Валькина жизнь

От мысли о третьем десятке ей становится совсем грустно, и она смотрит на Сашку почти с раздражением. Сашка пребывает на седьмом небе от счастья. Поход на пляж с двумя взрослыми девушками превращает его в настоящего ловеласа.

– Пусть идет, – то ли с вопросом, то ли с предложением повторяет Танька, которая не понимает Валькиной неприязни к соседскому парнишке.

– Ладно, конечно, – бурчит Валя.

На самом деле ей не хочется, чтобы с ними увязался кто-то еще. Ей надо поговорить с Танькой об одном деле. Поделиться. Проверить на человеке, которого она хорошо знает, правильность своего решения, в котором она сама до сих пор не уверена. И сама мысль об этом разговоре доставляет ей неимоверную муку. Она напряженно думает, как же его начать. И не замолкающая ни на минуту трескотня Сашки отвлекает ее. Но делать нечего.

– Пошли, Шурик! – хихикает Танька, сунув парню свою клеенчатую сумку с подстилкой и полотенцем: – На, неси! Джентльмен ты или нет?

– Я не Шурик! – возмущается Сашка. – Никогда меня так не называй! Ты же знаешь – я не люблю!

– Сумку-то бери, Нешурик, – снова хихикает Танька. – И Валькину тоже. Должна же быть с тебя какая-то польза?

– Да ничего, я сама понесу, ерунда, – бормочет занятая своими мыслями Валя. Но Танька почти силой вырывает у нее из рук сумку, чтобы отдать ее Сашке.

– С комфортом пойдем! – уже откровенно хохочет Танька, толкая подругу в бок локтем. – Налегке!

Они знакомы с детства. Играли в куклы на скамейке, ходили вместе в школу. После восьмого класса вместе пошли учиться в строительный техникум. И только распределение развело их по разным участкам большой стройки. Когда Танька в пятницу столкнулась с ней на автобусной остановке и предложила на следующий день сходить на море, Валя охотно согласилась. Она давно искала повод поговорить с подругой. И очень хорошо сделать это на пляже, когда они несколько часов будут лениво лежать на песке, не обремененные никакими делами и заботами.

Утро субботнего дня просто великолепно. Солнце едва поднялось над горизонтом, и висящая в воздухе легкая дымка обещает прекрасный жаркий день. Подружки встретились возле Валькиного подъезда, обогнули угол пятиэтажки и вышли со двора на проспект Нахимова. Они уже готовы были перебежать его, чтобы через бывшие колхозные сады, мимо телевизионной вышки направиться к морю, когда их и окликнул Сашка, набившийся им в попутчики.

– Все разъехались, – твердит он, пристроившись между двух девушек.

Сашка хотел бы взять их под руки. Но его собственные руки заняты сумками с пляжным барахлом. Поэтому он только крутит головой, смотря то на Таньку, то на Валю, и продолжает твердить:

– И Витька, и Пашка, и Жека! А главное – куда? К бабкам в деревни. Вот уж отдых! Да я лучше тут буду сидеть. На море ходить. Только не с кем.

– Да уж мы не хуже твоих пацанов, – не без кокетства замечает Танька. – Живи да радуйся. А они пусть огороды полют, с бабками своими семечки лузгают.

– Точно, – радуется Сашка.

– Везунчик, – фыркает Валя, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

Они почти бегом проскакивают через сад, который, несмотря на все усилия тружеников Зеленстроя, никак не хочет превращаться в городской приморский парк, и поворачивают налево, чтобы обойти окруженный толстой кирпичной стеной детский костнотуберкулезный санаторий имени Крупской. Метров через сто стена заканчивается. И если бы они прошли еще метров двести вперед, то справа открылся бы мощеный булыжником крутой спуск, извивающийся в овраге и ведущий прямиком к водной станции Азовстали. Но путь можно сократить, если, не доходя до оврага, сбежать прямо по склону.

– Давай напрямик? – предлагает Танька и тут же ныряет с асфальта на узкую тропинку под деревьями.

Валя с Сашкой идут за ней. Скоро тропинка круто обрывается вниз. Место это, прямо над морем, усыпанное обломками белого камня, местные жители называют «греческими виллами». Поваленные колонны, украшенные затейливой резьбой, лежат между разросшимися деревьями. Остатки каменных лестниц, ведущих в никуда, белые глыбы, обрушившиеся со стен и вросшие в землю, довершают картину запустения.

