Смытые волной

– Что так? По вашей внешности так вам там самое место. Честно.

– Родители были категорически против. Хотя музыке учили, и читала много, а кино вообще до сих пор обожаю, ни одного фильма не пропускаю. Меня дома даже в шутку называли «шум за сценой». Когда я шла утром в институт, по дороге было сразу три кинотеатра. Я сама не могла объяснить, как оказывалась в зале. Бросить все, свой нархоз характера не хватило, скорее, упрямства хватило бы, но вот маму жалко было и бабушку.

– А вы и сейчас послушны. Боялись за мной идти, не так ли, а пошли. Я прав? – его большое круглое лицо озарила приятная улыбка.

– Да! – выпалила я и рассмеялась.

– Тогда обернитесь.

Я повернулась и увидела прямо напротив вход в подвал и спящую на ступеньках поддатую рабочую.

– Да я вас по кругу водил. Доверчивая вы. А напрасно! Никому в этой жизни доверять нельзя. Помогать можно, даже нужно, а вот доверять не рекомендую. А Лидочка на самом деле серьезно заболела? Зарплату нашу кто теперь вести будет? Может, вы нас возьмете? Хотя вряд ли на мой участок назначат. Удивительно, что вас вообще ко мне на склад прислали.

– Не беспокойтесь. Мы с Лилей Иосифовной вас не бросим. Она меня гоняет как сидорову козу, наряды даже домой беру, особенно по строительству. Сестра помогает, я бы сама не врубилась.

Темный лес, как эти ваши подвальные лабиринты, и непроходимые джунгли.

– Олечка Ёсиповна, это правда, что вас повысили, на должность старшего экономиста перевели? Вы, выходит, теперь больше чем Карл Маркс, тот дальше простого экономиста не пошел.

Мы посмеялись, вспомнив известный анекдот. Вернулась машина из магазина, ребята привезли приличный кулек закуски, а еще ящик с овощами и фруктами, сбросили его и снова куда-то умчались, наверное, опять загрузятся и в следующий магазин. Рабочая продолжала дрыхнуть, неприглядно развалившись у входа, выставив на обозрение все свои прелести. Противно, пришлось делать вид, что я этого не вижу.

– Ну что, Оленька, отобедаем, не пропадать же добру. Нам с вами хватит, – он развернул кулек, привезенный грузчиками, и высыпал его содержимое на стол.

Мы с «горой человеком» отобедали очень даже прилично. Эх, знать бы, я бы тогда прихватила бабушкины биточки, они совсем не помешали бы. Собеседником он оказался и вежливым, и умным. Правда, помешанным на оперетте, но, как говорится, у каждого в голове свои тараканы. В туалет захотелось со страшной силой, но признаться было неловко. Я посмотрела в проем между тумбами письменного стола, там ничего не было. А ведь, гады, сплетничают, что у него там помойное ведро стоит и он жрет и дюрит в него одновременно. Какие все-таки люди злые, так и норовят навести напраслину на человека. Сволочь, этот диспетчер, это он распускает слухи и еще, что девочки безвозмездно ублажают любвеобильного кладовщика. От зависти, что ли, что у «полтора жида» сейхал работает, а у тебя пустота в башке. Мужик соображает, дела, говорите, проворачивает, так и вы попробуете, кто вам мешает, только чтобы без воровства, и не на воротах тогда дежурить будете и кнопки нажимать, а в начальственное кресло пересядете. Тут талант нужен, это ведь тоже своего рода искусство продержаться на такой работе столько лет и не прогореть, не спиться.

– Где у вас туалет, – приперло так, что я не выдержала, – какое-то чересчур мочегонное у вас вино. И очень терпкое.

– Что ж вы стесняетесь, давно спросили бы. Как подниметесь – будка в подворотне, за углом. Вот ключ, можете оставить его в замке, вы же не будете возвращаться или все-таки дождетесь машины?

