Числовой код бессмертия

Наконец темнота начала понемногу рассеиваться. Проступили очертания домов. Я снова ускорил шаг, стараясь не всматриваться в обманчивые силуэты – пусть рассветет окончательно.

Небо вылиняло, выносилось, как много раз стиранная черная недорогая футболка. У меня таких было несколько, я их очень любил. Небо совсем посветлело, где-то заухала горлица… Улица, по которой я шел, оказалась знакома. Да вижу, вижу, теперь себя не обманешь! Рассвет, долгожданный рассвет все расставил на свои места. Это та самая улица. Тот самый город. Город из моего детства.

Вернее, не так – город моего детства. Моя первая боль, первая обида и моя первая любовь. Тайная, и потому такая сладкая и волнующая. Моя детская болезнь, от которой я так и не излечился. Хотя было время… Да, да, мне тогда показалось, что я абсолютно здоров, что смог забыть эти узкие улочки, расширяющиеся по ходу моего шага, что больше меня не поражают эти дома, словно слепленные из волшебного пластилина. Я вырос, стал взрослым: волшебство развенчалось, игрушки заброшены на антресоль.

Черта с два! Болезнь просто притаилась на время в моем организме, но глубоко пустила корни. Не замечая ее, я просто стал жить в этом городе в своих рассказах и романах. Именно здесь, в этом городе без названия, на этих улочках и происходили все события, все переломы судеб моих героев. А теперь вот я стал одним из них…

А может, был им всегда, только не знал об этом? Ведь все началось так давно. Мне только исполнилось шесть. Тогда получается, что я герой даже не своего, а чьего-то чужого романа. Этот кто-то написал меня, возможно, задолго до моего рождения. И всю мою жизнь написал, и все мои произведения. Потому-то я никогда не мог придумать заранее ни одного сюжета, потому-то все, что бы я ни написал, всегда сбывалось. Этот кто-то написал и город. И мою огромную первую в жизни обиду…

Да, с обиды-то все и началось. Никогда, ни до, ни после, меня не отталкивали с таким равно-душием. И кто? Самый близкий, самый любимый человек – моя мама.

Мне было шесть лет. Я проснулся утром, пробежался по комнатам и нашел маму на кухне. Она читала за столом какое-то письмо. Вернее, не читала, а как-то странно всматривалась в страницу, смешно шевеля губами. Я позвал ее, она не услышала. Все смотрела и смотрела на этот исписанный непонятными каракулями лист, а меня не видела. Да, казалось, что и лист этот она не видит, хоть и глядит на него не отрываясь, и кухни не видит, и вообще где-то не здесь. Это было странно и немного страшно. На столе лежали фотографии и яркий, необычный, какой-то праздничный конверт. Я взял одну из фотографий – не столько из любопытства, сколько для того, чтобы отвлечься от жути, которая нарастала от непривычной тишины и полной маминой неподвижности. На фотографии изображалась странная улица чужого необычного города – таких я не видел еще никогда и нигде: ни по телевизору, ни на картинках в книжках. Я взял следующую фотографию – тот же город, только дома еще интереснее – какие-то словно ненастоящие. На третьей был снят собор, но я принял его за волшебный дворец и представил, как мы в нем живем, гуляем по сказочным улочкам.

– Мама! – Я потянул ее за руку. – Это что?

Она вздрогнула, посмотрела так, словно только сейчас меня заметила на кухне.

– Что это, мама? – Я протянул ей фотографию с дворцом. – Какой красивый город! Как он называется?

– Не смей!

Она покраснела и резко выхватила фотогра-фию.

– Никогда, слышишь, никогда не прикасайся к этому! – закричала она чужим, злым голосом. – Я запрещаю!

Мама сгребла со стола фотографии, сложила письмо и все это грубо, неаккуратно сунула в конверт.

– Осторожно, ты их помнешь! – не удержавшись, закричал я и потянулся к конверту.

И тут произошла ужасная вещь. Мама сильно, с какой-то необъяснимой яростью оттолкнула меня, сунула конверт в карман халата и ушла из кухни, даже не заметив, что я упал и больно ударился о ножку стола.

