Страница 20 из 171
17. МЕМУАРЫ
(ПАРИЖСКАЯ КОММУНА)
…И он спросил: «Но чьим судом я осужден?» — «Судом народа», — я ему ответил. Одним врагом в Париже стало меньше, И это был епископ Дарбуа. А я вернулся снова в Комитет Старательно перебелять приказы, И много жило храбрости и крови В чернилах незаметного писца. Вне времени я пребывал в те дни, На стуле спал, не помню, где обедал, И только мельком видел занавески В заветных окнах в улице Маньян. Всё меньше становилось коммунаров — Тот изнемог, тот струсил, тот погиб, И скоро вокруг нас остались только Отрезанные пламенем пожаров Последние бойцы и мертвецы… Домбровский пал. И черный узел дыма Парижа горло стягивал всё туже, Вдруг бледный человек у двери крикнул: «Вы знаете, что Делеклюз убит!..» И многие смутились… Тут перо В моей руке сломалось, вздрогнув, И на бумаге красные чернила, Как кровь, разбрызгались, и я вскочил, Схватил ружье и выбежал на площадь. Париж Коммуны великан пожара На огненном щите до неба поднял, На баррикадах возле Шато д’О Меня схватили пьяные версальцы. А в это время в улице Маньян Сражался мальчик, милый, темноглазый, Одной рукой откидывая кудри, Мешавшие, лукавые, стрелять. Любить умели розовые губы, Мгновенно их поцеловала смерть, Тот мальчик умер на глазах Брюнеля, И солнце закатилось для меня. И врезались мне в память час и место. Занозы острые и посейчас, — Ведь мальчик тот была моя невеста, Переодетая морским стрелком… 192018. «Полюбить бы песенки простые…»
Полюбить бы песенки простые, Чистые, как воздух на заре, В них не нужно путать запятые, О словах справляться в словаре. В них дыханье трав и перелесков Так же нежно, как лазурь, И в глаза не бьют прибоя блески, В уши — заклинанья бурь. В их покое что-то есть о чуде, Всё, что можно сердцем пожелать, В них не нужно размышлять, что будет, Ни о чем не нужно вспоминать… Между 1913 и 192019. «Крутили мельниц диких жернова…»
Крутили мельниц диких жернова, Мостили гать, гоняли гурт овечий, Кусала ноги ржавая трава, Ломала вьюга мертвой хваткой плечи. Мы кольца растеряли, не даря, И песни раскидали по безлюдью. Над молодостью — медная заря, Над старостью… — но старости не будет. 191920. «Ты мне обещана, но кем — не знаю…»
Ты мне обещана, но кем — не знаю, Но кем-то добрым и большим, Когда я что-нибудь обещаю — Обещаю именем твоим. И если б был я хранитель стада, Моряк, купец или земледел, Я б отдал всё за трепет сада, Где теплый лист на тихой воде, Где ты читаешь, поешь иль плачешь, О нет, не плачешь — то плачу я, Где всё знакомо и всё иначе И даже слезы — как блеск ручья. Сейчас я скитающийся невольник, Я вижу вокруг лишь сады чужих, Но мне не завидно, мне не больно, Иду уверенно мимо них. И я забываю свои скитанья, Чтоб память только тебе отдать, Я помню только: ты — обещанье, А тот, кто помнит, — умеет ждать! 191921. ЭКСПРЕСС В БУДУЩЕЕ
В час, когда месяц повешенный Бледнее, чем в полдень свеча, Экспресс проносится бешеный, Громыхая, свистя, грохоча… И когда над мостами в пролеты Проведет он живую черту, Прыгни сразу — и огненный кто-то Вдруг подхватит тебя на лету. И никто на путях незаказанных Не прервет его окриком: стой! Будет всё тебе в мире рассказано, Если дух свой сольешь с быстротой. Через степь неживую, колючую Просвистит по ребру пирамид, Перережет всю Африку жгучую, В Гималаях змеей прозвенит. Обжигая глазами сигнальными, Прижимая всю Землю к груди, Он разбудит столицы печальные, Продышав им огни впереди. И когда из-за сумрака мглистого Очертанья стуманятся в ряд, Заревет он раскатно, неистово, Пролетев Вифлеем — Петроград. Его след на полях чернозема И в плантациях чая пролег, В лабиринтах Европы, как дома, На дорогах волшебный свисток. Шоколадные люди Цейлона, Позабытый огнем эскимос… Провожают сверканье вагонов, Вихревые расплески колес. Чудо рвется из глотки со свистом, Всем понятны сигналы его, И мудрее его машинистов Не найти на земле никого. Август 1920