Страница 11 из 22
После смерти Рэтлендов при тех возможностях, которыми располагали Пембруки, имевшие покровительство самого короля, сохранение тайны авторства было для них не слишком сложной задачей. Личностью Шекспира начали интересоваться (и то кое-как, от случая к случаю) через много десятилетий, когда поколение Великого Барда уже сошло со сцены. Никаких достоверных доказательств авторства стратфордца ни тогда, ни в течение следующих веков найдено не было (не найдено и сегодня). Вот эти важнейшие факты и пытаются не замечать «защитники» Шакспера, бесконечно повторяя, что тайна авторства (то есть что Шакспер не является Шекспиром) не могла, ну никак не могла сохраниться! Могла.
Подкоп под подкоп. А у Шакспера был склероз
Суждения рецензента Г. насчёт Шекспира и связанных с ним проблем вскоре стали выглядеть чуть ли не респектабельно на фоне гневных обвинений и удивительных открытий, с которыми выступил в защиту стратфордской традиции академик Н.Б., ранее к шекспироведению как будто бы непричастный. Как объясняет сам академик, ему и его товарищам ещё в бытность их студентами, году в 1938-м, была сделана «прививка от антишекспиризма». Тут всё понятно: всякие нестратфордианские взгляды к тому времени уже были признаны не только неверными, но и «идеологически враждебными», а что такая формулировка означала в том памятном году, можно и не уточнять.
Узнав от друзей о появлении «Игры об Уильяме Шекспире» и бегло просмотрев книгу, академик поразился и ужаснулся: навсегда, казалось бы, искоренённое в нашей стране зло вдруг ожило, произошло «непредвиденное прорастание антишекспиризма именно в России»! Выходит, недоработали, недоискоренили? И академик, отыскав «чудом уцелевшие» студенческие конспекты 1938 года, приступил к «обороне» (его выражение) Шекспира; через год большая (порядка пяти печатных листов) статья, названная «Слово в защиту авторства Шекспира», была напечатана в качестве специального выпуска «Академических тетрадей».
В предисловии к этой статье главный редактор «Тетрадей» (издаваемых «Независимой академией эстетики и свободных искусств») сообщает, используя военную терминологию, что Н.Б. «взрывает всю антишекспировскую аргументацию», «делает подкоп под подкоп против Шекспира». Читателю обещают, что он «не соскучится» и узнает много нового. И действительно, статья Н.Б. буквально кишит «новостями», способными озадачить любого читателя, а специалиста — повергнуть в изумление. Позже одна московская газета опубликовала большое интервью с Н.Б., в котором он, повторив ряд утверждений из своей статьи, добавил ещё несколько «новостей» в том же духе.
Главной особенностью этих выступлений академика — и статьи, и интервью — является воинственный пафос отрицания самого факта существования «шекспировского вопроса»: проблемы личности Великого Барда, безнадёжно-глухое непонимание причин полуторавековой дискуссии, незнание её истории, множество прямых ошибок, серьёзных искажений фактов и проблем. Как это и было принято в ходе разных идеологических проработок прошлого, слабое знание (а то и просто незнание) подлинных конкретных литературных и исторических фактов шекспировской эпохи Н.Б. пытается компенсировать многократным повторением нехитрого набора обвинительных сентенций и приговоров. Роль обличителя «ересей», то есть отступлений от взглядов, считающихся официальными (в крайнем случае — официозными или поддерживаемыми большинством) в самых различных областях интеллектуальной человеческой деятельности, многим кажется беспроигрышной и соблазняет своей доступностью.
Разбирать аргументацию автора «Слова в защиту авторства Шекспира» — не просто. Одни и те же хаотично повторяющиеся на разных страницах и по разным поводам безапелляционные утверждения и гневные тирады в адрес «врагов Шекспира», графа Рэтленда, рэтлендианцев, «Игры об Уильяме Шекспире» и её автора, новой датировки честеровского сборника перемешаны с многословными рассуждениями, не имеющими отношения к делу, но предназначенными произвести на неискушённого читателя впечатление некоей академичности. Поэтому я постараюсь рассмотреть главные доводы и утверждения этого оппонента, расположив их в удобном для восприятия порядке.
