Страница 11 из 21
Сарита обернулась и, к своему изумлению, обнаружила, что в комнатке больше нет ни кровати, ни свечи, ни двух любовников. Теперь это была кухня, залитая светом утреннего солнца. А вот она сама, опять много лет назад, стоит у печки, в которой потрескивают дрова. И, что удивительно, она не беременна. Когда же это было?
По радио играла музыка, молодая женщина готовила еду на день и напевала. За кухонной дверью, на маленьком дворике, кричали и смеялись дети. С улицы доносились гудки и шум автомобилей. Старая Сарита смотрела, открыв рот от удивления. У ног матери играл малыш. Он то сидя возился с солдатиками, на которых облупилась краска, то вставал, стараясь удержаться на ногах, и делал несколько шагов к печке. Его мать что-то громко крикнула в открытое окно другим детям и улыбнулась, с гордостью глядя на сына, который был еще почти совсем младенцем.
– Мальчик мой, солнышко, – тихо и нежно сказала она. – Какой ты умница! Такой сильный, красивый, умный!
Ободренный тоном ее голоса, ребенок сделал еще один шаг, потом еще один. В дом вбежал мальчик лет пяти или шести и, стянув со стола тортилью[16], опрокинул стул.
– Эй! – крикнул он на бегу. – Обезьянка снова пошла!
Двор ответил взрывом веселья. Малыш узнал этот звук и засиял от восторга. Это были те же чудесные звуки смеха, что раздавались всякий раз, когда он вставал, падал или что-то невнятно лепетал. Всякий раз, когда его семья смеялась, смеялся и он. Он мог бы смеяться целую жизнь, и все было бы мало. Рассчитывая именно на такую награду, он нашел устойчивое положение, поднял крохотные ручонки и сделал еще два неверных шажка. Добравшись до матери, он уцепился за ее сильные ноги, перестав от радости дышать, и зарылся лицом в складки ее юбки.
– Молодчина какой! – воскликнула она, и из-за двери раздался хохот.
Она засмеялась, засмеялся малыш, и вся вселенная, ликуя, пустилась в пляс.
– Вот видишь! – сказала мать, поглаживая его по маленьким щекам. – Сильный, красивый и умный. Про это весь свет знает!
Глядя на эту сцену, Сарита сказала с нежностью:
– Да это дни, когда Мигелито только начинал ходить. Из младенца превращался в мальчика. – Она глубоко вздохнула. – Потом он научится проказничать, как и братья его, – им очень нравилось его изводить.
Она улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям, и свет в комнате замигал. Лала прервала ее воспоминания:
– Хватит! Дорогая моя, мы тут не просто для того, чтобы посмотреть, как начинается банальная пора мальчишества. Слушай!
Они снова посмотрели в сторону матери и ребенка. Маленький Мигель протянул ручку к печи и отдернул ее, пораженный тем, что она, оказывается, обжигает. Он понял, что так делать опасно, и глаза его расширились от удивления.
– О нет! – услышал он окрик матери. – Нет! Нельзя!
Подняв взгляд на мать, мальчик повторил за ней:
– Незя!
Он серьезно постарался точно воспроизвести звуки:
– Незя!
Мать среагировала незамедлительно и театрально. Она схватила его на руки и выбежала из дому, криком извещая всех и каждого о том, что маленький гений произнес первое слово.
– Вот! Слышала? – оживившись, воскликнула спутница. – Вот где начало!
– Начало чего? – спросила Сарита. – «Да-нет»? «Горячо-холодно»? «Mamá-papá»? Начало слов, ты хочешь сказать?
– Сло́ва, с большой буквы, – почти благоговейно проговорила ее попутчица. – Видишь, как это происходит? Одно слово ведет к другому, затем еще к одному, и так ты выстраиваешь мир восприятия. – Она смотрела Сарите в глаза. – Это миг, когда начинаются знания и та вселенная, которую они создадут. Это, – задумчиво добавила она, – миг моего рождения.
«Ее рождения?» – подивилась про себя Сарита. Существо с другого дерева подчиняется законам рождения и смерти, как и все мы? На любом языке это всего лишь значит, что печка, которая топится, обжигает. Без слова «нельзя» в воспитании малыша не обойтись. Она с интересом смотрела на Лалу – та выглядела гордо. Кто она такая, чтоб гордиться чужим ребенком?
