Страница 11 из 13
Минуты две мы петляли по горе, а потом выскочили прямо к кафе у бульвара. Теперь мне стало понятно, почему Марриотт рекомендовал подняться по лестнице. Я мог бы часами колесить по этим кривым, изогнутым улицам, не находя выхода, как червяк в жестянке.
По шоссе, заливая его светом фар, двумя встречными потоками неслись машины. К северу с ревом катили большие грузовики, убранные гирляндами зеленых и желтых огней. Мы ехали за ними минуты три, а потом возле большой заправочной станции свернули налево и принялись петлять вдоль холмов. Там было тихо, пустынно, ощущался запах водорослей и полыни. То тут, то там в темноте появлялось желтое окно, одинокое, как последний апельсин. Встречные машины заливали дорогу холодным белым светом и, рыча, скрывались в темноте. Клубы тумана застилали звезды.
Марриотт наклонился ко мне с темного заднего сиденья и сказал:
– Огни справа – это приморский клуб «Бельведер». Следующий каньон называется Лос-Пульгас, а за ним – Пуриссима. На вершине второго подъема свернем направо.
Голос был негромким, сдавленным.
Утвердительно хмыкнув, я сказал:
– Спрячьте голову. Возможно, за нами следят. Ваша машина бросается в глаза, как устрицы на пикнике в штате Айова. Этим ребятам может не понравиться, что нас двое.
У начала каньона мы спустились в низину, въехали на подъем, затем опять вниз и опять вверх. Над моим ухом послышался сдавленный голос Марриотта:
– Теперь направо. Будет дом с прямоугольной башенкой. Поворот за ним.
– Вы не помогали грабителям выбирать место, а?
– Да нет, – сказал Марриотт и невесело рассмеялся: – Просто я хорошо знаю эти каньоны.
Я свернул за домом с прямоугольной белой башенкой, выложенной сверху круглой черепицей. Фары на миг высветили табличку с названием улицы, там было написано «Камино-де-ла-Коста». Мы ехали по широкой авеню со столбами без фонарей и заросшими травой тротуарами. Пьянящая мечта какого-то торговца недвижимостью обернулась здесь горьким похмельем. Слышно было, как за тротуарами трещат цикады и ухают лягушки-быки. До того бесшумен был автомобиль Марриотта.
Один дом на квартал, потом один на два квартала, потом домов не стало совсем. Несколько окон в домах еще светилось, но похоже было, что люди там ложатся спать вместе с курами. Мощеная авеню внезапно перешла в грунтовую дорогу, при сухой погоде твердую, как бетон. Дорога сузилась и полого пошла вниз, по обочинам сплошной стеной тянулся кустарник. Справа висели в воздухе огни клуба «Бельведер», далеко впереди поблескивала вода. Воздух был напоен едким запахом водорослей. Поперек дороги замаячил белый барьер, и у меня над ухом послышался голос Марриотта:
– Здесь, пожалуй, не проехать. Слишком узко.
Я выключил бесшумный мотор, убавил свет и прислушался. Ни звука. Отрубив свет полностью, я вышел из машины. Цикады примолкли. Сперва тишина была настолько полной, что с шоссе внизу, за милю оттуда, доносился шорох автомобильных шин. Потом цикады одна за другой принялись трещать снова, и вскоре темнота заполнилась их стрекотом.
– Сидите на месте. Я схожу туда, посмотрю, – прошептал я в сторону заднего сиденья.
Положив ладонь на рукоятку пистолета под пиджаком, я пошел вперед. Дорога между кустами и барьером оказалась шире, чем представлялось издали. Кто-то вырубил кусты у обочины, и на земле были следы шин. Должно быть, в теплые вечера сюда приезжали ребята с девчонками. Я вышел за барьер. Дорога круто понижалась и резко сворачивала в сторону. За ней – темнота и отдаленный, неясный шум. И огни фар на шоссе. Я пошел дальше. Дорога обрывалась в пологой лощине, сплошь окруженной кустарником. Там никого не было. Другой дороги туда не вело. Я стоял в тишине и прислушивался.
Минута тянулась за минутой, я ждал какого-нибудь нового звука. Но ничего не слышалось. Очевидно, в лощине не было никого, кроме меня.
Я взглянул на огни приморского клуба. Человек с хорошим ночным биноклем, наверное, вполне мог бы следить за этим местом из верхнего окна. Он увидел бы, как подъехала и остановилась машина, заметил бы, кто вышел из нее, один человек приехал в ней или несколько. Из темной комнаты в хороший ночной бинокль можно увидеть гораздо больше, чем кажется возможным.