О проблеме личности Великого Барда. Такой проблемы, по мнению академика, вообще не существует. Есть странные люди, которые выступают против Шекспира, говорят, что не Шекспир написал шекспировские произведения, эти люди — враги Шекспира, антишекспиристы, рэтлендианцы. Нет никакого Шакспера — это выдумка рэтлендианцев, есть только один Шекспир, который родился и похоронен в Стратфорде, где ему и поставлен памятник. То, что в ходе дискуссии о личности Шекспира этим именем (Shakespeare) принято обозначать только искомого Автора шекспировских произведений, а всех «претендентов на авторство» называют именами, зафиксированными при крещении, включая стратфордца, чьё имя и при крещении, и при погребении транскрибировано как «Шакспер» (Shakspere), академик упорно не хочет понимать. О необходимости чёткого разграничения обозначений подробно говорится и в «Игре об Уильяме Шекспире», и в трудах западных специалистов (например, в последней книге Джона Мичела), но для Н.Б. элементарные правила научной дискуссии непостижимы, он мечет громы и молнии в Гилилова, который «превратил славное имя драматурга в чуть ли не постыдное прозвище… раздвоил его личность и имя» и т.п.
Собственно говоря, перед лицом столь глубокого и воинствующего непонимания самого существа сложной научной проблемы целесообразность продолжения диалога с такими оппонентами может быть поставлена под вопрос. Но история напоминает нам, что именно многолетнее табу и вызванное им молчание, оторванность от интереснейшей мировой дискуссии способствовали формированию и окостенению подобного рода дремучих представлений о ней у определённой части наших гуманитариев. Поэтому несмотря ни на что дискуссию необходимо продолжать, сосредоточиваясь на уточнении конкретных исторических и литературных фактов, на доведении до читателей подлинной истории Великого Спора, взглядов и аргументов его участников.
Посмотрим, как Н.Б. излагает и трактует важные факты о Шакспере (которого он везде «просто» величает Шекспиром). Вот самый неприятный для защитников традиции факт — неграмотность всей семьи стратфордца. О его неграмотных детях Н.Б. промолчал (и действительно, что тут скажешь?). Зато об отце Уильяма Шакспера, который, как мы знаем, вместо подписи рисовал на документах крест или другой знак, академик сообщил своим читателям потрясающую новость: оказывается, «отец Шекспира» был «видным католическим публицистом», чьё богословское сочинение даже переводилось на испанский язык! Это примерно то же самое, что утверждать, будто отец Пушкина был секретарём райкома КПСС… Увы, открытие, способное потрясти всё мировое шекспироведение, приключилось из-за того, что наш оппонент понял с точностью до наоборот подробно описанный в переведённой с английского и изданной в России книге С. Шенбаума эпизод с так называемым духовным завещанием!
По утверждению Н.Б., образование самого Уильяма Шакспера было выше, чем у Рембрандта (!), а что касается книг, рукописей, писем, то и от других писателей того времени, например от Бена Джонсона, «тоже ничего не осталось, всё пропало». При чём тут великий голландский художник и как производилось «сравнение образований», можно только гадать, а насчёт подвернувшегося под руку Бена Джонсона академику неплохо бы знать, что от Бена, несмотря на опустошительный пожар в его библиотеке, дошло немало принадлежавших ему книг (только в Библиотеке Фолджера их полтора десятка), а также рукописи и письма.
О шести подписях Шакспера (единственных его «рукописях») существует обширная литература, высказывались различные мнения — некоторые из них приведены в моей книге, — но ясно, что служить доказательством высокой (и вообще какой-либо) грамотности Шакспера они не могут, нужны более определённые свидетельства. Однако для академика картина совершенно ясна и легко объяснима: у Шакспера в 1612 и в 1616 годах был склероз, сосудистое заболевание. И вообще, «почерк деградирует при обычном склерозе, тем более после даже нетяжёлого кровоизлияния в мозг». Так что с пресловутыми подписями, «о которых Гилилов, как и некоторые другие люди, относящиеся к великому драматургу отрицательно (sic!), говорит много плохого (sic!)», всё, оказывается, в порядке: подписи доказывают не только грамотность, но и писательские занятия Шакспера. Комментарии здесь излишни, но нельзя не порадоваться, что стратфордцу наконец-то через четыре столетия впервые поставлен такой уверенный и всеобъясняющий медицинский диагноз. Ведь до сих пор биографы располагали лишь слухом, что Шакспер умер от «лихорадки», приключившейся с ним после крепкой выпивки с приехавшими из Лондона друзьями...