Loving Longest 2

— Ты хочешь сказать, милый Ломион, — ответил Мелькор, таким же нежным жестом погладив по руке его, — что Майрон собирается пустить сыновей Феанора сюда? Мы так не договаривались.

— Вот! — воскликнул радостно Маэглин. — Ну вот и я же об этом. Неудобно получится.

Финголфин открыл глаза. Каким-то чудом ему удалось проспать несколько часов.

Сначала он думал, что комната полностью заперта, темна; но теперь, когда светильники погасли, понял, что несколько жёлтых и коричневых плафонов на потолке — на самом деле витражи, пропускавшие тусклый, мутный свет снаружи. Утро.

Дверь открылась снова; Финголфин подумал было, что вернулся Маэглин, но нет: на пороге стоял тонкий, невысокий эльф с тяжёлыми золотистыми локонами. В руках он держал небольшой круглый поднос с несколькими чашками из чёрного стекла и серебряными ложками. Он поставил поднос перед бывшим королём.

— Ты служишь Гортауру? — спросил Финголфин.

— Да, — ответил тот, расставляя перед Финголфином еду.

— Давно?

— Да, — сказал Гватрен.

— Я знаю тебя? — спросил Финголфин.

— Быть может. Я принёс тебе завтрак. Поешь.

Финголфин взял ложку, попробовал; потом поднял глаза и увидел на пороге Майрона.

— Гватрен, сейчас половина седьмого утра. Ключи. Ты должен открыть дверь и встретить их. Точнее, одного из них: я не собираюсь пускать сюда всех.

— Да, — сказал Гватрен и прикоснулся к большому карману своего чёрного кафтана, поглаживая несуществующие ключи. На самом деле сейчас у него оставался только один ключ — от входной двери в башню, той, через которую он когда-то вывел Тургона. Все остальные он уже передал Маэглину.

— Пойдём, — сказал Майрон, вывел его и закрыл за собой дверь.

— Маэдрос действительно сможет забрать корону?

— Я сейчас оставил её на столе в мастерской, — сказал Майрон. — Надеюсь, что у него это получится.

— Майрон… — сказал Гватрен. — Майрон, я хочу тебя спросить. Когда мы с тобой тогда говорили… когда здесь был Тилион. Я всё это время думал, что ты был спутником Макара и Меассэ и Мелькор переманил тебя к себе, может быть, заставив забыть об этом. Но я сейчас понял, что я просто неверно понял слова Варды. Ты не был Меассэ — но ты был ею, той частью или двойником, близнецом Макара, который не захотел спуститься в этот мир с ним? Так ведь?

— В общем, так, Квеннар.

Гватрен отвёл взгляд. Эльф вспомнил тот миг, когда над ним склонилось белое лицо Мелькора, вспомнил тот бездонный холод, который исходил от него. Гватрен снова посмотрел на Майрона — и вдруг необыкновенно ясно представил себе пылающее, огненно-белое тело Майрона в этих объятиях. И испытал ужас от непонимания: как это существо обрекло себя на тысячелетия близости с ним. Что это за странное самоумерщвление, постоянная борьба на грани жизни и смерти, когда в любой момент можно рассыпаться, распасться на угольки и остывающие искры?..

Майрон поднял его лицо в своих ладонях и сказал:

— Да, Квеннар. Сейчас я вижу то, о чём ты думаешь. Не бойся, так бывает не всегда. Ты прав. Теперь ты тоже видишь, о чём я думаю, да? Ты так покраснел. Мне это нравится. Ведь я тебя немного люблю. Только никому не говори, а то некоторые умрут от ревности. Да, ты всё правильно понял: Мелькор был первым, кто занимался этим с кем бы то ни было в этом мире. И этим кем-то был я. Что ты так смотришь на меня, разве ты не догадывался? Ты что, думал, что Манвэ и Варда, спустившись в этот мир, первыми предались супружеской любви? Я не уверен, что Манвэ вообще знает, как это делается. И да, я интересовал Мелькора ещё и потому, что был слишком похож на человека. Я знал о Людях больше всех, потому что очень хотел; я старался уловить любые замыслы, любые сведения, хотя и не собирался спускаться в пределы этого мира. Просто сама идея казалась мне удачной. Мелькор долго изучал моё тело, прежде, чем это случилось. И убил он меня тоже из интереса. Мне просто всегда было любопытно, сколько я смогу продержаться и что смогу вынести. Ему тоже.

