Страница 36 из 171
10. САГА О ЖУРНАЛИСТЕ
Событья зовут его голосом властным: Трудись на всеобщее благо! И вот человек переполнен огнем, Блокноты, что латы, трепещут на нем — И здесь начинается сага. Темнокостюмен, как редут, Сосредоточен, как скелет, Идет: ему коня ведут, Но он берет мотоциклет — И здесь начинается сага. Газеты, как сына, его берегут, Семья его — все города, В родне глазомер и отвага, Он входит на праздник и в стены труда — И здесь начинается сага. Он — искра, и ветер, и рыцарь машин, Столетья кочующий друг, Свободы охотничья фляга. Он падает где-нибудь в черной глуши — Сыпняк или пуля, он падает вдруг — И здесь начинается сага. 192895–107. ГОРОДСКОЙ АРХИПЕЛАГ
1. ДОЖДЬ
Работал дождь. Он стены сек, Как сосны с пылу дровосек, Сквозь меховую тишину, Сквозь простоту уснувших рек На город гнал весну. Свисал и падал он точней, Чем шаг под барабан, Ворча ночною воркотней, Светясь на стеклах, в желобах Прохладных капель беготней. Он вымыл крыши, как полы, И в каждой свежесть занозил. Тут огляделся — мир дремал, Был город сделан мастерски: Утесы впаяны в дома. Пространства поворот Блестел бескрайнею дугой. Земля, как с Ноя, как с начала, Лежала спящей мастерской, Турбиной, вдвинутой в молчанье. 19232. ПОВСЮДУ РАННЕЕ УТРО
Свет льется, плавится задаром Повсюду, и, в себя придя, Он мирным падает пожаром На сеть косящую дождя. Прохожий, как спокойный чан, Что налакался пива вволю, Плывет по улице, урча, Инстинкта вверенный контролю. Мечты рассол в кастрюлях сна! Скользит с глубоким постоянством Такого ж утра крутизна Над всей землей доокеанской. Но дождь немирный моросит, Пока богатый тонко спит. Но цепенеет серый двор. Лоскутья лиц. Трубач играет. Постыло лязгает затвор И пулю в череп забивает. Он может спать, богач, еще, — Смерть валит сыновей трущоб. Еще толпится казни дым От Рущука до Трафальгара И роет истина ходы В слоях огня и перегара,— Но льется утро просто так, Покой идет из всех отдушин, Пусть я мечтатель, я простак, Но к битвам я неравнодушен. 19253. РАВНОВЕСИЕ
Воскресных прогулок цветная плотва Исполнена лучшей отваги. Как птицы, проходят, плывут острова: Крестовский, Петровский, Елагин. Когда отмелькают кульки и платки, Останется тоненький парус, Ныряющий в горле высокой реки, Да небо — за ярусом ярус. Залив обрастает кипучей травой, У паруса — парусный нрав, Он ветреной хочет своей головой Рискнуть, мелководье прорвав. Но там, где граниту велели упасть, — У ржавой воды и травы,— От скуки оскалив беззубую пасть, Сидят каменистые львы. Они рассуждают, глаза опустив, На слове слепом гарцуя, О том, что пора бы почистить залив, Что белая ночь не к лицу им. Но там, где ворох акаций пахучих, В кумирне — от моста направо, Сам Будда сидит позолоченной тучей И нюхает жженые травы. Пустынной Монголии желтый студент, Покинув углы общежитья, Идет через ночи белесый брезент В покатое Будды жилище. Он входит и смотрит на жирный живот, На плеч колокольных уклоны, И львом каменистым в нем сердце встает, Как парус на травах зеленых. Будда грозится всевластьем своим… Сюда, в этот северо-западный сон, Сквозь жгучие жатвы, по льдинам седым Каким колдовством занесен? С крылатой улыбкой на тихом лице Идет монгол от дверей: «Неплохо работает гамбургский цех Литейщиков-слесарей». 19264. ПРИВАЛ ИНВАЛИДОВ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи мерит. Стакан доступен всем живым В спокойном плеске кабака, Но где ваши руки и ноги, вы, К черту плывущие окорока? Не с дерева летит кора И крупно падает на мох — Но отвечает ветеран: «То был большой переполох, Была нечистая игра! Долой купцов и канцлеров И горлодеров меченых, Что взвешивают панцири И трупы искалеченных. Посеяв руки круто В железе нестерпимом, Мы ноги перепутали С землей и ржавым дымом, Как полагается в бою, Чтоб стать собраньем тупиков, Ползучей мебелью. А мир, как алчный дровосек, Стал больно лаком до калек, Как ставнем бьет поверх голов — Склони-ка ухо у дверей, Шум катит подновленным: То шарканье танков подковы серей, То лязг воздушный и водный, То хриплый дребезг батарей, Летящих по бетону… И с ними вровень мчится спрос На всех, кто слеп, и глух, и прост. С улыбками и трубками Опять войдут за братом брат В ночное шулерство гранат, Чтоб здесь воссесть обрубками, Захлопнутыми, бледными,— Как мы у пьяного ведра, Плюя в твой череп медный, Нечистая игра!» 1924