– Всегда помни, – нараспев произнесла рыжеволосая, садясь за стол. – Хочешь вернуть своего любимого сына – следуй словам.
– Чепуха! – пророкотал чей-то голос.
Обе женщины вздрогнули и подняли глаза. В дверях, не входя, замер в ярком солнечном свете пожилой мужчина. Он был невысок, но держался с достоинством, отчего казался гораздо выше своего роста. Седина была в нем единственной чертой утонченности. Он был худ, крепок и довольно красив в своем костюме кремового цвета давно ушедшей эпохи.
– Papá! – воскликнула Сарита.
– Papá? – удивленно повторил мужчина. – Могу ли я быть отцом сей достопочтенной abuela?[17]
Он дотронулся до шляпы в знак приветствия.
– Это правда, я теперь и бабушка, и прабабушка, – сказала Сарита, идя ему навстречу, – а ты давно уже умер и лежишь на кладбище! Но все равно – какое счастье, что мы встретились!
Она обняла его и втащила в комнату.
– В какой это мир меня занесло, где моя дочь – прабабушка, а увядшие воспоминания вновь расцвели? – добродушно поинтересовался он.
Сарита не могла ответить на этот вопрос. Видя, что она растерялась, он решил прийти ей на помощь, подвел дочь к деревянному столу и сам сел рядом с ней.
– Кого мы нынче возвращаем?
– Младшенького моего. Ты ведь помнишь Мигеля, – ответила Сарита, накрыв его руку своей слабой рукой. – Он уходит от нас. У него был тяжелый сердечный приступ, в обычной семье он был бы уже приговорен.
– Если это правда, то вернут его не слова. Вернуть его может только непобедимая сила жизни.
Он бросил взгляд на того, кто был рядом с ней и теперь величественно восседал во главе стола. Подумав, что это какой-то господин, подобный ему, он почтительно кивнул, собираясь снова повернуться к Сарите. И вдруг резко обернулся. Нет, Сариту сопровождал человек, даже отдаленно не напоминавший его самого. Да это же женщина – красоты поразительной, глаза как горящие угли. Она улыбнулась ему, и глаза ее засветились еще ярче.
– Это Лала, – представила свою спутницу дочь.
– La Diosa, – поправила ее женщина.
Она знала, что у нее нет власти над мертвыми. Они не поддаются искушениям, для нее они недосягаемы. Но вот с этим, как и с ними всеми, был однажды случай…
– Вы, как всегда, прекрасны, señora, – кланяясь, сказал дон Леонардо.
И тут до него стало доходить. Может быть, его дочь не вполне понимает природу того, что тут происходит? Пока ему это не станет ясно, он будет честно играть в эту игру.
– Дамы, вы начали с самого начала? – спросил он.
– Ну, – пожала плечами Сарита, – мы видели как бы начало. Начали-то мы раньше, чем Мигель родился, в общем, с зачатия, но зрелище нам показалось каким-то неприглядным.
– И ничего нам не говорящим, – добавила вторая женщина.
– Покажите мне! – попросил отец Сариты, и в тот же миг свет утреннего солнца погас.
Без предупреждения все трое оказались у той самой кровати в темной комнатке с крошечным оконцем, где смеялась и вздыхала парочка. Лала, удаляясь в самый темный угол комнаты, молвила:
– Если позволите, на этот раз я избавлю себя от созерцания этой пошлости.
– Дон Леонардо, мы уже видели это, – напрягшись, запротестовала его дочь.
– Серьезно? – сказал он, широко улыбаясь. – Вы правда это видели?
Нагая женщина сидела верхом на муже, наслаждаясь соитием. Вдруг в экстазе она вскрикнула, как в прошлый раз, вскинув руки и откинув назад голову.
– Вот оно. Видели? – спросил пожилой господин.
– Да, – сказала Сарита, отвернувшись и глядя в открытое оконце. – И я это почувствовала. Я хорошо помню это мгновение.
– И что?
– И… Меня обожгло светом, это Мигель пришел в наш мир.
В черном небе зажглась звезда, и Сарита потеряла мысль.
– Вот диво-то!.. – прошептала она, ухватившись за оконную раму и окунув лицо в прохладу ночного воздуха.
16
Тортилья – тонкая лепешка из кукурузной или пшеничной муки, употребляемая в пищу главным образом в Мексике, странах Центральной Америки и США.
17
Бабушка (исп.).