— Майрон, — сказал Квеннар, глядя ему в глаза. — Прошу тебя, уходи отсюда сейчас. Ты же можешь уйти на Восток. Многие эдайн преданы тебе, считают тебя своим спасителем и покровителем. Мелькор не доберётся до тебя — сейчас он слишком слаб, даже если ты отдашь Сильмариллы сыновьям Феанора. Он…

— А ты был бы готов уйти, если бы я велел тебе?

— Нет, — ответил Квеннар. — Ты знаешь, почему.

— Я тоже не намерен отказываться от своих намерений.

Гватрен-Квеннар вспомнил рассказ Маэглина о произошедшей в Гаванях сцене, — как Тургон рисовал Майрону чертежи Сильмариллов, и как Тургон сказал: «Я не считаю, что ты — в отличие от Мелькора — будешь пытаться продолжать делать что-то только потому, что потратил на это много времени».

— Майрон, — сказал Квеннар, положив свои пальцы на его — длинные и горячие. — Майрон, сейчас ты держишь все нити наших душ в своих руках, но эти нити так тонки! Мелькор может перерубить их в любой момент. Ты же знаешь его лучше, чем я. Если не позволить ему стать единственным светом, он станет Тьмой. Он может гневаться на тебя за промах — но точно так же он разгневается, если ты дашь ему власть и силу, а не он сам.

— О, Гватрен, — лицо Майрона странно исказилось, он отступил и словно бы как-то отмахнулся от своего помощника. — О, Гватрен, если бы ты знал, чью душу я сейчас держу в своих руках, ты бы ужаснулся!

Гватрен побежал по лестнице; за спиной он услышал короткий, резкий смех Майрона.

Они стояли среди серых камней у подножья Ангбанда; меж них, среди пепла и обломков, кое-где тянулись вверх странные, высокие, серые, сухие травы с огромными зонтиками, — почти в рост Майтимо.

— Только ты один, — сказал Гватрен, указав на Маэдроса. — Только ты. Остальные остаются здесь. И сдайте оружие.

— Майтимо, нет, — сказал Карантир. — Нет, мы тебя больше не отпустим. Ну правда же, Кано? — он тревожно посмотрел на Маглора. — Ну правда же?

— Я должен, Морьо, — ответил он, отстёгивая с пояса ножны. — Другого шанса не будет. Тогда, когда я попал в плен, я думал, что смогу обмануть Мелькора, — он горько улыбнулся. — Отчасти я сам был виноват в случившемся. Сейчас я попробую поверить Гортауру.

Майтимо искоса глянул на Гватрена, который делал вид, что не слышит их. Гватрен был всё такой же — в расшитой золотом чёрной куртке, в сапогах на высоком каблуке. На плечи у него была накинута чёрная, подбитая чёрным лисьим мехом, накидка, которую он иногда поправлял, как будто мёрз, хотя осень ещё не настала. Тяжёлые золотые локоны рассыпались по меховому воротнику. Гватрен иногда нетерпеливо постукивал своей тростью по камню.

Карантир кончиками пальцев погладил по чёрной блестящей голове, по жёлтому клюву свою птицу, которая вцепилась в его — её — плечо.

— Пойдём, — сказал Майтимо Гватрену.

Кружным путём Гватрен провёл его в кабинет Саурона, отчасти знакомый Майтимо; конечно, за десятилетия, прошедшие со времени, когда он был в плену, многое изменилось — появились образцы минералов, чучела и кости животных и множество шкафов с бумагами, рукописями и свитками. Майтимо подумал, что теперь покои Саурона стали похожи на кабинет образованного эльфийского короля, даже того же Фингона — комната, откуда властитель может управлять своей державой и куда стекаются сообщения со всех концов государства.

Гватрен молча открыл перед ним дверь в подвал.

Майтимо спустился по лестнице, прошёл между закрытых тканью отсеков-лабораторий, к концу комнаты.

Гватрен молчал. Майтимо оглянулся; он увидел рабочий стол Майрона. На нём лежала шкатулка, та самая, которую отец сделал для браслетов. Он не мог понять, откуда она здесь, потом до него дошло — раз шкатулка от Сильмариллов была разбита, Мелькор должен был в чём-то унести камни. Да, что-то ему говорил об этом Тургон.

Но шкатулка была пуста.

— Здравствуй, Нельяфинвэ, — Майрон вышел из-за одного из занавесов. На нём была рабочая чёрная рубашка и кожаный фартук. Пахло странно; с пальцев Майрона, потом с фартука скатились тёмные тяжёлые капли. Майтимо решил не пытаться угадать, что это такое.