Страница 2 из 79
В вагоне-артистической сидел в наушниках и колдовал над аппаратурой Юрий Левитан. Тепло поздоровались — мы не виделись с Первомайского парада, когда участвовали в радиопередаче с Красной площади. Выразительный голос его был хорошо знаком радиослушателям, но даже многие московские журналисты не знали его в лицо; телевизор еще не продавался.
Левитан многозначительно сказал мне:
— На всю страну!..
Прошло несколько минут и…
— Внимание, внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Начинаем трансляцию торжественного заседания…
Заседание началось в 7 часов 15 минут вечера. Открыл его короткой речью председатель Моссовета В. П. Пронин. Он предоставил слово для доклада Верховному Главнокомандующему И., В. Сталину.
В то мгновение, когда Сталин — в кителе с отложным воротником, без знаков различия и наград — поднялся на небольшую трибуну, можно было, казалось, услышать сердцебиение переполненного зала.
Прошло много лет, прежде чем полковник в отставке, бывший начальник штаба Московской противовоздушной обороны С. Е. Лапиров признался:
— Начался доклад. И в этот момент посты ВНОС донесли о появлении новых групп вражеских самолетов. Сразу же были приведены в действие все средства ПВО, а у нас в МПВО объявили готовность № 1. На все запросы с «Маяковской» я отвечал: «Все спокойно». А воздушные бои продолжались. В других условиях пора было бы объявить тревогу, но это значило бы прервать трансляцию доклада, и тревоги в Москве в тот вечер так и не было. Воины ПВО не пропустили к столице ни одного вражеского самолета.
Корреспонденты гадали: будет ли опубликован подробный отчет о заседании? А смогу ли я выполнить задание редактора «Красноармейской правды»? На всякий случай записал доклад подробно.
— Наше дело правое, победа будет за нами! — Этими словами закончилась речь, ее заглушили крики «ура!», пение «Интернационала».
Зал проводил докладчика восторженной овацией. Она прозвучала как священная клятва в безграничной и беззаветной преданности своей Родине, как присяга выполнить железную волю ленинской партии…
После концерта, после того как ушел правительственный поезд, поднялись в вестибюль. Нам доверительно сообщили: только что в вагоне метро состоялось совещание. Подтвердили решение — в случае благоприятной (то есть скверной) погоды завтра утром на Красной площади провести парад войск. Пропуска военным корреспондентам выдадут на рассвете в Московском Комитете партии, в секретариате А. С. Щербакова.
Всю ночь мы жили ожиданием плохой погоды. Обнадеживала метеосводка, которая вечером 6 ноября ушла в войска фронта: «Низкая облачность. Ограниченная видимость. Дороги для всех видов транспорта проходимы. В ночь на седьмое наступит похолодание. Вероятны осадки. Действия военно-воздушных сил будут затруднены…»
Конные патрули из конца в конец мерили притихшую Красную площадь, из темноты доносился цокот копыт, приглушенный выпавшим снежком. Циферблат часов на Спасской башне во тьме, не светилось и рубиновое созвездие Москвы.
Редкие машины неторопливо проезжали мимо ГУМа. Они освещали себе дорогу прищуренными фарами: узкие прорези пропускали лишь подслеповатый синий свет.
Решение провести парад на Красной площади до поры до времени держали в тайне — в прифронтовом городе нужно опасаться враждебных ушей и глаз.
Как же и когда возникло это смелое решение? 28 октября, после ежедневного доклада командующего Московской зоной обороны генерала Артемьева, Сталин вдруг спросил, собирается ли он проводить парад войск? Артемьев от неожиданности сослался на неблагоприятную обстановку и высказал сомнение в целесообразности парада. Сталин с ним не согласился, напомнил об огромном политическом значении парада и приказал готовиться. Командовать будет Артемьев, принимать парад — Буденный. Последовало строжайшее предупреждение о полной секретности решения: будет знать только начальство противовоздушной обороны, подготовка пройдет скрытно, под видом дальнейшего усиления обороны Москвы.