В ванной зажегся свет, полилась из крана вода, затем я услышал, как заработала стиральная машина. За что мама на меня так рассердилась, ведь я не сделал ничего плохого? И почему теперь не приходит, почему именно сейчас решила устроить стирку, словно ничего не произошло? Неужели она обо мне забыла? Все это было странно и дико, словно это не моя мама, а какая-то злая мачеха из сказки.

Я поднялся с пола и пошел в свою комнату. Проходя мимо, заглянул в ванную – дверь была открытой. Мама загружала машину бельем, а на меня даже не посмотрела.

Пришла она ко мне, только когда настало время обедать. Позвала как ни в чем не бывало, будто и не произошло этой ужасной ссоры. Я видел, что конверт все еще у нее в кармане, но, конечно, не решился завести о нем разговор, хотя мне просто нестерпимо вдруг захотелось еще раз увидеть этот необыкновенный город. Решился я на другое. До самого вечера ни на шаг не отходил от мамы – боялся, что она перепрячет конверт, и вынашивал план первого в своей жизни преступления – кражи.

Я понимал, что поступаю плохо, но мне было просто необходимо заполучить эти фотографии – владеть ими единолично. Чтобы только мне одному принадлежали эти улочки. Зачем? Я не знал ответа тогда, как не знаю его и сейчас. Чем больше проходило времени в ожидании, чем ближе подходила ночь, тем отчетливей я понимал, что с мамой разговаривать на тему конверта не только бесполезно, но и опасно – она навсегда лишит меня этого волшебного города. Остается одно – украсть. Украсть и сохранить тайну.

Медленно, невыносимо медленно тянулся вечер. Пришел с работы папа. Мы ужинали, смотрели телевизор, играли в логос – все было как обычно, все было так, как я всегда любил – всегда, но не сегодня. И время ложиться спать никак не наставало. Наверное, это был самый длинный вечер в моей жизни. Я так устал!

Но ночь все-таки пришла. Сначала для меня, потом, спустя бесконечно долгое время, для родителей. Я лежал в темноте и считал про себя, чтобы не уснуть: досчитывал до ста и спускался вниз к единице. Я был смышленым ребенком и уже знал все цифры. Зато не знал, что это самый неверный способ сохранить бодрость из всех возможных. Числа наслаивались, сбивались и путались, уставшими голосами просили меня перестать. Глаза закрывались, я боролся со сном изо всех сил, тер лицо и начинал счет сначала. На очередном круге на шестидесяти пяти я все же уснул. А вернее, провалился в кошмар, который до сих пор помню, который потом снился мне много раз. Который совсем недавно снова приснился.

Пустая, огромная, бесконечно огромная комната. Я иду из одного ее конца в другой и никак не могу дойти. Я знаю, что там – зеркало. Я знаю, что произойдет, когда я наконец дойду – в зеркале будет не мое отражение. Но я все равно упрямо пытаюсь дойти. Мне нельзя туда! Бесконечная комната, путь к невозможному зеркалу. Ноги отказываются ступать. Мне страшно, мне жутко, мне хочется закричать, позвать… Новый шаг. Вот наконец блеснуло. Как гладь воды в сумерках, когда бежишь к реке летним дачным вечером, бежишь, и боишься, и ждешь… Не будет ни лета, ни дачи, если дойти до зеркала. Но я все равно иду. Зеркало меня поглотит. Я упаду в него. Бултых, как в воду. Я знаю. Комната бесконечна…

Внезапно что-то происходит. Я не понял, как, но вот уже стою у зеркала. Близко-близко стою, так близко, что оно туманится от моего дыхания, протягиваю руку, чтобы протереть, – раздается тихий, легкий, еле слышный хруст, и рука проваливается сквозь гладкую поверхность, как сквозь тонкий лед. Не удержав равновесия, вслед за ней проваливаюсь я.

Я несусь, лечу в темноте, все падаю и падаю в бездну. Я кричу – и выныриваю из этого кошмара.

Этот сон меня мучил потом всю жизнь. Я пытался от него избавиться, написать, переболеть, но он не прижился ни в одном моем романе. И только в последнем… Я не знал, что когда-нибудь мой сон станет вещим. И вот сегодня я не сумел проснуться, сегодня я долетел до дна бездны.

А тогда, в детстве, разбудив себя криком, я испугался, что все испортил, все проспал. Конечно, уже наступило утро, и родители встали. Это значит, я никогда не достану фотографий, никогда не попаду в сказочный город.