Я повернулся, собираясь уходить. Цикада под кустом затрещала так громко, что я чуть не подпрыгнул. Дошел до поворота, миновал белый барьер. Никого и ничего. Черный автомобиль тускло поблескивал в сером сумраке. Я подошел и ступил на подножку у водительской дверцы.
– Похоже, что проверка, – сказал я негромко, но так, чтобы Марриотт услышал. – Хотят посмотреть, выполните ли вы указания.
На заднем сиденье послышался какой-то шорох, но ответа не последовало. Я отвернулся к кустам, надеясь разглядеть что-нибудь за ними.
Кто-то нанес мне по затылку аккуратный, точный удар. Потом я думал, что, возможно, слышал свист дубинки. Видимо, всегда думаешь так – уже потом.
10
– Четыре минуты, – произнес голос. – Пять, возможно, шесть. Должно быть, они действовали быстро и бесшумно. Он даже не пикнул.
Открыв глаза, я увидел над собой холодную звезду. Я лежал на спине, меня мутило.
– Может, даже немного дольше, – произнес голос. – Возможно, целых восемь минут. Должно быть, они сидели в кустах, прямо возле машины. Этот тип сразу же струхнул. Небось ему посветили фонариком в лицо, и он потерял сознание от страха. Баба.
Голос умолк. Я приподнялся на колено. Боль пронзила меня от затылка до лодыжек.
– Потом один из них сел в машину, – снова послышался голос, – и стал ждать твоего возвращения. Другие опять спрятались. Видимо, они догадались, что ехать один он побоится. Или когда говорили по телефону, что-то в его голосе насторожило их.
Я одурело балансировал на четвереньках и прислушивался.
– Да, конечно, так и было, – произнес голос.
Это был мой голос. Приходя в сознание, я говорил сам с собой. Подсознательно пытался разобраться в случившемся.
– Заткнись, идиот, – сказал я и умолк.
Вдали урчали моторы, вблизи трещали цикады и раздавались характерные протяжные ии-ии-ии древесных лягушек. Мелькнула мысль, что теперь эти звуки уже никогда не покажутся мне приятными.
Я оторвал руку от земли, попытался стряхнуть с нее прилипший листок шалфея, потом вытер ее о плащ. Ничего себе работенка за сотню долларов. Полез во внутренний карман плаща. Конверта с деньгами, разумеется, не было. Полез в карман пиджака. Бумажник оказался на месте. Интересно, там ли еще моя сотня. Сомневаюсь. Слева под мышкой ощущалось что-то массивное. Пистолет в наплечной кобуре.
Любезное обхождение. Мне оставили пистолет. Любезное в особом смысле – все равно что зарезать человека, а потом закрыть ему глаза.
Я ощупал затылок. Шляпа была на месте. Не без труда я снял ее и ощупал голову. Добрая старая голова, я к ней привык. Теперь она стала немного побольше, немного помягче и более чем немного чувствительнее.
Но удар оказался не столь уж сильным. Спасла шляпа. Пользоваться головой я еще мог. На годик ее, наверное, хватит.
Я оперся правой рукой о землю, приподнял левую и взглянул на часы. Светящиеся стрелки, насколько я мог разобрать, показывали 10:56.
Звонок раздался в 10:08. Марриотт говорил около двух минут. Еще минуты через четыре мы вышли из дома. Время идет очень медленно, когда ты действительно чем-то занят. Я хочу сказать, что в считаные минуты можно сделать очень много. Разве это я хочу сказать? Да черт с ним, что бы я ни хотел сказать. Люди получше меня и те не собирались говорить столько. Ладно, я хочу сказать, что было примерно 10:15. Ехали сюда мы около двенадцати минут. 10:27. Я вышел, спустился в лощину, провел там самое большее восемь минут и вернулся, чтобы получить по башке. Минута ушла на то, чтобы упасть и стукнуться лицом о землю. При этом я ободрал себе подбородок. Он побаливал. Чувствовалось, что на нем содрана кожа. Поэтому я и догадался. Нет, видеть его я не мог. Незачем мне его видеть. Это мой подбородок, и я знаю, ободран он или нет. Может, вы хотите что-то сказать? Ладно, помолчите и не мешайте мне думать. Что с…