В казармах поговаривали о смотре частей перед отправкой на фронт, проводили строевые занятия. Не знали, что еще 1 ноября в Ставку был вызван командующий Западным фронтом Г. К. Жуков и что Сталин ему сказал:
— Мы хотим провести в Москве кроме заседания по случаю годовщины Октября и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества?
Жуков ответил, что, по его мнению, противник в ближайшие дни не начнет наступления, так как понес большие потери, вынужден пополнить и перегруппировать войска. Против вражеской авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить воздушную оборону, перебросить к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов…
«Мы, красноармейцы и сержанты, — вспоминает И. В. Орлов, бывший сержант мотострелкового полка дивизии имени Дзержинского, — догадывались, что состоится парад на Красной площади. Наши бойцы в свободные часы, как правило ночью, подгоняли новые шинели, пришивали к ним петлицы, до блеска начищали обувь. В образцовый порядок привели походное снаряжение. Строевые занятия проводились на площади возле Устьинского моста от зари до зари с перерывами на время воздушных тревог. В каждой шеренге было двадцать бойцов, а в каждом сводном батальоне — десять таких шеренг. 4 ноября прорвался немецкий самолет, но его бомбы упали рядом, в Москву-реку, подняв большие фонтаны».
Совет Г. К. Жукова был принят, и в первых числах ноября наша авиация произвела серию налетов на вражеские аэродромы. Внезапный удар нанесли на аэродром южнее Калинина: там базировались немецкие истребители, сопровождавшие бомбардировщики при палетах на Москву. На рассвете тридцать наших истребителей вынырнули из облаков, забросали «мессеры» зажигалками, прошили их пулеметными очередями и без потерь вернулись домой. Немцы потеряли около сорока машин. Тогда же совершили налеты на немецкие аэродромы в Юхнове, Инютине и другие. Это убавило прыти у фашистов в канун Октябрьской годовщины.
Святая святых
Еще в половине десятого вечера 6 ноября Красная площадь оставалась без праздничного наряда и была пуста. Но под стеклянной крышей промерзшего ГУМа, исклеванной осколками зенитных снарядов, работали декораторы и художники, сколачивали рамы к портретам, транспарантам и лозунгам.
Для борьбы с вражескими диверсантами, лазутчиками, снабженными ракетницами, с возможными воздушными десантами и для выполнения особых заданий в тылу противника в Москве была сформирована отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). В первом батальоне — чекисты и работники милиции, во втором — бойцы-интернационалисты, закаленные в боях с фашистами в Испании. В третий и четвертый батальоны зачисляли студентов и преподавателей Центрального института физкультуры. В середине октября ОМСБОН перевели из Мытищ в Москву и расквартировали в здании ГУМа.
В предпраздничную ночь здесь можно было встретить знаменитых спортсменов, мы их неоднократно видели на стадионах. В бригаду вошли наши чемпионы: легкоатлеты братья Серафим и Георгий Знаменские, гребец Александр Долгушин, дискобол Леонид Митропольский, лыжница Любовь Кулакова, боксеры Николай Королев и Сергей Щербаков, штангисты Владимир Крылов и Николай Шагов, конькобежцы Анатолии Капчинский и Константин Кудрявцев, борец Григории Пыльнов и другие.
В Ветошном переулке дежурили пожарные машины. С позднего вечера 21 июля они тушили пожары после бомбардировок. И вот впервые за месяцы воины пожарные выполняли праздничное поручение — они приставили высоченные лестницы к фасадам зданий, смотрящим на площадь, чтобы помочь ее украшению.
На крыши Исторического музея и ГУМа забрались саперы. Только электрикам нечего было делать в ту засекреченную ночь. Площадь оставалась по-прежнему темной. Не развешивать же гирлянды синих лампочек!
Перед утром все заиндевело от тумана; сырой, морозной тяжестью стлался он над землей. Колокольня Ивана Великого и его звонницы не посвечивали золотом. Купола всех соборов также покрыты зеленой краской. Стены Успенского, Благовещенского, Архангельского соборов замазаны черными и зелеными, косыми и изломанными полосами. Окна в храме Василия Блаженного походили на бойницы: в минуты опасности там появятся пулеметы и противотанковые ружья.