Страница 4 из 23
Кажется, то же самое услышал Тот-ра.
– Как можно полагаться на таких людей? Разве это механики? – проворчал он и зашел за перегородку, чтобы закрыть задвижку. Через пару минут печь затихла. И словно вместе с ней улеглась та буря, с которой я пришел к Тот-ра. Его суровое спокойствие заразительно. Не менее заразительно, чем паника, которая царила за пределами Полукруга.
– Благодарю тебя, – сказал я главному механику. Так было почти всегда: молчание затягивалось, а значит – наступало время прощаться.
Тот-ра что-то пробурчал в ответ. Он не любил, когда его благодарили. Искусство в чистом виде, а не благодарности – вот что интересовало его в технике больше всего.
Почти уже при выходе из арки я увидел, как шар в руках Тот-ра ожил. Ожил и зазвучал. Тинь-тонг, тинь-тонг, тинь-тинь-тонг, тинь-тонг. Всего два звука, сменяющие друг друга в простейшей мелодии. Но играли ее не женщины на табруках и не старики на деревянных свистках. Ее воспроизводил механизм.
Тот-ра ухмыльнулся, и это совершенно точно означало удовлетворение. Пока Конструкт падал вниз, а остальной Архипелаг сотрясали страсти оставшихся, главный механик Огненного острова собирал нечто красивое, но совершенно бесполезное. И я не мог сказать с уверенностью, было ли это способом защититься от неотвратимых изменений или признаком непоколебимого спокойствия. Я бы позавидовал и тому, и другому.
На Площади людно. Наверное, здесь большая часть людей Огненного острова. Людно, шумно и нервно. Не знаю, зачем пришел сюда сейчас. Быть среди людей тяжело, но оставаться одному, пожалуй, еще сложнее.
– Падает, падает… Слышите, падает! – закричал вдруг худой мужчина средних лет. По виду – уммер или служитель из средних.
Пара молодых женщин отшатнулись от него. Так, будто падает лишь часть острова под ногами мужчины.
– Еще один на цепь захотел, – прикрикнула то ли на него, то ли на окружающих немолодая женщина. Из тех, которых не напугать исчезнувшим островом по соседству (другое дело – ссадина у новой жизни или жуки в лежалом зерне).
– Чувствуете? Падает… – снова взвизгнул мужчина, но уже не так уверенно.
Никто ничего не почувствовал, но одна из молодых женщин заплакала, а нервное «падает» эхом отозвалось где-то в толпе. Толпа сжалась, загудела, зарычала сама на себя и подавила приступ паники. Пока что подавила.
Из раструбов голос-машины звучал Моту-ра, главный законник острова. Его гулкие акценты переплетались с гомоном людей и звучали с ним, как единое целое. Далеко не все слова можно было разобрать.
«Многие думают, что … Конструкта – это только начало. Но я … мы не знаем ничего наверняка. … думает, что эти события – начало Вмешательства, кто знает, в чем оно будет заключаться? … может, это просто ужасная катастрофа, которая случилась с Конструктом, но вовсе … с другими островами.
Я просто хочу сказать, что нужно продолжать жить, как жили, и надеяться на лучшее. Надежда – то, что делает нас сильнее…»
И так далее в таком же духе. Моту-ра говорил спокойно. Его слова тесно скреплялись винтами логики и громоздились друг на друга, как хорошо спроектированная умма. Но сейчас… Сейчас в этом не было никакого смысла.
Моту-ра внимательно слушали в дни голосований. Когда Закон должен был вмешаться в жизнь обычных обитателей острова, каждое его слово находило цель. Закон – послушное орудие в его руках, и он умел им распоряжаться во благо других. Моту-ра цитировали. Старики пересказывали друг другу его речи на скамьях у своих умм.
Но какой толк от Закона, когда весь видимый мир под угрозой?
В гуле человеческой массы я выхватывал обрывки фраз из репродукторов, такие же ровные, ясные и логичные, как и обычно, но понимал: их не то, чтобы не слушают, – их не слышат. Они не нужны никому. А вот вопль «Падаем!» никому неизвестного служителя – в центре внимания. Он ввинчивается в умы окружающих болезненным откликом собственных страхов.