Впрочем, к античности эти осколки былой роскоши не имеют никакого отношения. Просто лет сто назад здесь, тогда еще в пригороде, любили селиться зажиточные мариупольские греки. Может, от тяги к корням, но скорее – просто от безвкусия, они строили свои дома в античном стиле. Революция смела и богатых греков, и их помпезные жилища. Но и теперь, спустя полвека камень все еще сопротивляется разрушению. Наверное, он помнит своих владельцев, их разговоры о купеческой выгоде, замужестве дочерей и продаже товаров. И голоса давно ушедших из жизни людей все еще звучат в этих воспоминаниях.

Но для Таньки и Вали эти плиты и обломки дорических колонн –  всего лишь стройматериалы. А Сашка и вовсе о них не задумывается, воспринимая в качестве неотъемлемой части с детства знакомого пейзажа.

Перескакивая с камня на камень, девушки и их спутник быстро сбегают по тропинке вниз, пересекают Приморский бульвар и оказываются на городском пляже. Народа здесь еще мало: встающие ни свет ни заря пенсионеры (прийти куда бы то ни было раньше них кажется абсолютно невозможным – будь то пляж или базар) да немногочисленные поклонники активного отдыха, выбравшиеся искупаться перед работой.

– Вода холоднющая! – со зловещей радостью сообщает Сашка, успевший бултыхнуться в море, пока девушки раскладывают подстилки и раздеваются.

– Идем купаться? – предлагает Вале Танька.

– Подождем, – вздрагивает Валя от ледяных брызг, которые попали на нее с отряхивающегося Сашки.

– Что-то ты совсем сегодня злая, – фыркает Танька, которой, должно быть, надоело веселить подругу.

– Тань, мне поговорить с тобой надо, – неожиданно для себя самой, как будто нырнув с разбегу с головой в ту самую холодную морскую волну, выкладывает Валя.

– Ты беременна? – округлив глаза, выпаливает Танька.

– Ух ты! – поражается явно заинтересованный Сашка. – От кого?

– А ты иди купаться, – строго приказывает парню Танька.

– Это почему же? Мне тоже интересно, – возмущается тот.

– Тебе еще рано таким интересоваться, – как-то по-взрослому, почти с материнской ноткой изрекает Танька.

– Да я больше тебя об этом знаю, – запальчиво и несколько опрометчиво заявляет юноша.

– Успокойтесь оба, – морщась от раздражения, что ее разговор с подругой как-то сразу пошел не туда, приобретя окраску некой скандальности, предлагает Валя. – Я не беременна. Почему сразу это? Что, у меня других целей нет в жизни? Или я больше ни на что не способна, что ли?

– Так что случилось? – спрашивает Танька и вновь шикает на Сашку: – В море, я сказала!

– Не пойду! – огрызается Сашка.

– Да я тебе! – злится Танька.

– Хочет – пусть остается, – снова морщится Валя. – Я просто хочу тебе сказать…

Она мнется, не зная, как лучше сформулировать свою мысль, чтобы она вызвала как можно меньше удивления или возмущения.

– Что? – Танька садится на подстилку рядом с подругой.

– Я из Жданова собираюсь уехать, – выдыхает Валя.

– Так и я, может, тут всю жизнь не проживу, – усмехается Танька. – Как тут загадывать? Нашла новость.

– Я – скоро, – уточняет Валя, отчасти разочарованная невозмутимостью подруги, и добавляет, чтобы избежать дополнительных вопросов: – Уеду скоро.

– Когда? – спрашивает Танька и в глазах ее появляется тревога.

– Не знаю точно. Как билет возьму и расчет оформлю. Недели через две, может быть. Или чуть позже.

– Куда? – недоверчиво интересуется Танька. – Случилось что-то или как?

– Ну что ты заладила: «случилось» да «случилось», – раздраженно выдает Валя. – Ничего не случилось. Никто не умер. Просто я хочу что-то серьезное сделать в жизни. Изменить что-то. Чтобы было, что потом вспомнить.

– И куда едешь? – интересуется Сашка.

Валя смотрит на него с благодарностью. Хотя бы можно сдвинуть с мертвой точки завязший в бесконечных пререканиях разговор.