Быстро схватила ключ и вылетела пулей, услышала лишь за спиной легкий смешок. Уборная была идеально чистой, как будто бы перед самым моим приходом ее выдраили, как палубу на пароходе. Уж точно хлорки не пожалели, насыпали от души. Пока я надышалась ею так, что в горле запершило и надолго закашлялась. Не угодишь нам: и без нее плохо, вонь, и с ней едкий, бьющий в нос запах, зато стерильно. Вспомнила, как в школе из-за этого противного амбре в классе невозможно было и пол-урока усидеть, к концу пятого или шестого голова вообще раскалывалась, а глаза краснели и постоянно слезились. И ладно бы хоть раз в месяц эта дезинфекция, так нет, со станции каждую неделю приезжали. Но сейчас что возражать, не время – холера, как утром по радио кратко оповестили, не унимается.

Я решила машину не ждать и пройтись немного. День перевалил за рабочий экватор. Пекло исчезло, спасибо легким облакам, прикрывшим солнце. И вдруг так захотелось летнего дождичка, подставить лицо под его мягкие струйки, и не припомнишь, когда последний раз он шел, кажется, в начале июня. А как он нужен, чтобы смести все следы этой жуткой напасти. За что, за какие грехи моей любимой Одессе холера, чем она провинилась? Она ведь добрая, гостеприимная, отзывчивая, потому и людей столько к нам едет. Тяжело, когда их много, а разъедутся к осени, в городе сразу скучно становится.

Но нам на базе круглый год не скучно, чересчур даже весело, только поспевай кормить такую махину. Вот и крутимся, как этот пятый склад. Я шла себе и представляла, сколько халявщиков не совсем нежно обвивают могучую шею (вот уж точно бог не обидел) заведующего и душат своими непомерными даже не просьбами, а требованиями. Раздирают на части. А что стесняться, деляга, вон какое пузо наел на дармовых харчах. Что же тем молоденьким актрисам остается, самая малость. Но все равно раздули. А какое кому дело, кроме собственной жены, как он с ними проводит время. Со мной он тоже пробовал кокетничать, но корректно.

– Где тебя черти носят? – раздраженно спросила Лилия Иосифовна, протирая свои огромные очки. – Признайся, «человек гора» очаровал. Приятный дядька, и умный, не верь, что о нем бабы кудахчут, мужики тоже хороши, еще хуже этих баб. Оля, мне уходить надо, к хирургу записалась. Я тебе записку оставила, сводку перепроверь, завтра утром ее перешлем, и тоже можешь отчаливать. Нечего торчать до ночи.

Ну и состояние у меня было, когда я очутилась за воротами базы. Сторонилась людей, мне казалось, что все чувствуют, как от меня истерически несет этой хлористой вонью. На остановке троллейбуса народ старался держаться подальше друг от друга и пристально окидывал взглядом окружающих. Я сама ловила себя на мысли, что непроизвольно оцениваю внешний вид, цвет лица, даже опрятность всех, кто приближался навстречу, и этой тетки, что шагала рядом. Людей на улице так мало, и это в самом центре, что уж говорить о «высерках», как называет бабка наш Фонтан. Коганка для нее не «высерка», а вот Фонтан – да. Ну, даешь, дорогая Пелагея Борисовна. А ведь как Лена Ковалева, соседка Тани Дробот с первого этажа, чудесно написала:

Фросю так и не выпустили из Херсонской инфекционки, положение, видно, серьезное. Каждый вечер мы с Алкой вынуждены ходить к ней домой, поливать цветы, квартира – Сахара, духота неимоверная от раскаленной за целый день крыши. Фросин муж, дядя Коля, как она ни старалась за ним ухаживать, умер еще в прошлом году, раны доконали. Она его из госпиталя после войны забрала вообще никакого, еле выходила. Лицо его было очень обезображено, изуродовано. Поражено, видно, было серьезно осколками, но он так мило, по-доброму всегда улыбался, что не ответить на его улыбку было невозможно. Он слыл хорошим специалистом, в технике, все говорили, бог. И голова золотая, и руки. Когда ему нездоровилось, то начальство за ним даже машину домой присылало, лишь бы он присутствовал и контролировал производственный процесс. Что-то ответственное для оборонки выпускало их предприятие. У нас на базе тоже такие умельцы есть, не хуже Левши, если надо, блоху подкуют, и директор за ними прямо дрожит. Их «королями» у нас называют. Найти инженера раз плюнуть, а вот такого работягу, на все руки мастера – шиш два.