Страница 27 из 171
60. ГЕРМАНИЯ
Июлем синим набежало время, В ветвях кочует слив отряд, Домой вернувшийся солдат Несет зарю в тяжелом шлеме, Чтобы отдать садам. Еще клеймо с короной на плече, Еще бежит дыхание огня Нечаянно через сады и сливы, Еще молчать рукам нетерпеливым И деревам склоняться у плетня. Но уже кровью пьяны Лорелеи, Хрипя на площадях о том, Что узки временам плац-парки и аллеи, Под черным колесом грузовика Погибнет Лютера спокойный дом. Пивной ручей — вторая кровь народа — Жжет бороды, но души не бодрит, Кричат в ушах стальные Лорелеи: Германский хмель — безумец огородов — Тягучей силою степей обвит. А там, внизу, в осколках красных градин Куется для последней боли зуб, Там ждут давно, — и если молот Тора Из зал высоких навсегда украден, Тот молот Тора там, внизу. 192261. КРЫСА
Ревела сталь, подъемники гудели, Дымились рельсы, вдавленные грузом, И в масляной воде качались и шипели На якорях железные медузы. Таили верфи новую грозу, Потел кузнец, выковывая громы, Морщинолобый, со стеклом в глазу, Исчерчивал таблицами альбомы. Взлетали полотняные орлы, Оплечья крыш царапая когтями, И карты грудью резали столы Под шулерскими влажными руками. Скрипучей кровью тело налито, Отравленной слюной ночного часа С жемчужным горлом в бело-золотом Пел человек о смерти светлых асов. Сердец расплющенных теплый ворох Жадно вдыхал розоватый дым, А совы каменные на соборах Темноту крестили крылом седым. Золотому плевку, красному льду в бокале Под бульварным каштаном продавали детей, Из полночи в полночь тюрьмы стонали О каторгах, о смерти, о миллионах плетей. Узловали епископы в алтарном мраке Новый Завет для храбрых бродяг, В переплетах прекрасного цвета хаки, Где рядом Христос и военный флаг. А дряхлые храмы руки в небо тянули, И висел в пустоте их черный костяк, Никто не запомнил в предсмертном гуле, Как это было, а было так: Земле стало душно и камням тесно, С облаков и стен позолота сползла, Серая крыса с хвостом железным Из самого черного вышла угла. И вспыхнуло всё, и люди забыли, Кто и когда их назвал людьми. Каменные совы крылами глаза закрыли, Никто не ушел, никто… Аминь! 192262. «Из долгого, прямого парохода…»
Из долгого, прямого парохода Самаритян холодных приношенье Стекает рисом, салом, молоком. Язык морского, строгого народа, Хрип слов чужих, их краткий ритм движенья Нам, изгонявшим медленность, знаком. Они иную гнули тетиву, Безжалостней и волею отвесней, Их улицы надменной чистоты, Но и у них родятся и живут Такие ж волны в гаванях и песнях И женщины такие же, как ты. Какие б нас ни уводили вновь Глухие тропы за бедою черствой — Настанет наш черед — Мы им вернем их темную любовь, Мы им вернем упорство за упорство, За мудрость — мудрость, лед — за лед! 192263. ПЕРЕКОП
Ка́тятся звезды, к алмазу алмаз, В кипарисовых рощах ветер затих, Винтовка, подсумок, противогаз — И хлеба — фунт на троих. Тонким кружевом голубым Туман обвил виноградный сад, Четвертый год мы ночей не спим, Нас голод глодал, и огонь, и дым, Но приказу верен солдат. «Красным полкам — За капканом капкан…» …Захлебнулся штык, приклад пополам, На шее свищет аркан. За море, за горы, за звезды спор, Каждый шаг — наш и не наш, Волкодавы крылатые бросились с гор, Живыми мостами мостят Сиваш! Но мертвые, прежде чем упасть, Делают шаг вперед — Не гранате, не пуле сегодня власть И не нам отступать черед. За нами ведь дети без глаз, без ног, Дети большой беды, За нами — города на обломках дорог, Где ни хлеба, ни огня, ни воды. За горами же солнце, и отдых, и рай, Пусть это мираж — всё равно! Когда тысячи крикнули слово: «Отдай!» — Урагана сильней оно. И когда луна за облака Покатилась, как рыбий глаз, По сломанным, рыжим от крови штыкам Солнце сошло на нас. Дельфины играли вдали, Чаек качал простор — И длинные серые корабли Поворачивали на Босфор. Мы легли под деревья, под камни, в траву — Мы ждали, что сон придет Первый раз не в крови и не наяву — Первый раз на четвертый год… Нам снилось: если сто лет прожить — Того не увидят глаза, Но об этом нельзя ни песен сложить, Ни просто так рассказать! 1922