– Одну луну назад был там! – вещал с очередного каменного блока-трибуны упитанный мужчина в изысканном хартунге. По всему видно – не последний из функционеров. – Сопровождал груз, да. Говорю-де этому… как же у них называются… служителю, в общем: «Ветра сейчас хороши». А он помолчал так многозначительно, посмотрел-де на меня и говорит: «Потреплет Ничто скоро». Слышите? Так и сказал!
– Так и правда внизу была буря, когда ветра усилились… – осторожно заметил кто-то из группы зевак.
– Глупец! – рявкнул мужчина. – При чем тут ветра?! Глубже смотри! «Потреплет, – говорит, – Ничто». Знал-де, что упадут туда! Знал или чувствовал!
Толпа промолчала. Мысленно пожала плечами.
Мужчина говорил что-то еще – то самое, что никто бы и слушать не стал раньше. Сыпал сбывшимися пророчествами и знаками.
Тумбы для ораторов, выстроившиеся на Площади в два стройных ряда напротив главной трибуны, захватили лжепророки и паникеры. Я проходил мимо каждого из блоков, не останавливаясь, лишь выхватывая на ходу обрывки фраз и улавливая тональность толпы.
Наверное, я бы дошел так до главной трибуны, а потом – покинул Площадь, но один из тех, кто говорил с каменных тумб, все же заставил меня остановиться. Скользнул по периферии слуха словом «Вмешательство», захватил фокус внимания. Сам того не осознавая, я подался ближе, влился в молчаливую кучку людей у возвышения, где находился мужчина невысокого роста, немного сутулый, с крупной головой, которая словно тянула его к земле. Один из тех, о котором с первого взгляда вообще трудно сказать что-то определенное. И со второго взгляда тоже.
– Архипелаг меняется, – говорил он. – И мы знаем это. Мы знаем, почему он меняется. Мистики и техники это понимают, это понимают в женских родах, это понимают на любом острове. Но многие не могут поверить в то, что и так очевидно. То, что происходит, есть Вмешательство, о котором искренние мистики говорили давно.
Нахожу знакомое лицо рядом.
– Кто это? – спрашиваю шепотом.
– Тик-ра, говорят. Служитель из последних, говорят, – глухо отозвался пожилой механик из Полукруга и погладил себя по выцветшей бороде, сплетенной в небрежную косу.
– Оно началось. Оно уже здесь. Так много солнечных циклов Созидание лишь молча наблюдало, а теперь оно уже здесь. Меняет наш мир. Каким он стал? Но не таким, каким должен был быть, – голос оратора глухой, но достаточно твердый и ясный, отбивал слово за словом, подобно механизму.
Каждое из них точно следовало за предыдущим с идеально ровным интервалом, было ни громче и ни тише, ни сильнее и ни слабее. Можно было подумать, что в это тщедушное, малоподвижное тело кто-то установил устройство, которое воспроизводит заранее подготовленный текст, а Тик-ра остается только открывать рот в такт словам.
Говорят, такой механизм был на Конструкте. Стоял на перекрестке и сообщал время каждый солнечный шаг.
– Что ж есть такое твое Вмешательство, а? – крикнул кто-то смелый из толпы. – Расскажи, а то я уж позабыл детские сказки.
Кто-то ухмыльнулся, кто-то хихикнул – нервно, коротко, неискренне. Трусливо прикрываясь иронией, люди все же хотели услышать ответ. Они просто жаждали этого ответа и боялись пропустить любое слово.
– Думать было глупо о том, что Вмешательство не случится, что Вмешательство есть легенда, – без тени обиды или иронии в ответ продолжил оратор. – Когда механик создает машину, он испытывает ее. Наблюдает за тем, как она работает. И если машина через время начинает работать не так, как должно, механик начинает менять ее – выбрасывает все лишнее и исправляет то, что исправить можно. Это и есть Вмешательство. Это и есть Вмешательство, которое началось теперь. Но подумайте, что первым сделает механик, открыв корпус испортившейся машины?
– Пойдет передохнуть, – выкрикнул кто-то.
– Он уберет то, что точно не нужно и не работает так, как надо, – Тик-ра проигнорировал ответ и спокойно впечатал в сознание окружающих нужную мысль. – Именно так Созидание избавилось от Конструкта. И это должно сказать нам о многом.