно простых ссылок на бесспорную Истину, желательно многократно повторенных. О других гипотезах, например о пользующейся сегодня наибольшей поддержкой среди западных учёных гипотезе К. Брауна (который версию Гросарта осмеивал), в статье Н.Б. — ни слова. Молчанием обойдён и важнейший, подчёркиваемый всеми оппонентами Гросарта факт: дополнение к поэме Честера заканчивается (к сведению Н.Б., честеровского сборника не читавшего) смертью Феникс, об этом же потом свидетельствуют в той или иной степени и другие поэты — участники сборника. Если считать (как Гросарт), что Феникс — это королева Елизавета, то как могли английские поэты в 1601 году оплакивать смерть своей государыни, которая уйдёт из жизни только через два года? Есть в гипотезе Гросарта и другие неустранимые несоответствия, отмеченные многими западными учёными; об этом можно прочитать и в «Игре об Уильяме Шекспире».
Могут ли ошибаться в Оксфорде?
Кроме привычных ссылок на «бесспорную Истину» для «опровержения» гипотезы Гилилова применяются и другие «проверенные» методы: главные аргументы оппонента просто игнорируются, остальные искажаются до пародии. Вот возьмём для начала заглавие честеровского сборника — «Love's Martyr». Как это перевести на русский язык? В английском оригинале нельзя точно определить, к кому именно относится слово «Martyr» — к мужчине или женщине (к Голубю или к Феникс); дело в том, что есть основания и для первого, и для второго варианта. Эта важная неопределённость теряется при переводе слова «Martyr» на русский язык как «мученик» или «мученица». Поэтому практически все российские комментаторы, упоминавшие в нескольких фразах о честеровском сборнике, переводили его заглавие как «Жертва Любви»; так поступил и А.А. Аникст в самом авторитетном русском издании Шекспира — 1960 года. Другого выхода просто нет, поэтому я следовал за своими предшественниками, но при этом (впервые в российском шекспироведении) специально объяснил в примечании оптимальность этого традиционного перевода заглавия.
Казалось бы, с переводом заглавия всё ясно, российский читатель впервые получил об этой (не самой значительной) проблеме полную информацию. Но не тут-то было! Академик полагает, что заглавие сборника относится только к Эссексу, а потому на русский язык должно обязательно переводиться как «Мученик Любви», всякий иной перевод не просто ошибка, но и результат злого умысла! Гилилов (он один) обвиняется в том, что умышленно переименовал «Мученика Любви» в «Жертву Любви»! Вот несколько цитат: «Гилилов превосходно понимал, что заглавие сборника… нельзя (!) переводить как «Жертва Любви»; «В сомнительности такого переименования И.М. [Гилилов] сам признаётся в примечании на с. 23» (!!) (первого издания). «Гилилов понимал, что переводит заглавие сборника как «Жертва Любви» заведомо неверно, чтобы не назвать мужской пол жертвы» (!!!). Учитывая общеизвестный факт, что этот (совершенно правильный) перевод вообще выдуман не Гилиловым, а применялся практически всеми русскими переводчиками и комментаторами, подобные более чем странные обвинения какому-то рациональному объяснению не поддаются.