Из воспоминаний

Но наблюдательному человеку ход беспорядков должен был бы скорее указать на продолжающийся еще упадок общественного настроения; ведь даже та студенческая среда, которая оказалась способна на риск, откликнулась только на призыв к студенческой солидарности, не шла дальше чисто университетских желаний и никакой "политики" в них включать не хотела. Вот характерная сценка, на которой я присутствовал сам.

На сходке 26 ноября на Страстном бульваре студенты заполняли бульвар, сидели на скамьях и гуляли, ожидая событий. Вдруг прошел слух, что на бульваре есть "посторонние" люди, которые хотели "вмешать в дело политику".

Надо было видеть впечатление, которое это известие произвело на собравшихся студентов. Мы бросились по указанному направлению. На скамье рядом со студентами в форме сидел штатский в серой барашковой шапке.

"Это вы хотите вмешать в наше дело политику".

Его поразила в устах студентов такая постановка вопроса. Он стал объяснять, что надо использовать случай, чтобы высказать некоторые общие пожелания. Дальше слушать мы не хотели.

{67} "Если вы собираетесь это сделать, мы тотчас уходим; оставайтесь одни".

Студенческая толпа поддерживала нас сочувственными возгласами. Он объявил, что если мы не хотим, то конечно, он этого делать не станет. Долго говорить не пришлось. Показались казаки и жандармы и началось избиение.

Этот эпизод характерен. Человек в серой барашковой шапке не был совсем "посторонним"; он был студентом-юристом 4-го курса. Только он был старшего поколения. И мы уже не понимали друг друга. Слово "политика" нас оттолкнуло. А мы были большинство в это время; от нас зависела удача движения; и "политики" мы не хотели. Ее действительно и не было в беспорядках этого года. Потому они и сошли для всех так благополучно. Власть опасности в них не увидела и успокоилась. Пострадавший Брызгалов был смещен и скоро умер. На его место был назначен прямой его антипод С. В. Добров. Синявский, отбыв в арестантских ротах трехлетнее наказание, вернулся в Москву Я тогда с ним познакомился. Исторические герои теряют при близком знакомстве. Я могу сказать положительно: громадное большинство университетской молодежи того времени на "политику" не реагировало.

Не могу на этом покончить с серой барашковой шапкой. Судьба нас впоследствии сблизила и следующая встреча была забавна и характерна.

Этой зимой был юбилей Ньютона, который праздновался в соединенном заседании нескольких ученых обществ, под председательством профессора В. Я. Цингера. Как естественник, я пошел на заседание. Было много студентов. Мы увидали за столом Д. И. Менделеева. Он был в это время особенно популярен, не как великий Ученый, а как "протестант". Тогда рассказывали, будто во время беспорядков в Петербургском университете Менделеев заступился за студентов и вызванный к {68} министру народного просвещения, на вопрос последнего, знает ли он, Менделеев, что его ожидает, гордо ответил: "Знаю: лучшая кафедра в Европе".

Не знаю, правда ли это, но нам это очень понравилось, и Менделеев стал нашим героем. Неожиданно увидев его на заседании, мы решили, что этого так оставить нельзя. Во время антракта мы заявили председателю Цингеру, что, если Менделееву не будет предложено почетное председательство, то мы сорвем заседание В. Я. Цингер с сумасшедшими спорить не стал. И хотя Менделеев был специально приглашен на это собрание, хотя его присутствие сюрпризом не было ни для кого, кроме нас, после возобновления заседания Цингер заявил торжественным тоном, что узнав, что среди нас присутствует знаменитый ученый (кто-то из нас закричал "и общественный деятель") Д. И. Менделеев, он просит его принять на себя почетное председательствование на остальную часть заседания. Мы неистово аплодировали и вопили. Публика недоумевала, но не возражала.

Мы были довольны. Но на утро, вспоминая происшедшее, я нашел, что надо еще что-то сделать. В момент раздумий я получил приглашение придти немедленно на квартиру С. П. Невзоровой по неотложному делу.

Два слова об этой квартире. Старушка С. П. Невзорова, сибирская уроженка, в очках, со стриженной седой головой, была одной из многочисленных хозяек квартир, где жили студенты. Это было особой профессией. Для одних содержание таких квартир было "коммерцией", для других "служением обществу". Софья Петровна была типичной хозяйкой второй категории; она жила одной жизнью со своими молодыми жильцами и со всеми, кто к ним приходил. Защитница их и помощница, ничего для них не жалевшая, все им прощавшая, не знавшая другой семьи, кроме той, которая у нее образовалась, она устроила у себя центр студенческих конспирации. Каждый мог к ней {69} привести переночевать нелегального, спрятать запрещенную литературу, устроить подозрительное собрание и т. д. д в мирное время к ней собирались то те, то другие. Совместно в честь хозяйки готовили сибирские пельмени, пока кто-нибудь читал вслух новинки литературы (как сейчас, помню выходившую тогда в "Вестнике Европы" Щедринскую "Пошехонскую старину"). Потом поглощали пельмени, запивая чаем или пивом, и пели студенческие песни. Иногда спорили до потери голоса и хрипоты.

Такие квартиры были во все времена. О них рассказывал Лежнев в Тургеневском "Рудине". Они не меняли характера в течение века. Ибо главное - 20 лет у участников - оставалось всегда. Много воспоминаний связано у меня с такими квартирами. Они исправляли воспитание питомцев толстовской гимназии. Не всем были по вкусу нравы подобных квартир. Когда мой брат Николай, будущий министр внутренних дел, стал студентом, я его привел к Софье Петровне. Все там его удивляло и коробило: он не прошел моей школы. А его вежливость и воспитанность поливали холодной водой нашу публику. Более он сюда не ходил, да я его и не звал. Возвращаюсь к рассказу.

У С. П. Невзоровой я застал тогда целое общество. Был и ставший позднее известным общественным деятелем Г. А. Фальборк, вечно кипятящийся, все преувеличивающий. Не знаю, кем он был в это время. Вероятно исключенным студентом; это было его обычное состояние. Он пришел сказать, что приезд Менделеева надо использовать, послать к нему депутацию; уверял, что с Менделеевым он очень дружен, что предупредил его о депутации, и что он ее ждет. Менделеев пробудет еще несколько дней, но откладывать нечего. Надо идти. Все немедленно согласились быть в депутации. Никто себя не спросил, зачем и главное от кого идет "депутация"? Ждали только Гуковского. Я слыхал это {70} имя, но до тех пор его не встречал. Когда он явился, я неожиданно узнал в нем незнакомца в серой барашковой шапке.