Белогвардейцы

- Жду, значит, объяснений.

- Пожалуйста. Ваш лозунг: земля - крестьянам, заводы и фабрики рабочим, так?

- Так.

- Ну а если директор дерьмо попадется, ворюга и кровопийца, как ты говоришь, что тогда?

- Нового, значит, выберем.

- У вас не выбирают, а назначают.

- Кто?

- Ленин с Троцким.

- Ты Ленина не трогай! Я его речь на вокзале слышал... Деловой мужик, правильный!

- А Троцкий?

- В этом, значит, я немного сомневаюсь - кровь

чужая.

- Зря, Феденька. За такие слова тебя к стенке поставят!

- Кто? - Коротко стриженная голова Сырцова в торчащими красными ушами быстро нагнулась, и он стал похож на волка, изготовившегося к последнему,

смертельному для жертвы прыжку. - Ты, что ль?

- Троцкий! - Дольников сбросил рубашку и выбежал на улицу, на мороз: каждое утро он докрасна растирался снегом.

"А почему я должен скрывать свои мысли? Мишка, мать его за ногу, белогвардейский офицер, и тот лепит правду-матку в глаза, а я, комиссар, вынужден молчать!Почему? - Сырцов закусил губы, мрачно задумался. - Почему я не имею права на критику? Что он, пуп земли, этот Троцкий? Ну грамотный, ну говорить умеет, но и я

ведь не лыком шит, придет время - выучусь..."

- Разрешите, товарищ командир?

Сырцов обернулся, увидел веселое, круглое, как яблоко, лицо командира разведки Петра Лысенкова и сам повеселел, воспрянул духом.

- Чего лыбишься, весточку хорошую принес?

- Достали мы их, командир, в двенадцати верстах отюда сидят, в Селе Ближние Лиски.

- Молодец, Петро! - сказал Сырцов, доставая карту. - Как тебе это удалось?

- Они сами себя выдали - выслали разъезд, очевидно, тоже на разведку. А мы его засекли и сховались. Когда они проехали, я двоих послал за ними, чтобы, значит, но упустить из виду, а сам быстренько смотался до села... Там они! Своими глазами видел!

- А разъезд?

- В лесочке перед станцией притаились. Выжидают чего-то.

- Кликни начштаба. Он на задворках, физкультуру отрабатывает.

Когда вошел Дольников, Сырцов сидел за столом, низко склонившись над картой.

- Мишка, вот где гады засели! - Корявый указательный палец с прокуренным до йодистой желтизны ногтем твердо уперся в маленький черный кружочек, коими отмечались небольшие населенные пункты. - Теперь мы их точно достанем, не уйдут!

- Так это ж моя деревня! - охнул Дольников. - Я здесь детство провел.

Сырцов захлопал в недоумении глазами. - Так тебе действительно сон снился?

- А ты не поверил?

- Думал, дурью маешься.- Сырцов удовлетворенно потер ладонью о ладонь. - Значит, ты здесь каждую тропку знаешь?

- И кустик, и камушек.

- Отлично! Показывай, как мы их брать будем!

- С флангов. - Дольников натянул рубаху. - Ты ударишь слева, а я справа.

- А часовые?

- Сними, Только без шума. И первыми пусти тачанки... Если кто и успеет из хат выскочить, то сразу под пулеметный огонь попадет.

- А разъезд? - спросил Лысенков.

- Какой разъезд? - не понял Дольников.

- Ихний разъезд возле станции в лесочке сидит.

- А нехай сидит, - расхохотался Сырцов. - Мы, значит, сделаем вид, что не знаем, что они там сидят. Пройдем мимо, и все. Подымай полк!

- Есть, подымать полк! - И Лысенко кубарем выкатился за дверь.

x x x

- Есаул, кавалерья прет!

Задорожный вскинул бинокль и обомлел: от станции на рысях шел эскадрон.

- Откуда они взялись? - растерянно пробормотал он, всматриваясь и удивляясь стройности и четкости походного марша красной конницы.

- А ты знаешь, куда они навострились? - спросил вдруг хорунжий Роженцев.

- Наших лупить, - догадался Дунаев.

- С тачанками, - сказал Хворостов. - Раз, два, три... Пять штук! - И стал комментировать, как будет развиваться бой. - Сперва они часовых снимут... А могут и не снимать... Жахнут по ним из пулеметов - и покойнички! А наши дрыхнут... Или похмеляются... Пока сообразят что к чему... И коней вывести не успеют, покосят... как траву!

- Да замолчи ты! - не выдержал Роженцев, темнея от ярости лицом.

- Надо бы наших предупредить, - сказал Твердохлебов.

- А как? Нас уже, отрезали! - озадаченно проговорил Хворостов.

- Эх... вашу мать! - Роженцев выругался, треснул ни в чем не повинного коня по шее и метнул в есаула злой, вопросительный взгляд - ты, мол, кашу заварил,

ты и расхлебывай.

Задорожный уловил этот взгляд, но смирил гнев, ничего не ответил, ибо ситуация сложилась так, что именно он стал... Сказать, что предателем, это, пожалуй, громко, но виноватым он себя действительно чувствовал. Но что делать? Как выкрутиться из создавшегося положения?

Он вскочил в седло. Станичники последовали его примеру, глянули на него, и по их туго стянутым, затвердевшим скулам Задорожный понял, что они готовы на все,

лишь бы искупить свою вину перед собратьями по оружию.

- Лесом пойдем, - хмуро обронил Задорожный. - Ежели не опередим... В общем, на околице они затаятся - попытаются часовых снять... Вот здесь мы и ударим. - Он посмотрел на Дунаева, взгляд на секунду потеплел, заискрился. Федор, выбрось поросеночка, чую он нам сегодня в обузу будет...

ГЛАВА YI

Горяча, необузданна молодая бабья плоть, истосковавшаяся по любви. За ночь Настя выпила, иссушила Вышеславцева, и он, так и не сомкнув до рассвета глаз,

встал утром, пошатываясь, но, взяв себя в руки, принялся за дела: построил полк, приказал расстрелять прапорщика Леднева и подъесаула Колодного, предварительно

объяснив за что, проводил в разведку Задорожного и Крымова, проверил караулы и, чувствуя, что выдохся, что необходимо отдохнуть, выпил ядреного хлебного кваса и завалился спать. И провалился, полетел, заново обнимая и вспоминая Настю - ее сухие, требовательные губы, жаркое, крепкое тело.

Зашел Федя. Взглядом выпросил у Насти самогонки, прихватил полковничьи сапоги - почистить, смазать салом и вместе с Нестеренко отправился в баньку - похмелиться и чуток вздремнуть.

А Настя принялась готовить обед...

Сухой звук выстрела показался полковнику взрывом.Он мгновенно вскочил, но тут же, успев крикнуть перепуганной насмерть Насте: "Ложись!" - грохнулся плашмя на пол: по улице пролетела тачанка, и по стеклам окон ударила тугая пулеметная очередь.

"Господи помилуй, господи помилуй!" - шептала Настя, вжимаясь щекой в холодные доски. Пули с мягким стуком дробили стены. Когда их смертельное жужжание прекратилось, она подняла голову и перепугалась еще больше: полковник сидел на полу и тупым бессмысленным взглядом смотрел под кровать.

- Вы ранены? - шепотом спросила Настя.

- Сапоги! - взревел полковник. - Где сапоги?

Настя не заметила, что Федя забрал сапоги, поэтому даже на секунду оторопела,

- Здесь лежали, - проговорила, заикаясь. - Сама видела. Может... - Она вскочила, тряхнула спящего на печи деда. - Ты сапоги не брал?

- Отстань! - Дед обозвал ее дурой, перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.

- Зачем ему сапоги, - сказал полковник. - Он своё отвоевал. - Встал, подошел к окну, осторожно выглянул - Похоже, и я свое отвоевал...

Бой длился не больше получаса. И первым его начал Задорожный, который решил вызвать огонь на себя и таким образом предупредить Вышеславцева об опасности.

Но его благие намерения успеха не принесли. Красные пулеметной очередью срезали под ним лошадь и, оставили валяться вместе с перебитыми товарищами в жестком, покрытом ледяной корочкой снегу, лавой пошли атаку...

Федя Машков очухался после первого выстрела, схватил винтовку, зверем метнулся к выходу и споткнулся, стал столбом - по улице с гиканьем и свистом летела конница.

- Уходить надо, огородами! - крикнул сзади Нестеренко.

Федя обернулся, и лицо его исказила волчья злость: вахмистр натягивал полковничьи сапоги.

- Ты что, сука, делаешь?

- Они ему больше не пригодятся. - Нестеренко выхватил револьвер. - уйди с дороги!